Каждый вечер, оставшись одна в скриптории, Настя спускалась в подвал, чтобы подобраться к продолжению подземного хода. Но это пока не удавалось: склизкая тварь словно преследовала ее – стоило появиться в тюрьме, как тут же раздавались хлюпающие шаги и подвывание, в котором, казалось, звучали нотки радости. Настя вовсе не горела желанием снова испытать гостеприимство подвального монстра, приходилось возвращаться.
Даже такой экстрим, как общение с голосами и вылазки в подвал, может приесться. Насте было невыносимо тоскливо. Единственным дневным развлечением стало чтение старых пергаментов – она перебирала пожелтевшие листки, откладывала в сторону то, что казалось интересным, а по вечерам, когда все уходили, понемногу читала.
Так она отыскала несколько народных сказок, записанных каким-то любопытным монахом, рецепты выпечки хлеба, стихи неизвестного поэта, легенду о древних богах. Хоть какое-то чтиво, думала Настя, разбирая блеклые строчки. Сегодня вечером ее ожидал свиток, исписанный мелким округлым почерком. Настя долго сомневалась, оставлять ли этот пергамент – слишком он был выцветший. Но первая же фраза ее заинтересовала: «Запись сделана смиренной рабой Божией Катариной, аббатисой монастыря Святой Бригитты. 30 октября 1301 года от Рождества Христова». Выходило, перед нею были записки той самой без вести пропавшей матери Катарины, о которой в монастыре ходило столько легенд.
Наконец колокол возвестил о конце работы. Сестра Мина поднялась, за нею встали остальные.
– Три пергамента, сестра, – строго сказала надзирательница.
Настя, как всегда, склонила голову в знак согласия, мысленно посылая старушку по известному адресу.
Скрипторий опустел. Настя развернула свиток, подвинула ближе масленую плошку и погрузилась в чтение.
«1 ноября 1301 года от Рождества Христова. Милостью Божьей строительство закончилось. Монастырь готов к приему сестер. Славлю Господа за то, что в бесконечной доброте своей позволил трудам завершиться благополучно. Для жизни в монастыре не хватает еще многого…»
Далее следовал длинный список вещей, необходимых для обустройства обители. Настя со скукой пробежала его глазами, остановилась на следующей записи. Здесь строчки были полустерты:
«…ноября 1301 года от Рождества Христова. Странная находка…
…у меня страх. Прежде чем подойти к нему, я трижды прочла…
…просила Господа защитить от зла. Не знаю, как поступить с этим… Я должна отвезти его в…
Но как взять в руки…»
Чтение становилось все занятнее. Это напоминало один из мистических детективов, которые Настя обожала и которых ей так не хватало здесь – как и духов, шампуня, центрального отопления, колготок, фитнес-клуба, Интернета, секса, нормальной еды и тысячи других вещей, обычных, но таких незаменимых.
«10 ноября 1302 года от Рождества Христова. Спаси и сохрани, Господи. Я верю, это Твое испытание. Дай же мне силы пройти его, сохранить бессмертную душу…
…свет все ярче. Он лишает разума, наполняет страхом. Он манит к себе. Господи, спаси рабу Твою…»
Настя с возрастающим интересом разбирала мелкий почерк матери Катарины. К ее великому сожалению, строчки были все бледнее.
«…года. В монастыре становится все…
Странная тяга… Молю Господа о прощении и защите. Но мне кажется…
…Господь милосердный, дай силы сопротивляться…»
«31 ноября 1301 года от Рождества Христова. Сегодня случилось странное…
…глаза. Я в этом почти уверена. Господь, защити свою смиренную рабу от бесовского наваждения. Нужно везти находку в…
…сопротивляется. Дай сил, Господи!»
Что-то в этой записи показалось Насте странным. Она внимательно перечитала ее от начала до конца. Потом опустила взгляд на костяшки руки. Перечислила мысленно, как в детстве учила ее бабушка: январь – костяшка, значит, в месяце тридцать один день. Впадинка обозначала февраль, короткий месяц. Костяшка – март, тридцать один день…
Ноябрь приходился на впадинку. Тридцать дней. Почему же стоит дата тридцать первое ноября? Аббатиса ошиблась?
Следующая запись показала, что мать Катарина ошибалась с размахом:
«Тридцать восьмое ноября 1301 года от Рождества Христова. Оно просит…
…держит меня…
Сил бороться уже нет…
…Зовет…»
Почерк аббатисы тоже становился все более неразборчивым, размашистым, небрежным.
«Сто первое осеньбря бесконечного года от Рождества Его.
