Буквально через минуту на рощицу, где находилась Людмила, обрушились залпы немецких минометов «Gr.W» калибра 81 мм. Запасное, более глубокое и хорошо оборудованное укрытие у нее тут было. Трижды перекатившись через левый бок, она почти добралась до него. Однако не мина, а тяжелый снаряд вдруг разорвал воздух, поднял вверх комья земли, ветки, обломки деревьев, опавшую листву. Словно горячая лапа огромного зверя толкнула ее в плечо, а острая боль лишила сознания.
Очнулась Людмила от холода.
Шинель и маскхалат на правом плече и спине превратились в лохмотья. Каска с разорванным ремешком валялась рядом. Деревянное ложе винтовки сломалось, ствол ее изогнулся, оптический прицел вообще отсутствовал. Самое плохое заключалось в том, что крона акации, расщепленной снарядом, упала и прижала старшего сержанта к земле, не давая возможности подняться. Боль сконцентрировалась под правой лопаткой. Но достать до раны, перевязать ее Люда самостоятельно не могла. Только чувствовала, что кровь уходит. От нее мокли на спине нательная рубаха и гимнастерка.
Приближались сумерки. В лесу было очень тихо. Где-то перекатывалось эхо далекой канонады. Но здесь бой, видимо, закончился. Чем он закончился? Где теперь находятся ее однополчане? Куда удалось дойти фрицам? Будут ли ее искать?..
В мозгу, отуманенном болью, большой потерей крови и все усиливающимся холодом, слова распадались на слоги, утрачивали смысл, исчезали. На смену им приходили видения. Сначала неясные и смутные. Потом — другие, имевшие очертания, фигуры, лица. Она готовилась к смерти и думала, что сейчас должна увидеть тех, кого потеряла за несколько месяцев войны. Однако к ней обращалась ее мать Елена Трофимовна, ласково называемая в семье Ленусей, добрый друг и советчик Людмилы, ныне обитающая в далекой Удмуртии. Появилось и суровое лицо отца. «Беловы так просто не уходят!» — его фраза не прозвучала, а как будто отпечатывалась в сознании Людмилы. Сын Ростислав, обожаемый ею Моржик, очень вырос за те полгода, что они не виделись, не ребенком он стал, но угловатым подростком. Он протянул ей руку: «Мамуля!» Рука была теплой. Она ощутила ее прикосновение и с трудом открыла глаза.
Голые ветви деревьев, искалеченных артиллерийским обстрелом, чернели на фоне серого зимнего неба. Последний луч заходящего солнца все-таки пробился через их печальную путаницу и упал на сияющие доспехи викинга. Яркие блики вспыхнули на его шлеме с поднятым забралом.
Видя, что старший сержант Павличенко сейчас потеряет сознание, командир второй роты склонился над ней.
— Люся, не умирай! — в отчаянии воскликнул Алексей Киценко. — Люся, я тебя прошу! Люся, ну пожалуйста!..
На исходе 19 декабря 1941 года в медсанбате № 47, вместе с походно-полевыми госпиталями №№ 316, 76, 356, расположенными в инкерманских штольнях, работа не прекращалась. За три дня немецкого наступления туда доставили около трех тысяч раненых бойцов и командиров. Все они требовали немедленного осмотра, лечения, ухода. После срочных операций и перевязок многих отправляли в эвакуацию. Поздним вечером 19-го от Каменной пристани в Южной бухте отошел транспорт «Чехов», имея 473 человека тяжелораненых на борту. Темнота зимней ночи скрыла его от фашистской воздушной разведки. Сопровождаемый тральщиком «Мина», пароход взял курс на город Туапсе, расположенный на кавказском побережье Черного моря.
Смена Бориса Чопака уже закончилась. Сняв резиновые перчатки, марлевую повязку и шапочку, он собирался выпить чаю в ординаторской комнате и затем лечь спать. Не менее десяти операций за двенадцать часов, то есть примерно час на каждую, — такой была норма установленная для фронтовых хирургов Главным санитарным управлением РККА. Сын профессора с ней справлялся, и мастерство его росло. За талант, вероятно, полученный по наследству, молодого врача ценило начальство: Борису присвоили звание старшего лейтенанта медицинской службы и назначили заведовать хирургическим отделением медсанбата Чапаевской дивизии.
Чайник на электроплитке закипал. Осталось залить кипяток в кружку с заваркой и сахаром. Кроме того, хирург мог рассчитывать на бутерброды с маслом, разложенные санитаркой Варварой на тарелке. Они выглядели весьма аппетитно. Полог, отделяющий ординаторскую от коридора, вдруг качнулся. Вошла старшая операционная медсестра.
— Борис Яковлевич, сейчас привезли вашу невесту, — сказала она.
— Людмилу Павличенко? — он торопливо поставил чашку с чаем на стол, накрытый клеенкой.
— Да. Ту девушку-снайпера из пятьдесят четвертого полка.
— Что с ней?
