19
Босх приехал в офис доктора Хинойос раньше условленного времени и немного посидел в приемной. Когда стрелки на часах показали половину четвертого, он постучал в дверь и вошел.
Доктор Хинойос приветствовала его улыбкой. В это время дня солнце светило в окна ее кабинета, и она сидела за столом словно облитая солнечными лучами. Босх направился было к стулу у окна, но неожиданно передумал и сел слева от стола. Хинойос заметила этот маневр и погрозила ему пальцем, словно школьнику:
— Если вы думаете, что меня волнует, на каком стуле вы сидите, то сильно ошибаетесь.
— Думаете, я так думаю? Ну хорошо…
Он поднялся со стула и пересел на свое привычное место. Сказать по правде, ему нравилось сидеть у окна.
— Возможно, в понедельник я на сеанс не приду, — сказал Босх.
— Это почему же?
— Уезжаю. К понедельнику постараюсь вернуться, но могу и опоздать.
— Уезжаете, значит? А как же ваше расследование?
— Поездка — часть его. Я еду во Флориду, чтобы выследить детектива, который тридцать лет назад занимался этим делом. Вообще-то их было двое. Один умер, а второй переехал во Флориду. Я должен до него добраться.
— А позвонить ему вы не можете?
— Звонить не хочу. По телефону ему будет легче от меня отделаться.
Она согласно кивнула.
— Когда вы выезжаете?
— Сегодня вечером. Вылетаю прямым рейсом до Тампы.
— Гарри, вы хоть изредка в зеркало на себя смотрите? Вы выглядите как живой труп. Неужели нельзя провести эту ночь дома, а вылететь утром?
— Не могу. Я должен быть на месте до прихода почты.
— До прихода почты? Что это значит?
— Да так, ничего особенного. Вернее, это длинная история. Но как бы то ни было, я хочу попросить вас об одолжении. Мне нужна ваша помощь.
Доктор Хинойос некоторое время обдумывала его слова. Словно пыталась определить, как далеко может зайти в эти воды, не зная их реальной глубины.
— И что же вы хотите?
— Вы когда-нибудь занимались судебной экспертизой?
Она прищурилась и удивленно на него посмотрела, не понимая, к чему он клонит.
— Иногда мне привозят что-то для исследования или предлагают определить психический тип подозреваемого. Но вообще департамент предпочитает пользоваться услугами экспертов по контракту. Я имею в виду опытных экспертов-психиатров.
— Но на место преступления вы, надеюсь, выезжали?
— Увы, нет. Я обычно исследую фотографии с места преступления и на этом основании пишу заключение.
— Отлично.
Босх водрузил на колени свой портфель, открыл его, достал конверт с фотографиями, хранившимися в деле об убийстве его матери, и положил его на стол перед доктором Хинойос.
— Это фотоснимки из дела об убийстве, которым я занимаюсь. Я их, признаться, не смотрел. Не смог себя заставить. Но мне нужен человек, который мог бы заглянуть в этот конверт и дать мне отчет о его содержимом. Возможно, в этих снимках нет ничего особенно интересного, но я должен знать мнение по этому поводу компетентного человека. Видите ли, доктор, расследование, которое тридцать лет назад проводили эти два парня… Короче говоря, у меня сложилось впечатление, что они себя не слишком утруждали этим делом и расследования, по существу, не было.
— Сомневаюсь, что это хорошая идея, Гарри, — покачала головой Хинойос. — И потом, почему вы выбрали именно меня?
— Потому что вы знаете, чем я занимаюсь. Кроме того, я вам доверяю. Сомневаюсь, что в этом деле я могу довериться кому-то, кроме вас.
— Вы обратились бы ко мне, если бы знали, что я не связана моральными обязательствами по отношению к вашей особе, а следовательно, могу рассказать об этом другим людям?
Босх пристально на нее посмотрел.
— Не знаю, — наконец произнес он.
— Я так и думала.
Она передвинула конверт на край стола:
— Давайте отложим это на некоторое время и вернемся к нашему сеансу. Мне необходимо обдумать этот вопрос.
— И все же возьмите эти снимки. Можете не давать по ним экспертного заключения. Просто взгляните, хорошо? Я хочу знать, что вы почувствуете, когда их увидите. Как психиатр и как женщина.
— Хорошо, я взгляну на них.
— О чем вы хотели бы поговорить сегодня?
— О том, что было не так с этим расследованием.
— Это профессиональный вопрос? Или вам просто любопытно?
— В связи с этим делом меня прежде всего интересуете вы. Скажу честно: вы меня беспокоите. Это расследование может быть для вас опасным — и в физическом, так сказать, плане, и в психическом. Ведь вы, насколько я понимаю, собираетесь сунуть нос в дела весьма могущественных людей. А меня поставили перед свершившимся фактом, в результате чего я оказалась в двойственном положении. Я знаю, чем вы занимаетесь, но почти не имею возможности вас остановить. Боюсь, вы меня обдурили.
