Насчёт медведя Анюта не особенно была уверена, но спорить с дедом не стала.
— Жалко, — сказал как-то утром дед Максим, — придётся Матвеичу сегодня без молока обойтись. Целый день дома не буду, в район ехать надо.
Анюта посмотрела на деда и почему-то отвела глаза в сторону.
— Я одна пойду, — тихо проговорила она. — Налей сам молока в бутылочку, а то бабушка мне не даст.
— Ну, ну, — откликнулся старик. — Молодец, иди, коли так.
Весёлая тропинка берёзовой рощи кончалась у самой Матвеичевой полянки, совсем близко от дома. Но, оказывается, идти по ней с дедом Максимом и в одиночку — не одно и то же.
Анюта шла, крепко сжав в одной руке черепок, в другой — бутылочку. Ведь Матвеич ждёт, ему очень хочется молока.
Девочка давно перестала бояться ужа, и он по обыкновению встречал её тихим нежным шипением, будто и вправду говорил: «Здравствуй, я без тебя соскучился».
Вот и полянка. А вот и Матвеич. Но он, похоже, чем-то обеспокоен, крутится на пне, чёрные кольца так и переливаются на солнце.
У Анюты, как его увидела, и страх прошёл. Она быстро перебежала полянку и опустилась на корточки около старого пня, прямо против блестящей головки, которая поднялась ей навстречу.
— Ты голодный? — весело проговорила она. — Сейчас, сейчас, подожди, видишь — наливаю.
Они до того подружились, что девочка теперь наливала молоко в черепок, поставленный на пень, и уж нетерпеливо опускал голову прямо под льющуюся струйку.
— Пей, пей, — приговаривала девочка, всё ещё сидя на корточках. — Вкусно? Да?
Но вдруг она замолчала и словно окаменела: совсем близко, сбоку от неё, из травы поднялась другая змеиная голова, серая, и потянулась вверх, к черепку с молоком. Она почти дотянулась до него, но тут голова ужа проворно вынырнула из молока. Две головы, серая и чёрная, оказались друг против друга. Уж зашипел. Такого злобного шипения Анюта от него ещё не слышала. Ответное шипение раздалось у самого её уха, и в то же мгновение уж бросился на серую змею. Он развернулся с такой силой, что кончик его хвоста больно хлестнул девочку по лицу, и это привело её в себя. Она вскочила с громким криком, но тут чьи-то руки схватили её и подняли в воздух.
— Дедушка! — крикнула Анюта.
Ловко, как молодой, дед Максим перепрыгнул через пень, подальше от дерущихся змей, и остановился, прижимая к себе испуганную девочку.
— Чуть тебя не погубил! Чуть не погубил! — повторял он. — Я за тобой шёл, поглядеть — как ты одна справишься, не забоишься ли. Кто же про неё, проклятую, знал!
А в густой траве, по другую сторону пня, шла яростная борьба. Гибкие тела змей взмётывались, как канаты, над травой и снова в ней исчезали. Вот они выкатились на место, где трава была редкая, и тогда стало видно, что они сплелись в одну толстую верёвку и сжимали друг друга всё крепче. Откуда-то взялись две сороки. С пронзительным криком они метались с дерева на дерево, оповещая весь лес о страшной битве. Анюта спрятала лицо у деда на плече. Она не могла больше смотреть.
— Матвеич! Матвеич! — плакала она. — Дедушка, помоги.
— Помочь-то нельзя, — горестно отвечал дед. — Сплелись в верёвку, одну ударишь — другого убьёшь. Что же будет.
А борьба затихала и скоро совсем прекратилась. Серое и чёрное так и остались лежать, тесно сплетённые, по временам вздрагивая, словно разъединиться у них не хватало сил.
И тут дед и внучка увидели, что чёрная голова впилась зубами в шею, как раз позади серой головы.
— Постой, внученька, вот тут, на пне, — проговорил наконец дед Максим и осторожно разжал маленькие руки. — Я погляжу, какой вышел делу конец.
Длинной палкой он попробовал расплести два тела, но неудачно — они точно окостенели.
С большим трудом руками дед разделил их, но голова ужа словно застыла на шее гадюки.
— Укусила она его, что ли? — проговорил дед. — Коли так, то и ему конец.
Но вот тело ужа дрогнуло, он выпустил шею мёртвой змеи и, поднимая голову, казалось, сам спрашивал: — «Что же случилось?»
— Матвеич! Матвеич! — со слезами повторяла Анюта.
Дед удержал её руку.
— Не трогай, — сказал он. — Видишь, он не в себе. Может и тебя не признать, ещё цапнет.
Тем временем уж выпрямился, свил и распустил одеревеневшие в борьбе кольца и вдруг скользнул в траву и исчез.
— Куда он? — спросила девочка.
— Не знаю, — печально ответил старик. — Если не укусила его змея — жив будет, вернётся. Коли цапнула, и ему пропасть, ничего не поделать.
Дед и внучка шли домой молча, опустив головы.
— Дедушка, а зачем змея приползла? С Матвеичем драться? — заговорила Анюта уже у самого дома.
— Не знаю, — задумчиво отвечал лесник. — Может и ей этот пень понравился, а может молоко тёплое поманило. Дух от него далеко идёт.
— А Матвеич зачем на неё кинулся? Она ведь его не трогала?
— Должно, за тебя заступился, думал — тебя она укусит. И укусила бы, если бы ты хоть маленько ворохнулась. Я-то видел, из-за куста глядел. А крикнуть не смел — всё твоё спасенье было, что ты её не тронула. Кто знает — может, и Матвеич это в своей тёмной голове сообразил. У него тоже своё рассуждение имеется: за добро добром отплатил.
Дед и внучка были так опечалены, что даже бабка не стала их бранить — пожалела. Подробно обсудить вопрос она собралась только с котом Петькой и то когда все улеглись спать и оставили их вдвоём.
— На змеином-то языке до чего договорились, слыхал? — сказала она ему, усаживаясь чинить деду рубашку. Но тут бабка уронила катушку, и бессовестный Петька вместо ответа сорвался с места и укатил её в дальний угол под шкаф, к своему полному удовольствию. А когда бабушка палкой достала катушку из-под шкафа, он нацелился упрятать её обратно. Тогда старуха совсем рассердилась и веником загнала его под дедову кровать. Так обсуждение вопроса и не состоялось.
Горе Анюты встревожило стариков. Даже с любимой куклой Женькой только и разговоров было, что о пропавшем Матвеиче. А когда Женька отнеслась к разговору недостаточно серьёзно, она попала в угол на целый день, да ещё её прижали игрушечным комодиком, потому что держалась она на тряпичных ногах не очень твёрдо.
На полянку дед с внучкой отправлялись ежедневно, и каждый раз дед, грустно поглядывая на опустевший пень, говорил неуверенно:
— Да ты не расстраивайся. Приползёт Матвеич-то. Змеи травы разные знают. Вылечится.
Анюта молча подходила к пню, заглядывала за него — не спрятался ли где, и, вздыхая, брала деда за руку.
— Пойдём, — тихо говорила она.
Так прошла очень грустная неделя и вдруг… Дед куда-то отлучился и вернулся чуть ли не бегом.
— Анюта! — позвал он таким весёлым голосом, что девочка с удивлением взглянула на него. — Чуть время не пропустили. Пойдём-ка, живо!
