— Ведьма… — хрипит мне в плечо Ян. – Помедленнее, девочка, а то я позорно кончу тебе в ладонь…
Ловлю зубами мочку его уха, всасываю и шепчу на выдохе:
— Войди в меня…
Получив знак к действию, мужчина с глухим рыком медленно вводит в меня головку члена, чтобы через секунду, издав стон, толкнуться до самого основания.
— Бляяя… — натужно тянет, начиная двигать бёдрами.
Сдавливая ладонями мои ягодицы, Ян начинает неистово входить в меня, стремясь достичь экстаза. Позабыв о его ссадинах, я вонзаюсь ногтями в широкую спину и с каждым толчком продвигаюсь ближе к аппетитной мужской заднице.
О да! Как же я давно хотела это сделать!
Оставляю следы ногтей на натренированной ягодице и встречаюсь взглядом с напряжённым боссом.
— Ты теперь моя, Мила… — задыхаясь, произносит он по слогам, в ритм своих сокрушительных толчков.
Но я уже не слышу.
Ритм ускоряется, мощные толчки подводят меня к грани, и Ян, ощущая приближение кульминации, безжалостно впивается в мои губы, просовывая в рот язык.
Я обнимаю его сильнее, а он вклинивает между нами руку и, найдя пальцами клитор, начинает яростно его массировать.
Оргазм просто раздирающий.
Не сдержавшись, моё тело начинает содрогаться, и с моих губ срывается протяжный стон, который тут же подхватывает мужчина.
Почувствовав внутри себя пульсацию члена, смотрю на Барсова и с внезапным облегчением наблюдаю, как он, стиснув челюсти, выходит и кончает мне на живот.
Когда наши взгляды встречаются, на его лице отражается непонятная мне эмоция.
Будто невидимые тиски треснули, преграды сломались, и передо мной предстал настоящий Ян.
Решимый. Отчаянный.
Моё дыхание замедляется, и что-то мне подсказывает, что больше противостоять Барсову я не смогу.
Так и есть.
С этого момента наступила точка невозврата.
Мужчина наклоняется, обводит большим пальцем мою нижнюю губу и без колебаний, жёстко и властно заявляет:
— Ты уволена, Вольская.
Глава 26
МИЛА.
Уклоняюсь от поцелуя и во все глаза смотрю на оборзевшего начальника. Вот и случилось то, чего я так боялась. Хватило одного раза, чтобы мальчик наигрался своей новой игрушкой и лёгкой рукой выбросил её на улицу.
И винить в этом некого.
Знала, на что шла и с кем имею дело. Выбор сделала сама, и задавать вопросы сейчас смысла уже нет.
Единственное, что я могу себе позволить в этом положении – это повести себя достойно. Не опускаться до скандалов и выяснений отношений. Не давать Барсову шанс ещё больше потоптаться на моих чувствах.
Напридумывала себе… нежность, забота… да откуда этому взяться?
Мимолётное просветление после аварии, и милый Ян снова воздвигает вокруг себя стены изо льда.
Да, неприятно, больно и обидно, но жизнь на этом не заканчивается.
Хотела забыться и получить удовольствие.
Ну что ж.
Стоит сказать спасибо хотя бы за то, что получила желаемое в объятиях опытного мужчины, а не юнца с бурлящими гормонами.
Собираю крохи своего достоинства и безразличным голосом отвечаю:
— Я и сама хотела это сказать.
Мужчина каменеет, сужает глаза, считывая смысл происходящего в моём взгляде, и уже открывает рот, чтобы выдать очередной плевок мне в душу, но я тотчас же пресекаю эту возможность:
— У меня болит голова. До посёлка осталось немного. Чем раньше покинем это место, тем скорее вернёмся домой.
Окинув моё тело напряжённым взглядом, Ян перекатывается набок рядом со мной, находит свои трусы и, натянув их, бросает резкое:
— Ты права. Одевайся.
ЯН.
Она закрылась от меня. Замкнулась. Отводит взгляд, а если и смотрит, то волком. У неё есть тысячи причин на это, и меня не покидает чувство, что до неё дошло, кто виновен в аварии и во всём остальном.
Оргазм растормошил и вытащил на поверхность правду, которая на время шока была спрятана глубоко внутри.
Какие слова подобрать, чтобы сказать, как я жалею, что причинил ей боль…
Как обозначить свои намерения?