— Осколочное ранение спины, между правой лопаткой и позвоночником. Кость не задета, однако большая кровопотеря. Санинструктор говорит, будто она четыре часа лежала в лесу, пока ее нашли.
— Я буду оперировать, — твердо произнес Чопак. — Готовьте также переливание крови.
— Но, товарищ старший лейтенант, — медсестра помедлила. — Суточный лимит крови израсходован. Остался только «НЗ». Вы же знаете, он — для старшего комсостава.
— Под мою ответственность! — распорядился Чопак. — Я здесь заведую хирургическим отделением, а Павличенко — член моей семьи. Мы имеем право…
Восковая бледность покрывала ее лицо. Оттого оно показалось сыну профессора невероятно красивым и выразительным. Людмилу готовили к операции, и он снова увидел ее божественное тело: высокую шею, покатые плечи, груди небольшие, но полные и округлые, точно вырезанные из одного куска белого мрамора. Еще он увидел серебряное кольцо с александритом, подаренное им в день их помолвки. Тогда он надел его на безымянный палец своей возлюбленной. Там оно и находилось. Правда, камушек немного потемнел. То ли от пыли крымских дорог, то ли от пороховой гари, то ли от крови, пролитой за Родину.
Молодой врач, стоя возле операционного стола, тыльной стороной ладони коснулся ее щеки, желая, чтобы Людмила открыла глаза. Она слабо ему улыбнулась:
— Я рада тебя видеть.
— Теперь потерпи. Будет больно.
— Боря, очень и очень больно мне было там.
— Где это «там»?
— В лесу…
Никакой сложности для Бориса Чопака эта операция не представляла. Он аккуратно удалил довольно крупный осколок немецкого снаряда, очистил рану, быстро наложил на нее три шва и отправил пациентку в отделение хирургии. В нем работали хорошо обученные профессионалы. Все, что требуется для лечения подобных ранений, в медсанбате Чапаевской дивизии имелось. Однако ему показалось странным, что возле операционного блока внезапно очутился человек в гимнастерке с малиновыми петлицами младшего лейтенанта и бесцеремонно схватил его за рукав:
— Доктор, ради бога, скажите, она будет жить?
— Старший сержант Павличенко?
— Нуда.
— Конечно, будет. А вы ей кто?
— Я командир второй роты пятьдесят четвертого стрелкового полка Алексей Киценко. Люся у меня командует взводом. Просто чудом удалось найти ее на нейтральной полосе в лесу и вынести оттуда.
— Наверное, вы и вынесли.
— Да. Но поймите, служебные отношения здесь ни при чем. Просто я люблю Людмилу…
— Неужели? — удивился Борис.
— Не могу вам даже описать, какой она превосходный снайпер, какой командир, — волнуясь, продолжал Киценко. — Огромным уважением пользуется у всего рядового и сержантского состава. Ее смелость и сноровка в уничтожении противника…
— Послушайте, Алексей, — перебил его Чопак, стараясь освободиться из цепких рук командира второй роты. — Жизни товарища Павличенко сейчас ничего не угрожает. Может быть, вам лучше уехать в расположение вверенной вам воинской части? Ведь ночь на дворе.
— Вы правы, — младший лейтенант вздохнул. — Но я не могу уехать, пока не увижу ее снова. Я должен твердо знать, что с ней все в порядке. Не найдется ли у вас в медсанбате какого-нибудь местечка? Только переночевать, и все…
Смуглый крепыш Боря взглянул на рослого, белоголового викинга с чувством некоторого превосходства. В качестве соперника он его пока не воспринимал, ибо досконально изучил характер девушки по прозвищу «Рысь» и восхищался присущей ей решительностью. Ясное дело, человеку, спасшему ее от смерти, Людмила будет благодарна. Но вот полюбит ли она его — это большой вопрос. Дикие лесные кошки слишком хитры, осторожны, своенравны. Их не так-то просто заманить в ловушку.
Для Киценко молодой хирург нашел хорошее место — одну из подсобок, находящихся в распоряжении медсестры-хозяйки дивизионного медсанбата. Там хранились матрасы, подушки, одеяла. Кроме того, добрейшая Зинаида Кузьминична снабдила симпатичного пехотного офицера кружкой горячего чая и вполне заинтересованного выслушала его рассказ о том, как вторая рота сегодня отбивала третью атаку фрицев.
Глава десятая. ПОЕДИНОК
Над серыми бетонными опорами в беспорядке громоздились перекрученные, изломанные, разбитые металлические конструкции. Ветер раскачивал несколько балок, свисавших вниз, и они, цепляясь одна за другую, издавали противный скрежет. Все это до середины ноября прошлого, 1941 года, было ажурным, но крепко построенным железнодорожным мостом. Его перебросили над Камышловским оврагом, соединив два крутых склона, северный и южный, в далекое царское время, когда от Москвы до Севастополя начали ходить товарные и пассажирские поезда. При обороне города мост оказался не нужен ни русским, ни немцам. Его взорвали. Великолепное инженерное сооружение превратилось в руины, свидетельствующие о беспощадной и бессмысленной силе войны.