…зов становится сильнее…
…счастье служения…»
Над ухом противно зажужжало. Настя оглянулась. Жирная муха сделала круг над ее головой, шлепнулась на пергамент, лениво поползла по мелким буквам. Настя прихлопнула насекомое тугим свитком, смахнула на пол, удивляясь, откуда поздней осенью в такой холод берутся мухи. Однако на стол тут же опустилась еще одна – ленивая, вальяжная, с отливающей зеленью спинкой. Настя смахнула и ее.
«…Я буду вечно служить Ему…»
На этом записи безумной аббатисы обрывались.
Холодный ветер вольготно хозяйничал в Равенсбурге. Раскачивал деревья, стучал в окна, выискивал случайных прохожих. Но улицы были пусты. Ветер пытался добраться и до него. Однако волков защищает толстая шкура, им холод не страшен. И люди не страшны.
Они ищут не там. Всегда не там. Он очень умный и очень хитрый. Настоящие звери путают охотников, оставляя двойную цепочку следов…
Сенкевич
Ровно в полдень из богатого дома барона фон Барнхельма раздался истошный женский крик. Следом прогремел взрыв, полыхнула яркая вспышка, улицу заволокло серым дымом, в котором деловито сновали черные силуэты.
Новый взрыв был таким громким, что его услышал весь Равенсбург. Вдребезги разлетелись витражные окна второго этажа, усыпав улицу мелкими цветными осколками. Теперь дым, плывший над улицей, стал красноватым. Из дома фон Барнхельма опять закричали женщины.
Стражники, подоспевшие к месту событий, бестолково суетились в облаках непроглядного дыма, кашляя, сталкиваясь и громыхая доспехами.
– В дом, будьте прокляты, – кричал капитан стражи. – В дом! Там разбойники!
– Нечисто тут, – задыхаясь, проговорил один из стражников. – Колдовство…
В подтверждение этих слов за спиной капитана вырос силуэт странного существа с человеческим телом и птичьей головой, украшенной длинным кривым клювом. Капитан получил удар дубиной по голове и рухнул замертво.
– Демоны! – в ужасе заорал стражник и захрипел, когда в его спину вонзился кинжал.
Существа выныривали из дыма, мгновенно расправлялись с беззащитными, ослепшими, угоревшими людьми. Уцелел лишь один, самый сообразительный стражник. Увидев, что на его товарищей нападают неведомые твари, он упал на четвереньки и пополз вдоль стены дома. Выбравшись из ядовитого облака, вскочил и припустил к ратуше, крича во все горло:
– Спасайтесь! Демоны!
– Снять его? – поднимая лук, спросила одна полуптица у другой. Слова, проходя через клюв, звучали невнятно и глухо.
– Нет, пусть бежит. Так даже лучше… А ты не стой, работай. – Это уже относилось к невысокому худощавому демону.
Тот кивнул, принялся раскладывать вокруг дома тугие маленькие свертки, потом соединил их веревочным фитилем, присел рядом:
– Все готово.
– Отлично. Ты знаешь, что делать. Мы уходим.
Полуптицы растворились в дыму, исчезли под неумолкающие вопли женщин.
Вскоре к дому фон Барнхельма стянулись почти все отряды городской стражи. Маленький демон хихикнул, чиркнул огнивом, поджигая фитиль, убедился, что быстрый огонек не погаснет, стянул птичью маску, заменявшую противогаз, сунул в мешок и юркнул в проулок между домами. Выбравшись далеко от места переполоха, неспешно зашагал в сторону ратуши. Когда он был на полпути, за спиной раздался оглушительный грохот. Парень остановился, прислушался, удовлетворенно хмыкнул и пошел дальше.
В это время вокруг дома фон Барнхельма творилась настоящая бесовщина: из окон звали на помощь женские голоса, заглушая их, гремели взрывы, поднимались клубы разноцветного дыма. Обескураженные стражники, прорвавшись сквозь дымовую завесу, выбивали тяжелую дубовую входную дверь. На первом этаже окна были слишком малы, чтобы туда можно было влезть.
В одном из разбитых окон второго этажа появился человек, лицо которого скрывал капюшон черного плаща. Немного понаблюдал за осаждающими, взмахнул руками и скрылся в глубине дома.
Широкоплечий высокий стражник вдруг забыл про дверь, спрыгнул с крыльца, опустился на четвереньки и издал душераздирающий вой. По-волчьи закинув голову, самозабвенно выводил длинные рулады.
– Вервольф… – в ужасе отступили его товарищи. – Сейчас обратится…
– Чего смотрите? – рыкнул офицер. – Бейте оборотня!
Он выхватил меч, вогнал в шею несчастного. Немного подумал, глядя на агонизирующее тело, потом размахнулся, в два удара отрубил голову:
– Для верности… А вы чего встали? Выносите дверь!
