Заполнив блокнот выписками из милицейских документов о непослушных подростках, я рассказал обо всем редактору и, получив его одобрение изучать дело дальше, на другой день пошел по домам, наведываясь к родителям Васи Лемешева, Леши Аввакумова и Лены Култуковой.
Сперва я постучал в доску невысокой калитки, вызвал из низких дощатых сеней на крыльцо высокого лохматого мужчину в тельняшке, в трусах и в ботинках на босу ногу.
— Чего? — заспанно хмурился он поверх калитки, не сходя с крыльца.
Узнав, что интересуюсь «ограблением» сторожа рынка, Аввакумов-старший смачно выругался, обозвав Ленку «стервой», и закончил брань пояснением, что история старая, летняя, что милиция все пронюхала и что Лешку он в первое же утро отдубасил, а ружье вернул сторожу. Ему не хотелось беседовать, он погрозил кому-то кулаком и, не прощаясь, поднырнул под косяк, скрылся в сенях.
Домик Лемешевых, деревянный, с приткнутым к нему амбаром и отдельно стоящим на усадьбе сараем, встретил меня шумом ребячьих голосов. В ограду высыпалось сразу человек пять голопузых и остроглазых сестер и братьев. Белобрысый Васька настороженно поздоровался, ввел меня в дом, для беседы присутствовать оставил старшего брата, такого же белобрысого, как и он. Они сели за большой деревянный, без скатерти и клеенки стол. Из-за двери, которая вела в кухню, выглядывали еще три пары глазенок. Беседа наладилась лишь тогда, когда я стал откровенно расхваливать фантазию Лены Култуковой. Вася восторженно застучал кулаками по столу: он восхищался, что Ленка на лету запоминает иностранные слова. Он был влюблен в соседскую девочку.
— Она выдумщица! — Вася слегка заикался.
— Чего же она выдумывает?
— Всякое-разное, — горячился мальчик. — Названия травам дает, фамилию матери родной выдумала.
— Выдумала, а не вспомнила? — пытался я его озадачить.
— Конечно, выдумала! — убежденно воскликнул он, а брат его согласно кивал. — Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы никто не понимал.
— Назови хоть два-три слова, — попросил я.
Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:
— Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна…
«Обыкновенный набор звуков», — отметил я про себя. Но вслух похвалил «язык».
— Как же этими словами разговаривать?
— Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита, — пояснял Вася несколько смущенно. — Мы же одну ночь спали под сосной. Сна не было, вспоминали разные истории. «Абба» — значит «молчать», «вабба» «опасно», «гэдежабба» — «есть хочу»…
— Сколько у вас таких слов?
— Я уже забыл. Мы придумывали еще на пароходе, когда у кочегара в угольной яме прятались.
Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.
Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального застроя; двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В доме меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее мать, полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из прихожей Анна Ивановна пригласила меня в светлую, застланную полосатыми половиками горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом которого поблескивали фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом сапогами. Анна Ивановна придвинула венский, с гнутой спинкой стул к застланному белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и тетрадки, стояла чернильница-непроливашка. Похвалив уютное жилище, я заговорил о Лене.
— Вот из колонии домой прибегла, — вздохнула не то горестно, не то счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив меня на стул, подслеповато моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.
— Я люблю маму и папу, — кокетливо выбежала на середину горницы Ленка, подперла кулачком перехваченную пояском талию, крутнулась на одной ноге, потом подскочила к матери и поцеловала ее в пухлую щеку… — Буду жить дома…
— Шалишь на уроках, — виновато как-то журила ее мать. — Учителев дразнишь, мучаешь. Разве ж это девочке можно…
— Я только Ирине Федоровне дерзю! — вспылила Ленка.
— Никому нельзя! — пресекла ее мать.
— Чем же Ирина Федоровна тебе не нравится? — осторожно вмешался я в разговор.
— Я всякий язык понимаю, а она ругается, — самоуверенно вскинула головку Ленка.
— Если ты немецкий не изучала, то и не могла бы разговаривать, заметил я.
— Фи! Я бурятские слова знаю, по английскому языку у меня пятерки! — нервно хвалилась она.
— Почему же русский язык не знаешь?
