Последующие события Гражданской войны и его смерть на Новом Афоне помешали осуществить задуманное, в печати появились только гимны св. Симеона[368]. Владыка Василий отчасти смотрел на свою работу как на продолжение дела иеромонаха Пантелеймона. Поэтому сказать, что его труды были забыты, не совсем верно[369].
Интерес к прп. Симеону и к его учителю Симеону Благоговейному в России XIX в. был связан с возрождением монашества в Оптиной пустыни и, стало быть, с целями весьма практическими[370]. Очевидно, этими же намерениями руководствовался и епископ Феофан (Говоров)[371]. Его перевод породил множество частных изданий и компиляций[372].
Богословский интерес к творчеству преподобного проснулся в русской академической науке позже. К этому времени наиболее авторитетным изданием его творений был 120–й том уже известного нам «Patrologiae cursus completes (Series Graeca)». Помимо работ иеромонаха Пантелеймона, в Киеве появилось текстологическое исследование 58 гимнов св. Симеона, которое, судя по всему, осталось владыке Василию не известно. Впрочем, он занимался не гимнами, а «Огласительными словами». А. Семенов (1864—?), преподаватель Киево–Печерской гимназии, дважды, в 1898 и 1901 гг., работал с греческими рукописями XIII—XVI вв. в библиотеках Мюнхена (№ 177, 526) и Венеции (Bibliotheca Marciana, № 494), сделав предварительную работу для так и не осуществленного издания подлинного текста[373]. Он первый отметил особую стилистику трудов Симеона, на которую впоследствии все обратят внимание: отсутствие в нем профессионального книжного начетничества, выдаваемого за образованность, избавило, по счастью, его писания от «ученого балласта» и «вычурной витиеватости». Продолжали изучать прп. Симеона и в Московской духовной академии в общих рамках мистического богословия древней Церкви[374].
Наиболее интересные работы связаны с петербургской богословской школой, прежде всего с ее представителем Павлом Аникиевым[375]. Его труды были, по–видимому, знакомы владыке Василию, и даже в письме к Игорю Александровичу от 10 июля 1956 г. тот выражал надежду, что ему удастся познакомиться с его архивом — митрополит Николай обещал ему материалы, оставленные покойным профессором Ленинградской духовной академии[376]. Нам остается неизвестным, выполнил ли митрополит Николай свое обещание, — в дальнейшем владыка нигде не говорит об этих материалах. Быть может, речь шла вовсе даже не об Аникиеве, в чем владыка и сам не был до конца уверен, о чем свидетельствует знак вопроса в письме, поставленный после фамилии. Девятого мая 1950 г. скончался профессор патрологии Ленинградской академии А. И. Сагарда. Не о его ли архиве шла речь?
В Казанской, а затем в Московской духовной академии изучением монашеской мистики занимался Виктор Милов, в 1918 г. принявший монашество с именем Вениамин и в 1955 г. рукоположенный епископом в Саратов. В 1920 г. он защищает кандидатскую работу «Жизнь и учение преподобного Григория Синаита», самостоятельно переведя его труды с греческого. Они были опубликованы спустя долгое время после его кончины[377]. В «перерыве» между ссылками в 1934—1937 гг., будучи священником во Владимире, он продолжает патрологические труды. На их основе в июле 1948 г. в Московской духовной академии он защищает магистерскую диссертацию «Божественная любовь по учению Библии и Православной Церкви. (Опыт раскрытия нравственной стороны православно–христианского догмата веры из начала любви)». Очевидно, часть этой работы была посвящена учению прп. Симеона Нового Богослова и цели христианской жизни, материалы для которой, представлявшие собой свободный пересказ содержания его «Огласительных слов», были опубликованы спустя сорок лет после его кончины[378].
В начале 1950–х гг. тема богословского наследия прп. Симеона вновь как–то одновременно захватила богословские умы. В 1950 г. профессор Московской духовной академии прот. Александр Ветелев предложил студентам в качестве темы кандидатского сочинения вопрос о гносеологии прп. Симеона. За нее взялся будущий митрополит Питирим (Нечаев) и, по собственному признанию, был благодарен своему профессору всю жизнь. В своих пастырских беседах он постоянно ссылался на сложную динамику духовной жизни, описанную преподобным[379]. Сосредоточившись на теме познания через любовь, он написал работу «Значение христианской любви в аскетических творения преподобного Симеона Нового Богослова», которая так и осталась неизданной.
