Черт ее побери! Что ее так внезапно расстроило? Почему она не делает ни малейшей попытки взять себя в руки? Она ведет себя, как капризный обиженный ребенок, который криком и слезами пытается добиться своего. Так вот что это такое! Ему однажды довелось видеть, как капризный мальчишка, сын подруги его матери, устроил почти такую же истерику: лежа на полу, он колотил ногами и кидался на всех, кто пытался приблизиться к нему, при этом он истошно визжал. Несомненно, то же самое вытворяет сейчас и она, она расшвыривает ногами песок, а ее вой и рыдания становятся все громче и все истеричнее. Он не будет терпеть это!
Сжав зубы, Николас грубо схватил ее за плечи и, резко встряхнув, почти прорычал:
— Прекрати этот чертов кошачий концерт сию же минуту, слышишь? Твои вспышки раздражения не доведут тебя до добра. Возьми себя в руки и немедленно успокойся, иначе я буду вынужден поступить с тобой, как с обычной истеричкой!
— А-а… а-а-а…
Он с отвращением подумал, не собирается ли она начать снова.
— А-а-а… не могу… оста… остановиться! — тяжело дыша, причитала Алекса. Ее голос опасно задрожал, это заставило Николаса убрать руки с ее плеч.
Что же ему теперь с ней делать? Ударить по лицу? Он бы так и сделал, если бы подсознательно не чувствовал, что это приведет лишь к новому всплеску рыданий. Если бы под рукой у него было ведро холодной воды, он с удовольствием окатил бы ее, как уже однажды проделал это с Фернандо, замученный криком этого маленького отродья; кстати, тогда результат не заставил себя ждать.
Холодная вода… Черт побери, он уже потерял всякое терпение с этим капризным, царапающимся созданием, которое стояло здесь, раздираемое отчаянием из-за того, что не смогло получить виконта. Если бы она устроила такое на корабле, он без малейших угрызений совести отдал бы приказ выкинуть ее за борт! Решительно Николас шагнул вперед и схватил Алексу так грубо и непочтительно, как будто это был просто тюк со старым тряпьем. Ему понадобилось сделать всего пять шагов, чтобы по пояс зайти в воду, при этом ему было абсолютно наплевать и на свои кожаные ботинки, и на сшитые у дорогого портного желтовато-коричневые брюки. Не говоря ни слова, он посмотрел вниз, чтобы убедиться, что зашел достаточно глубоко, и грубо бросил девушку в воду.
Это должно привести ее в чувство и послужить хорошим уроком на будущее! Николас мрачно повернулся и, не оборачиваясь, пошел к берегу. Ему действительно было все равно, утонет она или выплывет. Черт побери их всех — и Чарльза, и его беспокойных, излишне заботливых родителей! Чарльз ведь уже давно не наивный, неопытный мальчик, который нуждается в покровительстве и защите, и тем более ему уже не нужно, чтобы кто-то лез в его дела. Злясь на себя за то, что изменил своему ранее принятому решению не вмешиваться в отношения Чарльза и мисс Ховард, Николас обратил внимание на хлюпающий звук, который при каждом шаге издавали его ботинки. Естественно, он загубил их, так же как и свои новые брюки и прекрасную рубашку, подаренную ему его последней любовницей.
Выбравшись на берег, Николас осмотрел себя и, мрачно ухмыльнувшись, прорычал по-испански жуткую непристойность. Вновь услышав хлюпающий звук, который издавали его ботинки, он еще раз выругался. Черт побери, они чавкают при каждом шаге! Он стиснул зубы, вспомнив, сколько сил было положено на эти ботинки. Они были сделаны из чудеснейшей, наимягчайшей кожи и сшиты вручную мастером, широко известным по всей Европе. Это была его любимая обувь, не говоря уже о том, что ботинки были предметом зависти всех его друзей. Его брюки, его рубашку и даже его любовницу можно быстро и без проблем заменить, но такие ботинки… Николас еще больше помрачнел. Сидя на песке, он попытался снять обувь так, чтобы не испортить ее окончательно, но сделать это было довольно трудно. Ругаясь, с силой дергая себя за ногу, пытаясь снять ботинки, Николас не обращал внимания на всплески и бессвязные крики, которые раздавались со стороны океана. В конце концов, она больше не рыдала и не вопила, и даже если ему не удалось утопить ее, во всяком случае, соленая ванна остудит ее пыл и выведет из мерзкого настроения. Для этой маленькой злобной лисицы будет лучше, если она незаметно прокрадется к себе в нору и не будет больше попадаться ему на глаза!
