Так что последние год с лишним Карский занимался тем, что он называл инженерией вкуса, и находил в этом все большее удовольствие. Правда, чтобы справляться со все более сложными задачами, которые он перед собой ставил, изобретая все новые и новые вкусовые сочетания и комбинации, ему пришлось основательно погрузиться в искусство программирования: того, что ему было нужно, в программах синтезатора не содержалось. Администратор справился с этим и в этом новом для себя деле чувствовал себя теперь весьма уверенно.

Вот и сегодня он проснулся, заранее предвкушая прежде всего приятную работу, а сразу же после нее – еще более интересное вкушение результатов труда. «Интересное», а не «приятное» – потому, что порой – хотя и не часто – его предположения не оправдывались, и полученный продукт просто невозможно было взять в рот. Карский в таких случаях внушал себе самому, что во всякой науке и отрицательный результат является не менее важным, чем положительный, гастрономия же – он был уверен – являлась гибридом науки и искусства, и все, что можно сказать о науке, на нее распространялось целиком и полностью.

Проделав все утренние процедуры, Карский сразу же сел за стол и начал составлять новую программу, которую этой ночью увидел во сне. Но, против обычного, ему не позволили заняться делом без помех.

Администратор едва успел начать, как раздался неожиданный звонок.

Карский снял трубку, испытывая одновременно и неудовольствие и какую-то странную радость: давно уже его не беспокоили по утрам, иными словами – он, с его знаниями и опытом, давно уже никому в их маленьком мире не был нужен.

Звонил Нарев.

– Администратор, выражаю надежду, что не очень помешал вам. Дело в том, что я считаю – необходимо посоветоваться по непростому вопросу. У меня много всякой новой информации, и возникли некоторые соображения. Ваше мнение будет очень ценным. Поэтому решаюсь пригласить вас на совещание в узком кругу. У вас нет возражений?

Администратор колебался секунду. Нарев... В глубине души Карский всегда испытывал некоторое беспокойство, думая об этом человеке. Слишком уж он выходил за рамки общепринятых стандартов, в какие должен умещаться человек надежный и порядочный. Поэтому Карский и старался везде, где можно, Нареву противостоять. Но с другой стороны – кто еще мог бы позвонить сейчас? Пусть это будет бесполезным, однако внесет в жизнь дополнительное разнообразие.

– Отчего же, с удовольствием, – сказал он и тут же позволил себе пошутить: – Надеюсь, речь идет не о государственном перевороте? Если да, то я – пас.

Нарев шутку принял и ответил:

– Нет, я просто собираюсь выдвинуть законопроект о создании высшей школы кулинарии. Без вас, как вы понимаете, никак.

И сам же рассмеялся – возможно, опасаясь, что Карский не поймет, что то была лишь доброжелательная шутка.

– Какой же узкий круг вы наметили? Нас и так не очень много.

– Вы, я, Судья и капитан.

– Что же, можно только одобрить.

– Если вы не против – в полдень, у капитана и Судьи.

Но Карский не привык принимать чужие решения без изменений. На то он и был профессиональным руководителем.

– С ними вы уже договорились?

– Ну что вы. Прежде всего хотел условиться с вами.

– Позвольте внести изменения. Время меня немного не устраивает, да и место тоже. Прошу вас ко мне в два часа. Будет званый обед. Тем более что и повод есть.

– Какой же, если не секрет?

Повод Карский изобрел мгновенно:

– Мой, так сказать, юбилей: четверть века моего пребывания в, если можно так выразиться, политической элите Федерации. Звучит, не правда ли?

Нарев не стал выражать сомнений в том, что последние восемнадцать лет Карский находится в элите. Напротив, воспринял приглашение чуть ли не с энтузиазмом:

– Вот и прекрасно, администратор. Тем более что соберется тоже, с вашего позволения, элита нашего нынешнего мира. Но тогда вам придется взять часть работы на себя: приглашение. Меня приглашать не нужно, я приду и так, но вот остальные двое...

– Разумеется. Я немедленно свяжусь с ними.

– Глубоко вам благодарен. В таком случае, до двух часов пополудни.

На этом разговор закончился. Можно возвращаться к работе. Но, поскольку к обеду будут гости, придется приготовить что-то из уже испытанных яств: кулинария сродни трагической медицине – и тут, и там эксперименты ставят только на себе, прочим же рекомендуют лишь проверенные продукты.

Карский задумался. Совещание совещанием, но уж коли приглашаешь на обед, то надо действительно угостить так, чтобы запомнилось. Они ведь все пользуются лишь стандартным меню синтезатора, даже не предполагая, какие шедевры можно на нем получать, если постараться...

