Пульс под его пальцами сильно бился, но эта дрянь продолжала ухмыляться. Она была такой маленькой, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Ее лицо в форме сердечка, в углу правого глаза маленькая родинка, как будто дьявол отметил поцелуем эту нежную кожу, прежде чем отпустить ее к людям. Пользуясь этим девчоночьим видом, она позволяла себе всякие глупости, а теперь придется пожинать плоды.
— Я не нарушала ваши правила, — сказала Минна.
Он сжал ее руки, заставляя отступить назад. Ее сопротивление доставило ему удовольствие; все тело настолько интенсивно ощутило наслаждение, что это пробудило запутавшийся разум, заставляя его остановиться, пересмотреть свою стратегию.
Но потом она улыбнулась и отступила сама, ее губы как бы бросали ему вызов, и он готов был принять его. Он опустил руки, они могли сделать с ней такие вещи, которые не мог бы понять его разум. "Я буду вести достойную жизнь", — каждое утро говорил он себе. Но его тело знало, что честь — это роскошь, как и всякая другая; ей нужны правильные условия, чтобы процветать, а она, кажется, твердо решила лишить его этой возможности. Так тому и быть. Пусть порадуется.
Он шагнул вперед, а она отступила, превращая это в небольшую насмешливую игру, надеясь, что первый шаг, покачивание ее бедер, вызовет следующий. У нее ума не больше, чем у младенца, хотя он не может перекинуть ее через колено и отшлепать как ребенка. Эта мысль отвлекла его; он едва заметил, когда ее спина уперлась в обои с цветочным узором.
— О, как скучно! — сказала она и состроила гримасу. — Я надеялась, мы пройдемся по комнате. Я так давно не танцевала.
Ее безрассудство позабавило его.
— Вы глупее глупого.
— Вы сказали, что должны знать, где я нахожусь в любое время. — Она встала на цыпочки, внимательно оглядывая комнату поверх его плеча. — Полагаю, — с важным видом произнесла она, снова опускаясь на всю ногу, — это гостиная.
У нее не было инстинкта самосохранения. Он чувствовал ее хрупкие запястья в своих руках, сломать их легко, как веточку.
Господи! Что за мысль?
Он отбросил ее руки.
Они глухо стукнулись о стену по обе стороны от ее головы, но не упали. Она держала их там, стоя в позе насмешливого подчинения, как служанка дьявола.
— Осторожнее, черт возьми, — выдохнул он.
Минна слегка улыбнулась.
— Как грозно, — пробормотала она. — Не обижайте меня.
Он отшатнулся. Он поклялся себе, что таких слов никто никогда не скажет ему, а она бросает их ему как вызов. Она думает, будто в Гонконге он играл роль? Неужели от нее каким-то образом ускользнуло, для чего была нужна его роль? Она забыла его грубое поведение прошлым вечером?
— Вы рискуете, — сказал он, и ему пришлось откашляться, чтобы не хрипеть. — Многие мужчины поколотили бы вас. Или сделали бы кое-что похуже. — Он помолчал. — Им захотелось бы сделать худшее, — спокойно сказал он.
Ее синие, как море, глаза смотрели по-прежнему бесхитростно.
— И это правда. Но мне нечего бояться, что вы так поступите.
— Неужели? — Он не стал скрывать насмешки. — Если бы вы могли слышать мои мысли, вы не были бы так уверены.
Она изогнула бровь:
— Что? Вы хотите ударить меня? Или обольстить? Скажите вслух, я не упаду в обморок.
От этих слов у него заныло в паху. Он провел рукой по лицу. Ничего эротического в этом быть не могло, Боже, спаси его, он не извращенец. Если Ридленд задумал отомстить ему, направив ее к нему, значит, этот человек даже умнее, чем он считал. Но в этом случае Фин был совершенно сбит с толку: чего она добивается? Чтобы ей дали пощечину, убили или изнасиловали — только на эти три варианта она может сейчас подбивать его. И подбивает. Она хочет услышать об этом.
Ее кожа излучает теплый запах, который захватывает его сознание. Цветы, да, она пахнет лавандой. Какой на удивление общепринятый запах для нее! Ей подошли бы пачули, сандаловое дерево, амбра — что-нибудь совершенно неподходящее, чтобы послужить предостережением для беспомощных мужчин.
Но он не беспомощный. Сама мысль, что Ридленд мог сказать ей, чтобы она сделала ставку на его похоть, разозлила его.
— Я вас предупредил, — сказал он ей на ухо. Ее мягкие волосы коснулись его губ; он легко дунул в них, прогоняя от себя ее запах. — Мне не нравится, когда мной манипулируют.
Ее щека приблизилась к его щеке, и он постарался избежать прикосновения, увидев при этом, что она опустила взгляд.
— Одной вашей части это начинает нравиться.
К своему удивлению, он заметил, как нижняя часть его тела прижимается к ней, а его член торчит, твердый как палка. Боже милостивый! Он отстранился, уши у него пылали.
— Вы бессовестная?
— Сейчас — нет, — сказала она. — Для этого нужно гораздо меньше одежды на теле.
Он окинул ее взглядом.
— Судя по вашему наряду, это можно очень быстро исправить.
Она посмотрела на себя.
— Вы недооцениваете особенности одежды в стиле либерти. В этом наряде много всяких веревочек и прочих штучек.
Он перевел дыхание. Он мог бы справиться с этим очень просто. Для начала отправить ее в ее комнаты. Ему вообще не нужно с ней связываться. То, что он это делает, говорит о его слабости, и ему хорошо известно, откуда эта слабость исходит. Как она отметила, это место постоянно увеличивается в размерах.
Убедительным, достойным восхищения, чертовски героическим тоном он произнес:
— Мисс Мастерс, я намерен отвести вас наверх. И вы останетесь там, даже если мне придется привязать вас к креслу.
Она заморгала.
— Я думаю, Ридленд, возможно, работает на Коллинза.
Ему понадобилось время, чтобы переварить этот абсурдный поток слов. Фин разразился смехом. Великолепная актриса. Устроила настоящий спектакль.
— Ридленд. — Он фыркнул. Этот властолюбивый ублюдок едва ли захочет отвечать перед правительством. — Знай я, что у вас талант к сочинительству, снабдил бы вас пером и бумагой. Быть может, это вы и искали в моем кабинете? Сказали бы раньше. Я писал бы под вашу диктовку.
— Издевайтесь надо мной, если вам это доставляет удовольствие, — очень серьезно сказала Минна. — В Гонконге был еще один агент вашего правительства.
— Конечно, — согласился Фин. — Возможно, не один, а гораздо больше. Это была крупная операция.
— Ну, так вот один был тайно связан с Коллинзом, — сказала Минна с таким видом, будто сообщила что-то очень важное.
— Да, Ридленд упоминал об этом. Ну и что?
Впервые за все бесконечное время их проклятого знакомства мисс Мастерс, похоже, отбросила осторожность. Она прижалась спиной к стене, как бы ввинчиваясь в нее, потом сунула палец в рот. Что за отвратительная привычка! Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать ей: "Прекрати сосать палец". Этот звук сводил его с ума. Ему понадобилось поправить брюки, но перед ней он этого делать не станет, не доставит ей такого удовольствия.