— Я не знаю?! — вытаращила на меня карие большие глазенки, состроила рожицу, скалила передние зубки, растопырила пальцы, будто приготовилась кошкой броситься на меня и царапаться, — Ирина Федоровна злая-презлая…
— А сама-то ты! — фальцетом закудахтала Анна Ивановна. — Погляди-ка на себя в зеркало! Сладу с тобой нету…
— Погодите, Анна Ивановна, — добродушно успокоил я мать. — Пришел посоветоваться с вами о Лене. Ее в колонию никто больше не отправит.
— Я убегу хоть откуда! — Девочка сжала кулачки, быстро подбежала к дивану, вскочила на него обеими ногами, потом упала на колени, покачалась, бросая на меня какие-то бешеные взгляды. И вдруг предложила: — Давайте сыграем?
— Экая ты неспокойная! — всплескивала руками Анна Ивановна. — Человек пришел посоветоваться, а ты шалишь.
— Мы будем с ним играть! — решительно объявила она и, спрыгнув с дивана, приблизилась ко мне. — Давайте ругаться, кто лучше обругает.
Глаза ее были цепкие и строгие.
— Нехорошо ругаться, — унимала ее мать, встала со стула, чтобы, видимо, отшлепать дочь.
Ленка отскочила от нее, обежала стол вокруг, ждала, что я ей отвечу.
— Мы будем ругаться с дяденькой понарошку, сперва именами существительными, вещественными и в единственном числе…
— Хорошо… Сейчас… — Я собирался с духом. — Я тебя отругаю… Ты забавная, неглупая беглянка…
— Хах-ха-ха! — Она радостно захлопала в ладоши. — Это слова невещественные! Вы забыли, чему учились в школе! Теперь давайте ругаться местоимениями.
— Ты, вы, мы… — перечислял я, не очень соображая, чего она от меня требует.
Она опять залилась смехом.
— Разве так ругаются? Вот я вас буду молотить!
Ты не ты для себя,И не вы для меня,Вы не мой и не свой,Вы не наш и не ваш,Вы себе про себя,А ему про меня…
— Это кому же я про тебя? — вздрогнул я.
Не ему и не им,И не нам и не вам…
— Ух здорово! — восхитился я.
— Теперь давайте междометиями! — перебила она меня. — Начинайте.
Это было для меня совсем неподходящим.
— Ну, пожалуйста! Не умеете?
— Перестань издеваться над гостем! — закричала Анна Ивановна, краснея лицом и дрожа всем телом. — Срам-то какой! Отец ее ни разу ремнем не порол, вот и разбаловалась.
— Ну, мамочка, ну, родненькая, мы же играем, — веселилась Ленка, бегая вокруг стола и заливисто смеясь. — Дяденька не обижается.
— Их воллен ди хехле зеен [5], — сказал я по-немецки.
— Битте, их зи цайген верден [6], — быстро ответила она.
Анна Ивановна переводила сердитый непонимающий взгляд с дочери на меня.
— Она где-то научилась немецкому, — примиряющим тоном сказал я. — Вы разрешите дочери погулять со мной по берегу Байкала до пещеры?
Мать вяло махнула рукой.
Над улицей сияло лучистое солнце. Снег был пушистым, воздух свежим, облачка прозрачными, как вуаль. Ленка в беличьей шубейке, в шапочке и в валенках радостно бежала по тропинке. Мы вошли в лес. Облепленные хлопьями снега, лапы сосен и кедров создавали волшебный мир. Потом мы спустились к кромке берега, заваленного смерзшимися кусками воды, обледеневшими валунами, отражавшими лучи солнца, будто зеркала. Дул холодный морской ветер, но нам было весело и приятно. Углубление в стене горы, к которому меня привела девочка, при некоторой фантазии можно было принять за грот или пещеру, тут кто-то когда-то укрывался от дождя и ветра. На плотной стене обожженным концом палки было начертано: «Принцесса Тараканова».
— Моя работенка, — призналась смешливо Ленка и вдруг ахнула, сжала на груди руки, выждав секунду-другую, бросилась в угол, схватила с пола большого плюшевого мишку, жалостливо заговорила с ним: — Ты простудился…
Удивленно наблюдал я за нею. Она засмущалась. Маленькая пещерка преобразилась и для меня в таинственный, наполненный чьими-то загадочными голосами, чьей-то жизнью, сказками и легендами дворец. Темные серые стены хранили секреты сотен и тысяч лет.