Николасу удалось наконец снять один ботинок, он перевернул его и, в душе проклиная все на свете, смотрел, как из него выливается вода. Черт ее побери! Это все из-за нее! Глубокие царапины, оставшиеся от ее ногтей на спине и шее, больно саднили, а от такой, как она, он вполне мог получить заражение крови и умереть; и тогда как же эта стерва будет смеяться, радуясь, что отомстила ему за то, что он сказал ей правду о ней самой. Ведь она, несмотря на все ее заверения и протесты, не более чем трусливая кокетка, которой изредка доставляет удовольствие пускаться в разные авантюры. Полуробкое, полудикое дитя природы, как он воспринял ее в ту колдовскую лунную ночь, оказалось лишь плодом его воображения. И он, старый дурак, поверил в невозможное! Ему, цинику, следовало бы лучше разбираться в людях!
Стараясь снять второй ботинок, Николас дал волю всем своим мрачным и злым мыслям. Случайно подняв глаза, он вдруг замер. Он все еще сидел согнувшись, обеими руками пытаясь стянуть мокрый и хлюпающий ботинок, а сам пристально смотрел на фигуру, которая выглядела так, будто волны, наигравшись с ней, выбросили ее на берег… Вымокший, несчастный, бездомный ребенок! Или нет… скорее наполовину утонувший котенок. Во всяком случае, то жалкое создание, которое он видел перед собой, ничего общего не имело с той злобной фурией, которую он только что выкинул в океан и ничуть не напоминало ту расчетливую авантюристку, которую он еще минуту назад представлял себе в своих мыслях.
Если бы Алекса знала, о чем он думает, то, возможно, повернула бы назад в океан, из которого только что выползла; но в этот момент она ни о чем не могла думать, потому что была едва жива, пытаясь выбраться на берег. Когда он бросил ее в воду, она была так измучена слезами и отчаянием, что вполне могла утонуть. Она наглоталась соленой воды, прежде чем ей удалось всплыть на поверхность и, наконец понять, что она вполне может достать ногами до дна. Намокшие юбки не давали ей возможности плыть, поэтому она инстинктивно наполовину пошла, наполовину поползла по направлению к берегу, с невероятным трудом борясь с накатывающими на нее волнами.
Сейчас она мечтала лишь о том, чтобы выбраться на сушу, где волны не смогли бы добраться до нее. Алексе казалось, что все чувства оставили ее, она была настолько опустошена, что ничего не имело для нее значения. Единственное, о чем она мечтала, это добраться до какого-нибудь безопасного места, где можно лечь и отдохнуть. И уж, конечно же, меньше всего ее волновал в этот момент ее вид. Волосы, мокрыми прядями спадавшие на лицо, больше напоминали крысиные хвосты, а бархатная лента, вплетенная в них, выглядела довольно печально; ее замечательное зеленое платье, которое она всегда так любила, не имело ничего общего с тем, каким было когда-то. И платье, и та единственная нижняя юбка, которую сегодня Алекса решила надеть, намокнув, слишком откровенно облегали ее стройное молодое тело. Кроме того, платье на одном плече спустилось, обнажив прекрасную грудь. Для того чтобы легче было идти, Алекса бессознательно почти до колен подняла юбки и теперь больше походила на вымокшую под дождем, заблудившуюся, бездомную девчонку из бедных кварталов Лондона или Парижа, готовую отдать все ради куска хлеба и теплой постели.
