— На что? — испуганно спросила та.
— Высказывай свои претензии.
— Какие?
— Те, что накопились у тебя в голове с утра. Давай, смелее, Женя. Я сегодня щедрый.
— Я не понимаю, — заупрямилась она, даже не догадываясь, что это только сильнее распаляло. Меня захлестнуло желание схватить поцеловать, напомнить ей, что я — ее мужчина. А она — моя женщина. Вот так просто. И ей надлежит слушаться меня.
— Не трать время впустую. Ты ведь уже что-то придумала себе насчет Эльвиры. Ну же, смелее.
Она недовольно поджала губы и сложила руки на груди.
— Да мне все равно — хоть Маша с печного завода. Работникам не полагается лезть в жизнь нанимателей.
— Слышала, значит, — подтвердил свои догадки. — И, конечно же, сделала свои выводы.
— Для этого не нужно быть гением.
Я тяжело вздохнул, понимая, что просто не будет. С ней — точно. Но отчего-то это вовсе не отталкивало. Ее искренность, честность манили меня. Такая не станет притворяться, чтобы не потерять материальные удобства. Скажет, как есть. Ну, или обидится, как сейчас.
— Все не так как, ты считаешь… — начал было я. Но девушка выставила руку вперед.
— Не надо. Не лги. Не унижай меня еще сильнее, — хрипло произнесла она. Ее слегка трясло — верный признак подступающей истерики. Поэтому не стал ждать — просто сгреб ее в охапку и прижал к себе. — Отпусти! Не трогай!
— Тише, тише, родная. Я все объясню, только выслушай.
— Не надо, — упавшим голосом попросила та. — Не хочу ничего знать.
— Поверь, у меня была причина так поступить. Знаю, тебе неприятно, но поверь — так было надо.
Она замерла, перестав дергаться. Чуть отстранился, пытаясь посмотреть ей в глаза, но Воронцова упрямо прятала взгляд.
— Женя, посмотри на меня.
— Какие еще будут указания?
— Я никого и никогда не привозил сюда. Ни один партнер или коллега не были здесь. Сегодня — вынужденное исключение. Эльвира… Она всегда ведет себя вызывающе, но между нами ничего нет и не было.
— Меня это не касается.
— Я просто не хотел, чтобы она знала о моей слабости.
— Не говори ерунды, — отстранилась девушка, отвоевывая право на дистанцию. — Мне все равно, кто и зачем к тебе приезжают. Мое дело — заниматься сыном. Все.
— Да что ты за упрямица такая?! Я же говорю — не имею право подставлять своих близких. Этим кто-то может воспользоваться! — Она горделиво мотнула головой, продолжая разглядывать ковер. — Ты же видела, на что некоторые способны, — привел последний довод. — Я не хочу потерять вас, понимаешь?
— Ты сказал своих близких… Значит ли это, что ты относишься к Дане по-настоящему? — настороженно спросила девушка, наконец поднимая на меня взгляд.
— И не только к Дане, — шагнул к ней ближе. — Когда-то я поклялся, что больше никого не подпущу к себе. Потому что слабостей не прощают. Но ты с ним… — вздохнул, тщательно обдумывая слова. — Вы стали для меня важными, близкими. Наверное, это называется семьей.
— Почему? Тебя кто-то обидел? — с тревогой в голосе спросила Женя.
— Это… долгая история.
— Ясно. Извини.
Чувствовал, что она снова закрылась. Не знал, как рассказать о том дне, когда потерял все. Ведь я оказался достаточно глуп, чтобы не заметить очевидного, и из-за этого пострадали многие. В том числе и я.
— Просто поверь — у меня были причины для подобного. Но сейчас все изменилось.
— Я очень хочу тебе верить. Правда.
— Но?
— Но боюсь ошибиться. Как и ты. Ты тоже мне нравишься, Саша. И я понимаю, что, наверное, тебе со мной сложно и что я не такая опытная, как должна бы…
Она говорила что-то еще, но я видел лишь ее губы. Разве можно было быть такой соблазнительной и трогательной одновременно?
— Прости… — выдохнул, прежде чем поцеловать. Она ответила не сразу. Но быстро сообразила, что к чему.
— Погоди, — попросила Евгения, отстранившись. — Мне надо к Дане. Он ждет, чтобы продолжить игру.
