Кабинет у Дарри был серьёзный. Если бы не отсутствие окон, то и не скажешь нипочём, что под землёй. Хотя какой, к демонам, «под землей»? Внутри горы всё вырублено, мы сейчас небось этаже на десятом вверх, недаром вся дорога на каре шла по спирали да всё время на подъём. Кабинет был велик, посреди него стоял могучего, истинно гномьего сложения письменный стол. За столом стояло колоссальных размеров кресло, обитое шкурой виверны, в кресле восседал некто с лопатообразной рыжей бородищей, заплетённой в косицы. Дарри, значит.
Помимо бороды привлекали внимание задорно посвёркивающие голубые глаза, которые унаследовала от него доченька, и совершенно детского фасона и рисунка вязаный свитер с вывязанными по плечам синими оленями. Надо же, прикупил ведь где-то. А почему бы и нет, собственно говоря?
— Привет и почтение Королю-под-Горой, — поприветствовал я Дарри титулом, вычитанным в детстве в какой-то книжке.
— Как-как? — удивился Дарри. — Под гору дерьмо стекает, а я — на горе. Садись.
Он указал на широкое кресло перед собой, куда я не замедлил свалиться. Утомился я с его доченькой, еле ноги держат.
— Сторговались с Варой? — спросил он.
— А как же! К взаимному удовлетворению, — кивнул я.
— Это хорошо, — порадовался он за нас.
— А то! — согласился я с ним на все сто.
— С чем пожаловал? Показывай чертёжик, я вижу.
— Как скажешь.
Я развернул небольшой лист бумаги, положил перед ним на стол. Он поглядел, прищурился. Затем сказал:
— Ну, форму для отливки сделать за колокол можно. В чём проблема?
— Ни в чём, лишь бы точность соблюсти.
— А в чём хитрость? — прищурился он.
— В том, что я пока сам не знаю, сработает ли.
— Вот как!
— Вот так. Я про такую систему из книг узнал, её раньше в артиллерии пользовали, в старом мире, откуда мы. Нарезные пушки там были прошлым веком, делали гладкоствольные. Это когда научились стволы подгонять точно.
— А смысл? — поднял он задумчиво густые брови.
— Смысл проще некуда — снаряд в нарезах тормозится. Равно как и пуля.
— Зато потом не кувыркается, — пожал он плечами.
— Если стабилизатора нет, — согласился я, затем нагнулся к чертежу, взяв со стола карандаш. — А так смотри: делаем под двенадцатый калибр остроконечную стальную пулю, с нормальным стабилизатором. Вот она. Так?
— Ну, — кивнул Дарри.
— Дальше делаем для неё четыре вот таких мягких отливки, и в них берём пулю как в скорлупу, чтобы ствол изнутри сталью не драть. Так?
Я обвёл карандашиком нужное место на чертеже.
— Верно, иначе стволу кранты, — согласился Дарри, разглядывая чертежи. — Ствол ещё без чока[46] нужен.
— Вот и я говорю. А так пуля до конца ствола пойдёт в свинцовой оболочке, затем вылетит… вот эти маленькие загогулинки видишь? Тут чуть наискосок взято?
— Ага, вижу. Зачем? — нахмурил он брови.
— Затем, что аэродинамику учить надо, — покровительственно сказал я. — Пуля вылетает, и вот эти четыре дольки, что сердечник оперённый защищают, начинают помаленьку расходиться в стороны. А сам сердечник, то есть пуля, за счёт большого стабилизатора летит прямо.
— А смысл? — повторил Дарри, пожав плечами. — Ну выиграешь ты чуть-чуть скорости, одну десятую, не больше.
— Вот и хрен ты угадал, каменная голова. Думай лучше.
— Чего это лучше? Сам дурак, — обиделся Дарри. — Объясни нормально, а то в зубы дам.
— Вот вечно с вами, гномами, так — в зубы, в зубы… Сюда смотри. Вот рисую… Канал ствола, вот из него пуля вылетает. Пуля тяжёлая, ствол гладкий, обтюрация[47] не полная, немного теряется скорость… вот она вылетает, а ей газы под задницу, вот сюда. Как пенделя. Она и закувыркалась.
— Ну, это если пороха переложить в патрон! — заспорил Дарри. — Если не перегружать, то никакого пендаля не будет.
— Именно! Золотая голова ты у меня.
— А врал, что каменная, — попенял он мне.
— Рудное золото, ещё не добытое, — отмахнулся я. — Пока всё больше порода. Пустая.
— Поболтай у меня.
— Болтаю, — кивнул я и погнал дальше карандаш по чертежу. — Значит, если пуля у нас стабилизированная, а по стволу движется в коконе, то мы можем не бояться увеличить навеску пороха. Ты сколько кладёшь?
— Если казанский порох, то ровно малую марку[48]. Тютелька в тютельку.
— Попробуй полторы положить.
— Закувыркает! — вскинулся он.
— А вот хрен в зубы! Стабилизатор не даст! Главное, на поддончик её аккуратненько так… Полетит раза в полтора быстрее — и по настильной траектории. Вот так.
Я быстро нарисовал на листе вычисленную траекторию полёта пули. Затем нарисовал четыре расходящихся пунктира в стороны, изображающие доли оболочки, отвалившиеся от пули после вылета из дула.
— Погодь, погодь… — остановил меня гном. — Это что получается… Значит, ты хочешь, чтобы твой сердечник бил далеко, как винтовка, а заодно любой доспех прошибал, недаром ведь ты стальной просишь. Так?
— Верно, — кивнул я.
— А если близко залупить, то кроме сердечника ты всаживаешь ещё четыре кривые картечины, эдак по три малой марки каждая весом, так?
— Верно, — подтвердил я. — Кусочки эти начинают понемногу в сторону отходить, и если метров с десяти в кого-то закатать, то как картечью выйдет. В середине одна бронебойная — и по краям четыре мягкие. В общем, если я всё правильно посчитал, то получим такой патрон, которым из ружья можно стрелять точнее, чем из винтовки на расстоянии, а если близко, то ружьё ружьём и останется — все кишки размотает.
Дарри молчал минут десять, перекладывал листы, сопел, даже достал из стола штоф водки, налил, не глядя, две серебряные рюмки, мы выпили. Затем он сказал, постучав широченной короткопалой ладонью по чертежам:
— Может сработать. Варит у тебя в стрелковом деле котел, Сашка. Завтра сам займусь, а патроны с разной навеской снаряжу. Послезавтра испытаем. Если всё выйдет как надо — озолотимся. А с чего это ты вдруг придумал?
Ну, Дарри ещё озолачиваться — так вообще в деньгах утонуть. А мне не помешает. Ответил же так:
— Да с того, что мне приходится из хорошего ружья обрез делать, чтобы его вместе с карабином носить. Карабин для дали, обрез для близи. Надоело. А так получится, что одно ружьё для любой охоты.
— Я так и думал. Займёмся с тобой завтра.
— О процентах с кем договариваться?
— Если сработает, то с Варой. Ей практика полезна.
— Понял, договоримся, — легко согласился я.
ГЛАВА 11,
в которой герой опять идёт в баню, но не размышляет, а слушает речь о справедливости мироустройства
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
