— Я должен извиниться перед вами, — сказал Фин. Она выгнула дугой бровь, очевидно не заинтересованная его запоздалым признанием этого факта.
— И не один раз.
Он кивнул:
— Значит, несколько раз.
— Почему вы спасли меня в Гонконге?
Минна пожала плечами:
— Я знала, что вы следите за Коллинзом. Вы тут совсем ни при чем, правда.
Нет, конечно, нет. А ему хотелось бы, понял он. Она, без сомнения, одна из самых странных, довольно открытых и, что удивительно, ни на кого не похожих и необычных женщин, каких он когда-либо встречал.
Фин улыбнулся ей. Она, казалось, удивилась, он улыбнулся еще шире. Чертовски приятно узнать, что он не такой уж извращенец, каким себя вообразил.
Прядь волос упала ей на щеку. Он протянул руку, чтобы убрать ее. Жест был бессознательный; себе он сказал, с опозданием, что это было проявлением симпатии. Ее внешность могла бы обмануть многих, но у него был опыт общения с маленькими притворщицами, лгущими по привычке.
Но когда его пальцы коснулись се нежной щеки, он решил не лгать самому себе. Ему просто захотелось коснуться ее. И нет причины не делать этого так часто, как возможно. Фин опустил руку ниже и провел пальцем по ложбинке между ее грудями. Уголки ее губ дрогнули.
Для другой женщины это ничего бы не значило. Но Минна отпрянула от него. Она не так уж равнодушна к нему, как старается показать. От его прикосновения ее маска дала трещину.
Все чувства Фина обострились; густой запах лаванды овевал ее, и он слышал шорох ее волос по стене. Он сказал себе: его намерения вызваны простым расчетом, ведь в ближайшие дни ему понадобится ее поддержка. Если бы он стал объяснять ей, что ему нужно ее защищать, чтобы ему самому не перерезали глотку в каком-нибудь темном переулке, она приняла бы это за приглашение устроить скандал, зная, что ради самого себя он не сможет ни отправить ее прочь, ни обойтись с ней неподобающим образом. Но если разумные причины не могут заставить ее вести себя как нужно, то в его распоряжении есть другие способы. Одним из них они собирался сейчас воспользоваться.
Фин говорил это себе, но сам в это не верил. Девушка пробудила в нем что-то необычное, такое случалось с ним, когда он думал о недоступных ему античных картах. Она полезнее для здоровья, чем опиум или пули, от нее больше удовольствия, она весьма надежна. Он поискал в себе, но не обнаружил никаких угрызений совести, только приятное удивление, что наконец-то, впервые за многие месяцы, что-то привлекает его так сильно.
Некоторым образом не так уж плохо быть сыном своего отца.
Он положил руку на теплый, мягкий изгиб ее бедра.
Никаких нижних юбок.
— Вы действительно не понимаете, — пробормотал он, — вы и не знаете, насколько слаба ваша защита.
Она тут же вернулась к их прежнему разговору:
— Она выдержит.
Необыкновенно пикантно. Он провел рукой по ее ничем не стесненной груди. Когда его большой палец коснулся соска, у Минны ком подступил к горлу.
— Выдержит? Как вы думаете, в каком случае?
Ее сосок начал твердеть под его пальцем.
— Думаю, в этом тоже.
Он засмеялся. Даже в Гонконге, одурманенный наркотиками и ядом и смутно понимая необходимость бежать, он удивлялся ее самообладанию. Это качество в женщине большинству мужчин не нравится, Фину оно до этого момента тоже не нравилось. Из этого можно сделать вывод, что мужчины недоумки.
Улыбка играла на его губах, когда он поглаживал ее сосок. Четыре года назад она не была ему нужна, но сейчас он мог ее использовать. И она знает, кто он такой; с него маска упала в кабинете, и она отчетливо рассмотрела его. Минна не знала, чего ждать от него в дальнейшем. Ее сосок стал еще тверже.
— Похоже, вам это нравится, — сказал Фин.
Минна запрокинула голову, демонстрируя длинную белую шею.
— Похоже на то.
— Я так понимаю, вы не хотите, чтобы я останавливался.
— Я еще не решила, — задыхаясь, проговорила Минна. — Дайте подумать.
Как быстро ей удается лишить его преимущества! Он стал похож на слугу, чья задача — ублажать хозяйку.
— Решайте скорее. Мое терпение на исходе.
Он сказал чистую правду. Мягкое тело под его рукой в сочетании с упрямым, вызывающе вздернутым подбородком — он стал понимать злодеев. Он не мог бы сам стать злодеем, если этого она ждет от него. Раньше он им был. Может, ей нравится вызов.
Минна повернула голову, прижимаясь к стене щекой, и копна светлых волос упала на ее плечо, холодно и мягко коснувшись его запястья.
— Да, — сказала она, и ее тело выгнулось дугой. — Возможно, — едва слышно уточнила она. — Немного разнообразия, и вы будете хороши, так же как Ганс.
Ганс? Он повернул ее лицом к себе.
— Посмотрите на меня.
Она округлила глаза.
— Я не один из ваших проклятых любовников.
— Не-ет, — задумчиво произнесла Минна. — Не по моему выбору, во всяком случае. Обычно я требую немного больше искусства в подходе к делу.
Пять минут назад ее издевка разозлила бы его. Теперь же это показалось ему очень хорошим началом.
— Вот и искусство, — сказал он и прижался губами к ее губам.
Ее губы стали еще одним открытием. Они раскрылись, и ее язык выскочил как вызов, заставляя его язык отправить его назад, в сладкое влажное пространство между ее зубами. Она все еще считала это борьбой, но едва ли была побеждена; если уж так, то именно он был покорен. На вкус ее губы были холодными и свежими, как лёд в жаркую погоду. Это превосходило все ожидания, он лизнул ее, наслаждаясь вкусом. Она целовалась так же умело, как отвечала на вопросы.
И вдруг до него дошло, что она об этом знает. Она у руля, так она полагает. Поэтому-то она и смотрит на него так спокойно.
Но не в этот раз. Он намерен взять над ней верх.
Фин прижался к ней, вдавливая ее в стену, склонив голову так, чтобы проникнуть глубже. Ее грудь под его рукой была горячим тяжелым грузом, биение ее сердца доказывало чувствительность, которую она пыталась отрицать. Нога в туфле встала на его ногу в сапоге; ее грудь выскользнула из его руки, уперлась в его грудь как насмешка над его попыткой оказаться победителем. Держать ее — все равно что схватиться за оголенный электрический провод; и от жара, пронзившего его, он потерял равновесие. Он тверже, чем проклятая кочерга, вся ее нежная плоть умоляет, чтобы ею овладели. Ногти впились в его ягодицы. "Ты проигрываешь", — шептал его внутренний голос. Фин готов был остаться в проигрыше. Эта женщина внушала ему благоговейный трепет.
Сначала поцелуй не обещал ничего особенного. В нем было слишком много расчета, чтобы он сказал какой-нибудь части ее тела больше, чем уму. Она предвидела это и подготовилась; он пытался в чем-то убедить ее, и не важно, как хороши его глаза или умны губы; добиваться от женщины сотрудничества мало чем отличается оттого, чтобы побоями добиваться от нее согласия. Она предпочитает оригинальность. Фин не произвел на нее впечатления.
