– Я осторожно расспросил брата Юргена. Тот обронил, что самые важные и тайные записи находятся в ордене инквизиторов, в особом хранилище ратуши.
Сенкевич хмыкнул. Где быть трудам чернокнижников и демонологов, как не в руках инквизиции? Такие книги положено сжигать, но вряд ли святые отцы уничтожают всю литературу. Экзорцисты – те же демонологи, и кто знает, какими делами они балуются на досуге? Темные книги содержат слишком много полезной информации, чтобы ученые инквизиторы согласились с ними расстаться. Нет, наверняка жгут самые безобидные вещи, а по-настоящему опасные оставляют для собственного пользования.
– В ратуше, говоришь? Хорошо. – Сенкевич протянул парню три гульдена. – Ты свободен.
Теперь следовало подумать, как попасть в хранилище ордена. Тут уже законными методами не сработаешь, только грабить…
Он улегся на кровать и принялся размышлять, прикидывать, сочинять план действий. Очнулся поздним вечером, от ощущения одиночества и странной тревоги – Розы рядом не было. Когда пришел Губерт, цыганка выскользнула из комнаты, хотя Сенкевич об этом не просил, полностью доверял ей. С тех пор девушка так и не вернулась, в ее покоях тоже было пусто.
Сенкевич прошелся по коридору, отыскал пухлую девицу, обычно прислуживавшую Розе, задал вопрос.
– Фройляйн Роза ушла куда-то, – вытаращила глаза девка. – Сказала, к вечеру вернется. К ужину, мол.
Ужин прошел часа два назад… Сенкевич был всерьез обеспокоен. Он ведь запретил Розе выходить из дома без сопровождения, а уж о том, чтобы гулять в темноте, и речи быть не могло. Шалая баба! Приключений захотелось? Отправилась в зубы вервольфу? Чуть ли не каждую ночь кто-то убивает женщин и детей. Как можно быть такой безалаберной?
Впервые за все время он испытал страх перед вервольфом, проникся чувствами горожан, живших в постоянном ужасе за близких. Что, если именно сейчас оборотень жрет Розу? Вспомнился тот мутный сон, в котором он охотился за цыганкой.
Зверски захотелось курить. Все бабло Херманна сейчас отдал бы за одну сигарету! Сенкевич ухватил со стола лист бумаги, погрыз краешек, выплюнул – не помогло.
Холодом обдала мысль: а вдруг она просто ушла? Взыграла цыганская кровь, устала от несвободы, отправилась искать настоящий табор, к которому можно пристать?
Лучше пусть так, поправил себя Сенкевич. Лучше как угодно, лишь бы с нею ничего не случилось…
Он собрался было послать на поиски наемников – пусть прочесывают весь Равенсбург, только отыщут сумасшедшую! Вышел в коридор, но тут зазвучали легкие шаги – по лестнице поднималась Роза, укутанная в теплый плащ. Увидев Сенкевича, остановилась с покаянным видом, опустила глаза:
– Чего не спишь, красивый?..
Разрываясь между злостью и чувством облегчения, он схватил цыганку за плечи:
– Зачем ты вышла из дома? Я же запретил!
Роза не отвечала, смотрела в сторону, закусив губы. Сенкевича еще больше разозлило это безмолвное сопротивление. Он с силой встряхнул девушку, крикнул в лицо:
– Где ты была? Почему нарушила приказ?
Роза вырвалась, сделала шаг назад. В глазах полыхнуло бешенство, красивое лицо побледнело от ярости:
– Не смей, – хрипло проговорила, почти прорычала она. – Никогда не смей делать мне больно!
Сказала, развернулась резко – и убежала в свою комнату.
Сенкевич постоял немного, успокаиваясь, осознавая, что обидел Розу. Гордая, свободная, такая не станет терпеть унижений, останется рядом, только если он не будет держать.
Выматерившись сквозь зубы, Сенкевич отправился к Розе. В комнате было темно. Он зажег светильник. Цыганка сидела на кровати, зябко кутаясь в плащ. По смуглым щекам текли слезы. Сенкевич присел рядом, осторожно коснулся ее руки:
– Я испугался за тебя. Пойми, ты мне очень дорога. Что, если бы на тебя напали?
Роза подняла глаза, долго смотрела на Сенкевича. В ее взгляде была любовь, нежность и что-то еще. Грусть, сожаление?..
Одно движение гибких рук – тяжелый плащ соскользнул с плеч. Цыганка обняла Сенкевича, прижалась:
– Не бойся за меня, красивый. Лучше поцелуй…
Глава девятая
Дан
– Ты нарушил законы воинства Христова. – Черные глаза Шпренгера сверкали злобой.
– На дыбу его! – сладко протянул Инститорис.
– Благодарю тебя, брат Генрих, за истинно христианское милосердие. – Дан поклонился, исподлобья глядя на толстого инквизитора, и тот, как всегда спасовал, отвел глаза.
– Ты забываешься, Клинок. – В голосе Шпренгера звучала плохо сдерживаемая холодная ярость.
Дан промолчал. Он понимал: сейчас его жизнь висит на волоске. Да что там, был уверен: ему инкриминируют, как минимум, пособничество несчастному травнику и сожгут вместо старика. Средневековое правосудие… Но и молча терпеть весь этот бардак он не собирался.