Сфокусировался на ней, затем посмотрел на лежавшую на столе открытку. И Воронцова проследила за моим взглядом.
— Откуды ты узнала?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Разве это важно?
— Да, я хочу знать. — Но она снова заупрямилась.
— Я всего лишь хотела помочь вам стать ближе, думала ты поймешь, как важно общение с сыном…
Отпустил ее и отошел к окну. Передо мной встал выбор: либо здесь и сейчас рассказать правду о моем прошлом, либо и дальше жить, как раньше.
— Я не хотел расстраивать Даню. Просто все получилось слишком неожиданно. И с этими шашлыками… Не стоило.
Повисла оглушающая тишина. Я ждал, что Женя вот-вот уйдет. Наверное, разочаруется, что не оценили ее стараний. Но вместо этого она подошла и обняла со спины.
— Это непростой день для тебя, да?
— У всех есть непростые дни, — горько усмехнулся я.
— Но ведь мы можем попробовать изменить это? — так она говорила всегда с сыном, когда тот капризничал и отказывался делать то, что его просили: ласково, нежно, любяще. — Ты не один, Саш. Больше нет.
— В этот день погибли мои родители и брат, — неожиданно признался я. Спонтанное решение. — Много лет назад. Мы поехали в конезаводческий центр на мой день рождения. Я очень долго упрашивал родителей, и они, наконец, согласились. Когда ехали обратно, мне приспичило в туалет, и после долгого нытья отец все же остановился у обочины. До сих пор помню, как брат обозвал меня зассанцем и смеялся, пока я бежал до ближайших кустов. У меня заело молнию в штанах и, постеснявшись, зашел подальше за деревья. Когда уже застегивался, услышал какие-то крики. А, выглянув, увидел, как трое громил вытащили родителей из машины, я едва бросился к ним бежать, когда один из них пристрелил обоих.
Я замолчал, переводя дыхание. Никогда и никому я не рассказывал этого. И не знал, как отреагирует на это Женя.
— А затем они просто уехали.
— А твой брат?
— Не знаю. Когда подошел к машине, его уже не было. Я так и сидел рядом с родителями, глядя в их стеклянные глаза, пока мимо не проехала еще одна машина. Взрослые вызвали полицию, а дальше я уже смутно помню, что было. Меня отвезли в больницу и долго пичкали всякими лекарствами, потому что я больше недели не мог говорить. Родственников у меня не было в тот момент, так что меня определили в детский дом. Только там я спросил про Андрея. Но мне сказали, что его не нашли. До сих пор мне иногда снится тот день — как я сижу и смотрю в их мертвые глаза и ничего не могу сделать…
— Мне так жаль, — Воронцова крепко обняла меня. — Ты поэтому так не любишь этот день?
— Достаточно причина, не считаешь?
— Более чем. — Она обошла меня и встала с другой стороны. — Прости, я не знала. Не хотела бередить твои раны.
Провел тыльной стороной ладони по ее щеке. В ее взгляде было столько сочувствия. Не жалости, а именно сопереживания, что я едва не задохнулся. Это было непривычно. Всю жизнь я учился быть сам за себя, держать удар и никому не показывать слабость. И сейчас вот позволил…
— Ты не виновата, — возразил, обнимая ее. — Даня сильно расстроился?
— Есть такое. Поговоришь с ним?
— Да, конечно.
Поцеловал ее в висок, поглаживая по спине. Рядом с этой женщиной я чувствовал внутреннее спокойствие. Удивительно, но она влияла на меня каким-то невероятным образом — могла завести, спровоцировать, но вместе с тем подарить чувство покоя.
— Надо предупредить Валю, что все отменяется.
— Подожди. Ты об этом спрашивала в тот вечер, когда пришла ко мне в своей противозаконной пижаме?
— Почему это противозаконной?
— Потому что она лишает возможности здраво мыслить, — усмехнулся в ответ.
— То есть ты правда не слушал меня тогда? — искренне изумилась девушка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Почему тебя это так удивляет?
— Думала, это все преувеличение, что мужчины теряют голову, когда женщины… ну… в общем…
— Когда рядом полуголая женщина, которая сводит с ума? — подсказал ей.
— Ну да, — окончательно смутилась Воронцова, покраснев.
