Потери для Советского Союза, связанные с его маневрированием между двумя воюющими коалициями, были неизбежны. Пакт с нацистской Германией, окончательно развязавший руки Гитлеру, в то же время существенно и надолго сузил поле деятельности советской дипломатии, приведя к фактическому замораживанию отношений с демократическими странами Запада, выступившими против нацизма. К этому начальному периоду мировой войны относится заявление президента США Ф. Рузвельта с характеристикой сталинского режима как «абсолютной диктатуры», который «вступил в союз с другой диктатурой»{357}.
Прогерманская и антизападная политика Советского Союза 1939–1941 гг. дала себя знать после 22 июня 1941 г. в начавшейся советско-германской войне, стоившей нашей стране многих миллионов человеческих жизней. Не оправдали себя и проведенные при поддержке Германии советские акции, пропагандировавшиеся как сугубо оборонительные, по территориальному расширению страны за счет приграничных с запада малых стран. Да, нападение Германии началось с рубежей, отодвинутых «на сотни километров западнее»{358}.[36] Но надежды, которые Сталин возлагал на отодвинутую границу, не оправдались. Немецкие войска прошли эти сотни километров за считанные дни и недели. Если географический фактор и сыграл свою спасительную роль, то не благодаря расширению границы. Россия была велика и без вновь приобретенных территорий. Ровно так же не имел того значения, которое позднее партийная пропаганда приписывала ему, и социалистический строй. Мой друг, замечательный историк, В.М. Холодковский говорил, что будь Советский Союз размером, например, с Францию, никакой социализм не помог бы. Решающими оказались решимость народа отстоять свои земли от иноземных захватчиков и поддержка западных союзников.
Другой путь к обеспечению национальной безопасности — политико-дипломатический, на деле так и не был испробован. Путь союза со странами Запада и укрепления флангов добрососедством с Финляндией и Румынией. Но этот путь и не мог всерьез рассматриваться Кремлем. Для сталинского руководства, в силу его марксистско-ленинского мировоззрения, мировая война, долго именовавшаяся «второй империалистической», была и неизбежной, и более того — долгожданной. Как средство возвышения мирового социализма и его опоры — Советского Союза. К мировой войне советские руководители подходили с классово ограниченных представлений, которые предполагали именно тот образ действий, который они и практиковали.
Разумеется, советская стратегия, основанная на использовании «межимпериалистических противоречий», не была тайной для внешнего мира. В Румынии была перехвачена шифровка из Москвы, предназначенная болгарским коммунистам, в которой советско-германский пакт характеризовался как временное соглашение, заключенное Советским Союзом в прагматических целях и в ожидании скорого поражения западных капиталистических держав. Отныне, говорилось в шифровке, не долог будет век и германского империализма, который падет по тяжестью собственного бремени{359}.[37]
Паника охватила мир капитализма. Не было ни одного государства, так или иначе связанного с СССР или Германией, которое не испытало бы на себе воздействие пакта с его неизбежными последствиями. Из столиц воюющих стран советские дипломаты сообщали в Москву о страхе перед социальными последствиями всеобщего конфликта. Полпред в Лондоне И.М. Майский писал о том, что считал самым важным, основным мотивом сторон, «сковывающим волю к бою у обоих соперников». Это «смутный, стихийный, нутряной страх господствующих классов по обе стороны фронта, страх перед пролетарской революцией… Страшный призрак, призрак коммунизма бродит по Европе — сейчас неизмеримо более реально и непосредственно, чем в дни “Коммунистического манифеста” Маркса»{360}. Из Вашингтона пришла телеграмма, в которой приводились слова «руководящего работника» Государственного департамента, сказанные в ответ на вопрос о том, как Госдепартамент оценивает последние шаги СССР: «Выигрывает только Сталин, и над Европой вновь нависла угроза большевизма. Об этом не надо забывать»{361}. Из Рима передали мнение Муссолини: Москва «в нужный момент подстегнула Гитлера», а «целиком попавший в западню Гитлер не понимает», что в итоге войны неизбежна революционная перестройка Европы{362}.
Подтверждение антикапиталистического и одновременно имперского курса Советского Союза можно найти, обратившись к опубликованным архивным документам о его политике на Дальнем Востоке. Где, выражаясь по-сталински, «образовался первый очаг» Второй мировой войны. Распространение японской агрессии, начавшейся с оккупации Маньчжурии в 1931–1932 гг., на континентальный Китай сопровождалось постоянно нараставшей напряженностью в советско-японских отношениях. В переписке между российскими дипломатами дореволюционного времени — членами эмигрантского Совета послов (копии их писем получала по своим каналам советская служба внешней разведки) обосновывалась мысль, что вопрос не в том, желают ли войны СССР или Япония, «а какое время считается той или иной стороной более для себя выгодным для начала такой войны»{363}. Преддверием будущей советско-японской войны и стали пока еще локальные вооруженные конфликты у озера Хасан (июль-август 1938 г.) и реки Халхин-Гол (май — начало сентября 1939 г.). В обоих случаях проба сил, на которую охотно шел Советский Союз, выявила его перевес.
С советской стороны проявлялась готовность заключить с Японией такой же пакт о ненападении, как с Германией. При условии, что Япония признает «сферой интересов» Советского Союза Внешнюю Монголию и Синьцзян (Монгольскую Народную Республику и северо-западную провинцию Китая) и пойдет на решение вопроса «о возвращении утерянных территорий» — Южного Сахалина и Курильских островов. Или, чтобы «не будоражить много вопросов», ограничится пактом о нейтралитете. Такой пакт, прельщал В.М. Молотов японского посла в Москве И. Татекаву в ноябре 1940 г., «обеспечивает все необходимое для развязывания Японии рук для ее деятельности на Юге»{364}. Другими словами, для войны Японии против США и европейских колониальных держав с их владениями в Азии.
Заключенный 13 апреля 1941 года с Японией пакт предусматривал взаимный нейтралитет «в продолжение всего конфликта», если одна из сторон «окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав»{365}. Но в августе 1945 г. Советский Союз, выполняя союзнические обязательства перед США и Англией, объявил войну Японии, вернув потерянные Россией в русско-япон- ской войне 1904–1905 гг. Южный Сахалин и Курилы.
Амбиции сталинского руководства постоянно росли. Они явственно обнаружили себя входе переговоров о присоединении СССР к Тройственному пакту Германии, Японии и Италии, начатых во время поездки В.М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. и продолженных в том же месяце в Москве. В конце ноября Молотов вручил послу Германии в СССР Ф. Шуленбургу советские условия присоединения к немецкому проекту «пакта четырех держав об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи».
Условия были такими:
«1. Если германские войска будут теперь же выведены из Финляндии, представляющей сферу влияния СССР, согласно советско-германскому соглашению 1939 года…
2. Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в Проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР и организации военной и военно- морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды.
3. Если центром тяжести аспираций СССР будет признан район к югу от Батуми и Баку в общем направлении к Персидскому заливу.
4. Если Япония откажется от своих концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине на условиях справедливой компенсации»{366}.
Как видим, алгоритм экспансии сталинского Советского Союза предусматривал ее развитие по трем направлениям: западноевропейскому, восточноазиатскому и южному.
На последнем этапе Второй мировой войны и сразу после ее завершения советские территориальные претензии распространились на Ближний и Средний Восток и на бывшие африканские колонии Италии{367}.
Глава 6.
Обреченность советско-западных переговоров весной — летом 1939 года
Мы отлично знаем, что задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позже к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже нам заплатят.
М.М.
Литвинов. 1939. 4 апреля
Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше — ничего не получая.