Поставить перед фактом, что от игры не осталось и следа, а наступила сокрушающая реальность, где я потерялся в Миле и иду вперёд только наугад?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Или дать возможность догадаться ей самой?
Как поступить?
Что бы я ни предпринял, она ускользает от меня.
Да, она отдалась. Потеряв контроль и бдительность, позволила к себе прикоснуться, но теперь разум догнал зов тела, и совершённые ошибки приобрели вселенский масштаб. Рассудок встал в оборону самого важного – её сердца.
Это видно по колючему взгляду, украдкой пронзающему моё лицо. По напряжённой руке, которую я не хочу отпускать. По молчанию, которым она оберегает свою точку зрения.
Твою мать!
Как же хочется выбить из неё всю эту дурь! Взять за шкирку и трясти, как нашкодившего котёнка.
Только мысль, что я уже и так вытряс из неё всю душу с помощью аварии и последующих событий, не даёт мне раскрыть рта и прикоснуться к ней более, чем сейчас.
Холодные маленькие пальчики в моей ладони – это всё, что мне разрешено получить на данный момент.
Горло сводит от недосказанности, и я просто повторяю один и тот же вопрос, чтобы хотя бы слышать её голос:
— Ты не устала?
— Нет.
И столько непреклонности в этом ответе, что мне остаётся лишь горько вздохнуть и продолжить вести Милу к посёлку.
Её состояние меня настораживает. Легче всего было бы спихнуть всё на пережитое, но нутром чувствую, что помимо внешних травм я оставил и душевные.
От досады, что я такой мудак, хочется что-то сломать или разбить.
Откуда мне знать, как правильно?
Я не разбираюсь в женщинах и во всех их чувствах, отношениях, ожиданиях…
Я не готов ставить штамп в паспорте, но и жить с ней порознь уже не смогу.
Всю дорогу проверяю, ловит ли сигнал телефон Милы, и каждый раз сдерживаюсь, чтобы не выбросить этот ненужный кусок железа.
Проходит ещё не менее часа, прежде чем я замечаю вдалеке поселение. Притягиваю к себе за руку нахохлившуюся Милу и на радостях целую в губы.
— Мы дошли!! – обхватываю ладонями нежные щёки и, не обращая внимания на опешивший вид девушки, лихорадочно покрываю её лицо мелкими поцелуями. – Вон посёлок!!
Вытаращив глаза, Вольская не сразу понимает причину моего резкого нападения, но, услышав о нашем скором спасении, прыгает на месте и начинает плакать.
Большим пальцем собираю каждую каплю, увлажняющую её кожу, и прижимаю Милу к груди, укрывая руками от всех трудностей, с которыми она до сих пор борется внутри себя.
— Идём скорее! – обхватываю тонкое запястье и веду за собой. – Тебя нужно врачу показать.
***
— Узи и томография внутренних повреждений не показали, – заходит в палату врач, пока медсестра, женщина средних лет, обрабатывает наши ссадины. – Пропишу курс антибиотиков, чтобы предотвратить инфекцию и снижение физических нагрузок.
— Вы уверены, что у неё с головой всё в порядке? – указываю на Милу, морщившуюся от боли в плече, на которое медсестра усердно накладывает повязку. – Она жаловалась на боль…
— Ну а вы что хотели? – кидает на меня поверх своих очков снисходительный взгляд. – Всё накладывает отпечаток — удар при аварии, слабость, голод, стресс… Кстати, Мила Андреевна, я вам ещё назначу успокоительное, – щёлкает ручкой и делает запись в своём блокноте. — Примите сразу же. Но оно вызывает сонливость… готовьтесь к тому, что вырубит.
— Спасибо, – слегка улыбается девушка. – У нас всё равно сейчас поезд, вот и высплюсь.
— Поезд ещё ладно, но никаких перелётов, – строго замечает врач, прищуривая на меня глаза.
Киваю ему в знак согласия и пожимаю в благодарность руку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Присаживаюсь на кушетку рядом с Милой и беру её за руку. Девушка не противится, но и не поощряет этот жест. Рука продолжает вяло лежать у меня в ладони и на моё прикосновение никак не реагирует.
Всматриваюсь в её измученное лицо, обклеенное парочкой пластырей, и чувствую, как внутри всё теплеет от облегчения.