– Ты во всеуслышание объявил колдуна невиновным! Взял на себя решение суда!
– На костер!
– Ты подверг сомнению правоту инквизиции!
– В тиски! В ошейник!! Кожу содрать!!! – визжал Инститорис.
– Подожди, брат Генрих, – досадливо поморщился Шпренгер. – Я хотел бы разобраться. Скажи, Клинок, зачем ты это сделал?
– Он не вервольф, – угрюмо проговорил Дан.
– Откуда ты знаешь?
– Адельгейда тоже не была ни вервольфом, ни ведьмой.
– Она призналась в оборотничестве! – возмутился Инститорис.
– Они все признались. А вервольф как убивал, так и убивает.
– Это ведьмы и колдуны! – Инститорис брызгал слюной. – Святая инквизиция не ошибается! А если и ошибается, то одной девкой меньше, одной больше, неважно. Важно другое: не пропустить ведьму, искоренить зло!
– Сильно сказано, – одобрил Дан. – Главное, логично.
– Брат Генрих, все же остановимся на первом постулате, – крякнул Шпренгер. – Инквизиция не ошибается. Или ты считаешь иначе, Клинок?
Дан без страха посмотрел в черные глаза:
– Поиски вервольфа зашли в тупик, брат Яков. Мы хватаем случайных людей.
– Пускай! – перебил Инститорис. – Значит, сожжем весь город! Когда-нибудь попадется и вервольф!
– А лучше – все княжество, – скривился Дан. – Или весь мир. Тогда уж точно одним из казненных окажется оборотень. Не желаешь начать с себя, брат Генрих?
– Ты хочешь искать вервольфа, Клинок? – горько усмехнулся Шпренгер. – Что ж, возможно, аресты тебе проводить еще рано, ты не закален в борьбе со злом. Хорошо, я отправляю тебя и твой отряд в помощь Волдо. Надеюсь, так ты будешь полезнее инквизиции. И помни: я прощаю тебя в последний раз. Иди, да поможет тебе Господь.
Инститорис метнул в Шпренгера злобный взгляд, тот лишь развел руками. Дан по очереди поклонился инквизиторам, подарив брату Генриху улыбку, больше похожую на оскал.
«Андреас прав, – думал Дан, выходя из пыточной. – Инквизиторы не трогают меня только из-за любви горожан. Народ и так встревожен, казнь Клинка инквизиции вызовет еще больше недоверия к церковникам. Пожалуй, с инквизиторов станется еще и объявить «посланника Божьего» главным охотником на вервольфа, а потом свалить на меня все неудачи». Утешало лишь одно: он действительно спас старика-травника, теперь Шпренгер с Инститорисом вряд ли решатся его схватить – ведь от имени инквизиции он объявлен невиновным.
Волдо нашелся в караулке при ратуше, резался в кости со сменившимися стражниками. При виде Дана нахмурился:
– Клинок? Думал, ты уже в тюрьме. Говорят, ты в Шильфхоре дел наворотил…
– Вместе со своими ребятами отправлен отцом Яковом в твое распоряжение, – бодро отрапортовал Дан.
– Хм. – Волдо пренебрежительно скривился. – Зачем мне четыре молокососа? Чтобы схватить на четыре бабы больше?..
Стражники с интересом прислушивались к их диалогу. Заметив это, Волдо поднялся, отшвырнул кости:
– Игра окончена. Сегодня в пять часов у входа в ратушу, Клинок. Испытаем тебя и твой отряд в деле.
* * *
Здесь, на окраине, жили самые бедные равенсбуржцы. Маленькие грязные лачуги, груды мусора на улицах, в которых рылись крысы – даже они здесь выглядели тощими и голодными.
– Почему именно сегодня? – спросил Дан.
– Он не убивал уже две ночи. – Волдо сплюнул под ноги. – Больше он никогда не выдерживал.
– Хорошо. Но почему здесь?
– Вервольф всегда нападает в разных местах. Здесь он еще не бывал.
Дан пожал плечами. Волдо может устраивать засады наугад сколько угодно – по теории вероятностей это приблизительно то же, что пытаться предугадать выигрыш в рулетку. Вервольф может появиться где угодно.
– У меня есть козырь, – добавил солдат, усмехнувшись. – Сейчас поймешь.
Смеркалось, улица опустела – здесь тоже боялись оборотня. За крошечными, затянутыми пергаментом окнами разливался слабый желтый свет – у обитателей окраины не было денег на масло и воск, здесь жгли дешевые сальные свечи.
Волдо толкнул дверь одного из домов:
– Пошли.
В тесном вонючем жилище было холодно – огонь в очаге не горел. На столе чадила и потрескивала единственная свеча. У окна стоял лучник из ближних, наблюдал за улицей через дыру в пергаменте, высасывавшую из дома последнее тепло, еще двое замерли по обе стороны двери. Семья – немолодая пара и пятеро оборванных детей – жались у стены на лавке. Хозяйка, плача, обнимала хорошенькую девушку лет пятнадцати. Волдо мрачно кивнул на нее:
