— Он здорово постарался, твой мастер, уж покрасил так покрасил…
— Я сказала то же самое, — вмешалась Ивонна, — чудный цвет, правда, Полетта?
Полетта кивала и улыбалась, вытирая уголки губ вышитой салфеткой, и растроганно смотрела на своего дорогого мальчика.
Все получилось в точности так, как он предвидел. «Да», «нет», «неужели?», «быть того не может!», «вот же черт…», «ах, извините», «ох!» и «трам-тарарам» — вот и все слова, которые он произнес за столом, Ивонна прекрасно заполняла паузы…
Полетта была немногословна.
Она смотрела на реку.
Шеф подошел выразить им почтение и захотел угостить дам коньяком. Сначала они отказались, но потом выдули за милую душу, как церковное вино после причастия. Он рассказал Франку несколько поварских историй и поинтересовался, когда тот вернется работать на родину…
— Парижане ни черта в еде не понимают… Женщины сидят на диете, а мужчины только о счетах и думают… Голову даю на отсечение: влюбленные к тебе не ходят… В полдень — деловые люди, этим вообще плевать, что они едят, а вечером — только пары, празднующие двадцатилетие свадьбы и лающиеся из-за того, что машину могут оттащить на штрафную стоянку… Я ошибаюсь?
— О, знаете, мне, вообще-то, плевать… Я просто делаю свое дело.
— Так я о том и говорю! В Париже ты работаешь за зарплату… Возвращайся, будем ходить с друзьями на рыбалку…
— Хотите продать заведение, Рене?
— Пфф… Кому?
Пока Ивонна ходила за своей машиной, Франк помог бабушке надеть плащ.
— Вот, она дала мне это для тебя…
Наступила тишина.
— Тебе не нравится?
— Нравится… Конечно, нравится…
Она заплакала.
— Ты такой красивый…
Она указывала на тот рисунок, который ему не понравился.
— Знаешь, она носит его каждый день, твой шарф…
— Врунишка…
— Клянусь тебе!
— Значит, ты прав… Эта малышка ненормальная, — добавила она, сморкаясь и улыбаясь сквозь слезы.
— Ба… Не плачь… Мы прорвемся…
— Ну да… Вперед ногами…
— …
— Знаешь, иногда я говорю себе, что готова, а в другие дни я… Я…
— Ох… родная моя…
И он впервые за всю свою жизнь обнял бабушку.
Они расстались на стоянке, и он почувствовал облегчение: слава богу, не придется самому возвращать ее в эту дыру.
Когда он сел в седло, мотоцикл показался ему слишком тяжелым.
Он назначил свидание подружке, у него были деньги, крыша над головой, работа, он даже нашел друзей — и все-таки подыхал от одиночества.
«Ну и дерьмо, — прошептал он себе под нос, чертово дерьмо…» Он не чертыхнулся в третий раз потому, что, во-первых, легче от этого не становилось, а во-вторых, запотевал козырек шлема.
Ну и дерьмо…
4
— Ты снова забыл кл…
Камилла не закончила фразу. Это был не Франк, а давешняя девушка. Та, которую он, «попользовавшись», выпер из дома в рождественский вечер…
— Франка нет?
— Уехал навестить бабушку…
— Который час?
— Около семи…
— Ничего, если я останусь и подожду его?
— Конечно… Входи…
— Я помешала?
— Вовсе нет! Я дремала перед телевизором…
— Ты смотришь телек?!
— Смотрю… А что тебя так удивляет?
— Предупреждаю — я выбрала самую дебильную передачу. Девки, одетые как шлюхи, и ведущие в костюмах в облипку поводят бедрами и читают текст по бумажке… Это что-то вроде караоке со знаменитостями, но я никого не узнаю…
— Да ну, вот этого наверняка знаешь — он из «Star Academy»…
— Что такое «Star Academy»?
— Вот видишь, я была права… Франк говорил, что ты вообще не смотришь телевизор…
— Он преувеличивает… Вот эта передача — просто прелесть… Как будто барахтаешься в чем-то теплом и липко-сладком… Ммм… Все участники — красавчики, не переставая целуются, а бабы моргают, чтобы тушь не растекалась. Чертовски волнительно, сама увидишь…
— Подвинешься?
— Давай… — Камилла протянула девице угол одеяла. — Что-нибудь выпьешь?
— Чем ты травишься?
— Белым бургундским…
— Пойду за стаканом…
— Что там происходит? Я ничего не понимаю…
— Сейчас объясню. Налей мне.
Во время рекламных пауз они болтали. Девушку звали Мириам, она приехала из Шартра, работала в парикмахерском салоне на улице Сен-Доминик и снимала квартирку в 15-м округе. Обе беспокоились насчет Франка и решили послать ему эсэмэску. К концу третьей рекламной паузы они стали подружками.
— Ты давно его знаешь?
— Около месяца…
— Это у вас серьезно?
— Нет.
— Почему?
— Да потому, что он только о тебе и говорит! Шучу… Он одно сказал — что ты чертовски здорово рисуешь… Слушай, а давай я приведу тебя в порядок?
— В каком смысле?
— Волосы…
— Сейчас?
— Потом я буду слишком пьяная и могу отчикать тебе ухо!
— Но у тебя даже ножниц нет…
— А бритвенные лезвия в ванной есть?
— Вроде да… По-моему, Филибер все еще пользуется неандертальским палашом…
— Что именно ты будешь делать?
— Придам форму…
— Как насчет того, чтобы сесть перед зеркалом?
— Боишься? Будешь за мной надзирать?
— Просто посмотрю, как ты работаешь…
Мириам стригла, Камилла рисовала.
— Подаришь его мне?
— Нет, все что угодно, только не этот… Я храню все автопортреты, даже такие уродливые…
— Зачем?
— Не знаю… Мне кажется, если буду рисовать, в один прекрасный день наконец узнаю себя…
— А в зеркале ты себя не узнаешь?
— Собственное отражение всегда кажется мне уродливым.
— А на рисунках?
— А на рисунках — нет…
— Ну что, так лучше?
— Ты сделала мне бачки, как Франку…
— Тебе идет.
— Помнишь Джин Сиберг?[36]
— Нет, а кто это?
— Актриса. Она носила такую же прическу, только волосы у нее были белокурые…
— Не проблема… Если захочешь, я тебя в следующий раз покрашу!
— Она была прехорошенькая… Жила с одним из моих любимых писателей… А потом однажды утром ее нашли мертвой в собственной машине… Откуда у такой красивой девушки взялись силы на то, чтобы убить себя? Несправедливо, правда?
— Может, тебе стоило нарисовать ее при жизни?
— Мне тогда было всего два года…
— И об этом мне Франк говорил…
— О том, что она покончила с собой?
— Да нет, о том, что ты знаешь кучу историй…
— Это потому, что я люблю людей… Скажи… Сколько я тебе должна?
— Прекрати…
— Ладно, я тебе кое-что подарю…
Она сходила к себе в комнату и вернулась с книгой.
— «Страхи царя Соломона»… Интересно?
— Не оторвешься… Не хочешь еще раз ему позвонить? Как-то мне неспокойно… Вдруг он попал в аварию?
— Да ну… Напрасно ты дергаешься… Он просто забыл обо мне… Я начинаю привыкать…
— Так зачем остаешься с ним?
— Чтобы не быть совсем одной…
Они открывали вторую бутылку, когда он вошел и снял шлем.
— Какого черта вы тут делаете?
— Смотрим порнушку, — хихикнули пьяненькие подружки. — Нашли в твоей комнате… Не знали, что выбрать, да, Мими? Как он там называется?
— «Убери свой язык, и я пукну».
— Ну да, ну да… Суперская картина…
— Что это за чушь? Нет у меня никаких порнофильмов!
— Да что ты? Странно… Может, кто-то забыл у тебя кассету? — съязвила Камилла.
— Или ты ошибся, — включилась в игру Мириам. — Думал, что берешь «Амели», а получил «Убери свой…».
— Да вы совсем рехнулись… — Он посмотрел на экран. — Напились в стельку!
— Ага… — сконфуженно хихикнули они.
— Эй… — Камилла окликнула Франка, который, что-то недовольно бормоча себе под нос, пошел было к двери.
— Что еще?
— Не хочешь продемонстрировать невесте, как хорош ты был сегодня?
— Нет. Отстаньте.
— Ой, ну покажи, зайчик, покажи! — заныла Мириам.
— Стриптиз, — потребовала Камилла.
— Долой одежду! — поддержала Мириам.
— Стриптиз! Стрип-тиз! Стрип-тиз! — хором скандировали они.
Он покачал головой, закатил глаза, попытался сделать возмущенный вид, но у него ничего не вышло. Он смертельно устал. И хотел одного — рухнуть на кровать и проспать неделю.
— Стрип-тиз! Стрип-тиз! Стрип-тиз!
— Прекрасно. Сами напросились… Выключите телевизор и готовьте мелкие купюры, курочки мои…
Он поставил «Sexual Healing» — наконец! — и начал свой «номер», сняв мотоциклетные перчатки.
Когда зазвучал припев —
Get up, get up, get up,let’s make love tonight,wake up, wake up, wake up,cause you do it right, —
он рывком расстегнул три последние пуговицы своей горчично-желтой рубашки и начал крутить ее над головой, вихляя бедрами на манер Траволты в «Прирожденных убийцах».