— Я обдурил вас?
— Вы втянули меня во все это. Готова спорить на что угодно, что вы собирались показать мне эти снимки с той минуты, как рассказали об этом деле.
— Вы правы. Я действительно хотел показать вам эти снимки. Но не собирался вас обманывать. Я думал, что могу здесь говорить обо всем. Разве не вы сами мне об этом сказали?
— Хорошо. Положим, вы не ставили своей целью меня обмануть. Просто повели за собой, как козу на веревочке. Но я должна была это предвидеть. Выходит, сама виновата. Что ж, давайте двигаться дальше. Я хочу поговорить об эмоциональном аспекте того, что вы делаете. Хочу понять, почему для вас так важно найти убийцу через столько лет.
— Мне кажется, это очевидно.
— Я хочу, чтобы это было очевидным и для меня тоже.
— Я не могу облечь это в слова. Знаю только, что после смерти матери в моей жизни все изменилось. Мне, конечно, неизвестно, как обстояли бы мои дела, если бы ее у меня не отняли, но… с тех пор все, абсолютно все переменилось.
— Вы понимаете, что говорите и что это значит? Хотите вы этого или нет, но вы делите свою жизнь на две части. В первой части всегда присутствует ваша мать, и все, что с этим связано, вам представляется счастьем, хотя, я уверена, этот элемент человеческого бытия присутствовал в вашем тогдашнем существовании далеко не всегда. Вторая часть — жизнь без нее. Эта часть, как вам кажется, не оправдала ваших ожиданий, сложилась иначе, чем вам того хотелось, — иными словами, не удалась. Полагаю, вы долгое время были несчастливы, возможно, даже все это время. Романтические отношения, которые у вас недавно закончились, привнесли в вашу жизнь немного тепла и света, но, похоже, вы всегда были и остаетесь несчастным человеком.
Она выдержала недолгую паузу, но Босх смолчал. Знал, что она еще не закончила.
— Возможно, психологические травмы последних лет, которые перенесли и вы, и общество в целом, заставили вас заново пересмотреть и оценить свою жизнь. И я в этой связи опасаюсь, что вы — подсознательно или нет — решили, так сказать, вернуться в прошлое. Поверили, что вашу неудавшуюся жизнь можно исправить, восстановив справедливость по отношению к вашей матери, в частности, раскрыв дело о ее убийстве. Но тут, на мой взгляд, возникает проблема. Как бы ни сложилось затеянное вами расследование, оно не способно изменить настоящее, то есть ваше нынешнее существование.
— Вы хотите сказать, что я не должен взваливать на прошлое вину за то, кем стал теперь?
— Нет, Гарри. Я просто пытаюсь объяснить, что вы представляете собой некую сумму, состоящую из многих частей, а отнюдь не из одной-единственной части. Это как игра в домино. Чтобы вы оказались в нынешнем положении, должны были совпасть комбинации чисел нескольких костяшек. Вы же не можете сказать, как сложится игра, на основании первой попавшей вам в руки костяшки?
— Значит, по-вашему, я должен оставить расследование? Бросить его посередине?
— Этого я не говорила. Но с трудом себе представляю, какую пользу для вашего нынешнего эмоционального состояния можно извлечь из затеянного вами расследования. Если честно, я считаю, что это может принести вам больше вреда, чем пользы. Скажите, есть смысл при таких обстоятельствах продолжать это дело?
Босх поднялся и подошел к окну. Он смотрел перед собой пустыми глазами, чувствуя лишь тепло заходящего солнца.
— Я не знаю, есть ли в этом смысл с точки зрения психологической науки, — сказал он, не глядя на доктора Хинойос. — Но для меня, как для конкретной человеческой личности, в этом есть большой смысл. Более того, я почувствовал… не знаю, как это выразить, какое подобрать слово… Скажем так, мне стало стыдно. Да, стыдно — потому что не взялся за это дело гораздо раньше. Год проходил за годом, а я ничего не делал. И тогда у меня появилось чувство, что я тем самым предаю память о ней… предаю себя.
— Это я пони…
— Помните, что я сказал вам в первый день? Что все важны — или никто не важен. Ну так вот: долгое время смерть моей матери ни для кого не была важна. Ни для этого управления, ни для общества, ни даже для меня самого. К сожалению, я вынужден это признать — ни даже для меня самого. Когда несколько дней назад я открыл эту папку, то вдруг понял, что дело о ее убийстве просто-напросто похоронили. Подобно тому, как я похоронил ее в своем сердце, примирившись и с ее смертью, и с тем, что ее убили… Дело о ее убийстве положили под сукно по той именно причине, что и при жизни с ней не больно-то считались. И когда я осознал, как долго сам не придавал значения этому делу, мне захотелось… ну, не знаю… закрыть лицо руками, возмутиться, зарыдать… Что-то вроде этого.