«Значит, так, – соображал он. – С закусками просто: взять за основу голландский пестрый салат, но реформированный: вместо простокваши заправить взбитыми сливками, сладкий перец заменить зеленым острым и положить его на треть больше, чем в классическом варианте, вместо мандаринов пустить сочный персик, горчицу удвоить, и – главное – положить еще и хрен, один к одному. Лимонный сок оставить в прежней дозе. Хорошо. Дальше – шведскую селедку? Не получится: нет времени, чтобы настоялась как следует. Тогда придется сделать зате? Хороший контраст: запад и дальний восток. Мясо взять, конечно, собственного изобретения – не свинину и не баранину, но нечто, сочетающее сочность хорошей свиной шейки со вкусом и ароматом молодого барашка. Чеснока – побольше. Правда, рис не всегда удается синтезатору таким, каким он должен быть; поэтому вместо кетчупа заказать креольский соус, только вместо белого вина делать его на красном...»

Мысли возникали охотно, и программа обеда быстро приобретала реальные очертания...

То, что Вера где-то задерживалась, его, похоже, не очень беспокоило.

Наверное, что-то в их семье было не так.

* * *

Было не так. И уже достаточно давно. Пожалуй, состояние отношений Карского с Верой можно охарактеризовать вот как: они потеряли друг друга, а может, вовсе и не находили. И если первые годы их семейной жизни это как-то не замечалось – когда рождаются дети, чувства к ним поначалу подавляют все остальное, – то по мере того, как дети росли, становилось все яснее, что, кроме них, у супругов очень мало общего. В желаниях, в интересах, в кругозоре... Если бы им пришлось все эти годы бороться за свое существование, может, времени, да и сил тоже на анализ семейных отношений недоставало бы; но жизнь была обеспеченной для каждого – и постепенно отчуждение росло; словно третий лишний, оно с некоторых пор всегда существовало рядом с ними – днем и ночью.

Не было между ними не только скандалов, но даже сколько-нибудь серьезных объяснений на семейные темы. Однако когда дети ушли, в жилище Карских неожиданно воцарилась глухая тишина; оказалось вдруг, что все последние годы он и она общались только с детьми – или через них. А когда остались наедине, общение прекратилось. Обходились лишь редкими, самыми необходимыми в быту словами.

Потому, вероятно, что Карский – еще даже до начала его гурманских увлечений – в мыслях всегда находился где-то очень далеко отсюда: то в прошлом, то – куда чаще – в несостоявшемся будущем; достаточно мощный интеллект его был издавна ориентирован в строго определенном направлении и в этом направлении и продолжал работать, хотя смысла уже никакого не было. Он старался даже не угадать, а вычислить, что за минувшие годы произошло в Федерации, а что могло случиться, но не случилось, какие могли возникнуть непредвиденные обстоятельства и события из тех, что вдруг круто меняют ход истории; ничто иное его, по сути, не интересовало, потому что здесь, на «Ките», событий не было, политики не было, да и самой истории не было – такой, какою он ее понимал. Не считать же политикой отношения с собственными детьми, валявшими дурака, как это всем свойственно в переходном возрасте, с их королевством и смешными ритуалами. Все дети играют в сказки, а повзрослев, начинают жить нормально. Что же касается Веры, то Карский скорее всего по-прежнему любил ее – настолько, насколько был способен; но профессиональный политик, да еще высокого ранга, никогда не будет нацелен на семью: она для него – не более, чем обстоятельство жизни, но никак не смысл ее и не цель. Кроме того, он – по разнице возрастов, наверное – и к Вере относился почти так же, как к детям. Чувственная же сторона жизни для него никогда не играла серьезной роли. Нельзя сказать, что он никак не пытался вовлечь молодую женщину в круг своих интересов; а когда попытки не увенчались успехом, перестал об этом думать и предоставил ей самой отыскивать смысл ее существования.

Что же касается Веры, то политика во всех ее видах и поворотах ее никогда не интересовала, потому что соприкасаться с нею девушке никогда не приходилось. Она была молода, и жизнь, какую она для себя хотела и ожидала, в ее воображении походила на праздник, где можно горячо и самозабвенно любить, много ездить, общаться с новыми людьми, веселиться, танцевать; много чего виделось ей, хотя и как-то размыто: паруса, самолеты, девственные леса, острова в океане, звенящие оркестры... А может, и театральная сцена, или экран, или... Размыто все это было потому, что ничего такого она в жизни не видала, родная планета ее была весьма скромной – и по уровню тамошнего бытия, и по своей биологии и географии; оттого она и пошла на корабли, как правильно угадал Карачаров еще восемнадцать лет тому назад.

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 91

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Беглецы из ниоткуда - Владимир Михайлов бесплатно.

Похожие на Беглецы из ниоткуда - Владимир Михайлов книги

Ближайший родственник - Эрик Рассел - Романтическая фантастика
Астронавты в лохмотьях - Боб Шоу - Романтическая фантастика

Оставить комментарий