Для характеристики трезвого схоластического духа, царившего в духовных академиях, характерны проблемы, с которыми столкнулся Питирим при защите, когда ему были готовы «зарубить» кандидатскую степень. Совет «усомнился» в его православии, как и заподозрил самого Симеона в мессалианстве — родимое пятно XIX в.! Ключевая фраза из творений в диссертации, вокруг которой развернулась полемика: «Тот, кто не переживет воскресения своего духа в этой жизни, тот не войдет в Царство Небесное». Ученые оппоненты–богословы чуть не подвергли будущего председателя Издательского отдела остракизму. Но все же нашелся «мудрый человек», который объяснил совету, что выпускник без «злого умысла» написал в диссертации то, что прочитал в творениях святого[380]. Взгляните на статью владыки Василия «Православное духовное предание»; одна из ключевых цитат в ней — из Симеона: «Тот, кто не увидел Бога в этой жизни, не увидит Его и в будущей».
Значительно проще было выпускнику Ленинградской духовной академии, в будущем маститому протоиерею Василию Лесняку. Заинтересовавшийся лекциями по византинистике, читанными профессором протоиереем М. М. Верюжским, он в 1956 г. защитил диссертацию «Святой Симеон Новый Богослов и его богословские воззрения», основанную на славянских переводах творений преподобного и изданную много лет спустя[381].
Рецензировал работу известный владыке профессор Л. H. Парийский, с которым он виделся на II Международной конференции патрологов в Оксфорде 19—24 сентября 1955 г. Собственно, не без стараний Василия Кривошеина эта русская делегация попала в Оксфорд [382].
Еще летом 1955 г. владыка решил способствовать русской патрологической науке, рассчитывая, что международные контакты не только обогатят отечественное богословие, но и поднимут престиж Русской Церкви за рубежом. Прежде всего, ему хотелось видеть на Патрологических конференциях в Оксфорде епископа Михаила (Чуба) и профессора Н. Д. Успенского. С 4 по 21 июля в Англии и Шотландии по приглашению Британского Совета церквей находилась делегация религиозных деятелей из СССР, в которую входили: митрополит Минский и Белорусский Питирим (Свиридов), ректор МДА протоиерей К. Ружицкий, профессор ЛДА Н. Д. Успенский, доцент МДА иеромонах Филарет (Денисенко), председатель Всесоюзного Совета евангельских христиан–баптистов Я. И. Жидков, его заместитель Н. А. Леванданто, архиепископ Евангелическо–Лютеранской церкви в Латвийской ССР Г. Туре и архиепископ Евангелическо–Лютеранской церкви в Эстонской ССР Я. Кийви. В связи с этим Англиканская церковь устроила прием, где владыка встретился с советником посольства СССР в Лондоне, «неким Тихвинским», по его оценке развязным господином, совершенно невежественным в церковных вопросах, впоследствии высланным из США за действия, несовместимые со званием дипломата. В завязавшейся беседе, в процессе которой пришлось долго объяснять, что такое патрология, владыке удалось заинтересовать того идеей, что участие православных богословов в оксфордской конференции будет полезно для престижа как РПЦ, так и СССР. С. Л. Тихвинского, будущего академика, больше всего волновал вопрос, не связано ли это с «происками Ватикана» и как будут выглядеть специалисты из СССР на мировом уровне. Владыка, не будучи уверенным в правильности положительного ответа, все же сказал, что «в общем» они могут оказаться на том же уровне, добавив, что ходатайство советского посольства в Лондоне могло бы сильно облегчить все дело. «Хорошо, — сказал Тихвинский. — Постараемся это устроить» [383].
Неизвестно, что именно он устроил, но в результате приехали не высококлассный специалист по творениям свт. Мефодия Патарского епископ Михаил (Чуб) (с ним владыка Василий все–таки встретится, но лишь 7—11 июня 1958 г., на Ламбетской конференции) и признанный специалист в области литургики Н. Д. Успенский, а совсем другие люди. Русскую Церковь на II патрологической конференции представляли профессора ЛДА Л. Н. Парийский и К. А. Сборовский, а Западно–Европейский экзархат — В. Н. Лосский, иеромонах Софроний (Сахаров), игумен Антоний (Блум), священник Всеволод Палашковский и сам иеромонах Василий[384]. То, что ни Парийский, ни Сборовский не говорили на иностранных языках, не позволило им принять активное участие в работе конференции. Недаром владыка «покривил душой», отвечая положительно на вопрос Сергея Тихвинского, окажутся ли советские богословы на том же профессиональном уровне, что и западные. Больше подобных опытов не было.
