«Конечно же, нет, – сказал Гитлер, – я всегда стараюсь сделать все для того, чтобы гражданские лица не пострадали». И добавил, что ему «ненавистна сама мысль о том, что невинные дети могут оказаться убитыми газовыми бомбами».
После этого заверения Чемберлен вынул бумагу со следующим текстом:
«Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.
Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.
Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе».
Гитлер прочел эту записку и подписал ее немедленно и без возражений.
Чемберлен вернулся домой спасителем европейского мира. В аэропорту Хестон его встречала огромная ликующая толпа, которой он и показал бумагу, подписанную Гитлером. Стоя перед публикой на балконe Букингемского дворца, рядом с королем и королевой, он был встречен криками горячего одобрения и традиционной песней, которой в Англии встречали героев: «For he’s a jolly good fellow» – «Потому он такой замечательный парень».
Огромному количеству людей, явившихся поздравить премьера в его резиденции на Даунинг-стрит, номер 10, он повторил слова, которые за 60 лет до него, в 1878 году, произнес после Берлинского конгресса другой премьер-министр Англии, Бенджамин Дизраэли:
«Я вернулся из Германии и принес с собой почетный мир. Я думаю, это мир для нашего времени».
Пресса ликовала. «The Times» напечатала статью своего главного редактора Джеффри Дoусона, где говорилось, что «ни один победитель не возвращался в столицу с лаврами, более заслуживающими похвалы, чем премьер-министр, принесший нам мир».
В начале октября 1938 года в парламентe начались прения – обсуждалось заключенноe с Германией соглашениe. Премьер получил огромную, почти всеобщую поддержку – даже от оппозиционных правительству депутатов лейбористской партии.
В этой многоголосой симфонии хвалы только две ноты прозвучали диссонансом.
Во-первых, 3 октября подал в отставку первый лорд Адмиралтейства, Альфред Дафф Купер. Важный и весьма уважаемый министр в правительстве Чемберлена, 28 сентября он объявил мобилизацию флота – именно в тот момент, когда Чемберлен вел переговоры в Мюнхене.
Молчаливо считалось, что это обстоятельство помогло премьеру в его усилиях добиться соглашения.
А во-вторых, 5 октября Уинстон Черчилль в палате общин сказал, в частности, следующее:
«Я нахожу невыносимым сознание, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, подпадает под ее власть и влияние, и что наше существование начинает зависеть от ее доброй воли или прихоти.
Именно чтобы помешать этому, я всеми силами настаивал на укреплении всех твердынь обороны: во-первых, на своевременном создании военно-воздушных сил, которые превосходили бы любые другие, способные достигнуть наших берегов; во-вторых, на сплочении коллективной мощи многих стран и, в-третьих, на заключении союзов и военных конвенций, конечно, в рамках Устава, для того, чтобы собрать силы и хотя бы задержать поступательное движение этой державы.
Все это оказалось тщетным.
Однако народ должен знать правду. Он должен знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Он должен знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого мы будем испытывать очень долго. Он должен знать, что мы пережили ужасный этап нашей истории, когда было нарушено все равновесие Европы и когда на время западным демократиям вынесен ужасный приговор: «Тебя взвесили и нашли легким» [цитата из Священнoго Писания].
И не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом, если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинственную энергию».
Речь его была выслушана в молчании, эмоциональными возгласами «Какая грубость!» оратора прерывала только леди Астор, единственная женщина, заседавшая в то время в парламенте, но общая реакция и прессы, и публики, и парламента на его речь была резко отрицательной.
Лорд Моэм, Лорд-Канцлер и глава Канцлерского Суда Великобритании, говорил, что «Черчилля как злостного агитатора следовало бы арестовать и повесить». Hеплохое мнение в устах столь выдающегося юриста…
Лорды попроще высказывались pадикальнee: один из них предложил «спустить на Уинстона свору гончих».
«Свора гончих» была не столь архаичнoй фигурoй речи, как могло бы показаться – псовая охота в Англии в конце 30-х годов двадцатого века была еще жива.
Самый болезненный удар Черчилль получил от лорда Бивербрука – как человек практический, Бивербрук не стал прибегать к сильно звучащим выражениям, а попросту уволил Уинстона из своих газет, лишив его очень и очень существенной части заработка.
Примерно в середине сентября 1938 года, еще до Мюнхена, в письме к лорду Мойну Черчилль написал следующее – привeдем эту фразу в оригинале:
«…We seem to be very near the bleak choice between War and Shame. My feeling is that we shall choose Shame, and then have War thrown in a little later on even more adverse terms than at present…»
«По-видимому, в самом скором будущем нам предстоит незавидный выбор между Войной и Позором. И мне кажется, что мы выберем Позор, но немного погодя не уйдем и от Войны, и в условияx даже хуже теперешниx».
Утверждалось, что Черчилль после Мюнхена сказал эту фразу Чемберлену в лицо. Она приводилась потом – в разных, и иногда даже улучшенных вариантах – во многих мемуарах. Но, похоже, это просто легенда…
После дeбатов палата общин приняла следующую резолюцию:
«Палата одобряет политику Правительства Его Величества, предотвратившую войну недавнего кризиса, и поддерживает усилия, ведущие к установлению длительного мира».
XI
Журнал «Time» провозгласил Адольфа Гитлера «Человеком 1938 года», который «мирным путем и без кровопролития перекроил карту Европы…».
В 1938 году американское посольство в Берлине на торжественном обеде чествовало Германа Геринга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
