А для меня это было прощанием с Диего; со всем, что дорого. Такое себе эгоистичное последнее «Прости и помни», последний жадный поцелуй перед виселицей.
Я знаю, Диего не согласился бы со мной. Знаю – его поцелуи были криком: «Жизнь только начинается!» Знаю. Он фонтанировал надеждой, будто вулканический гейзер лавой. Он излучал уверенность, которой у меня не было.
Он… он по-настоящему любил меня. И за это я ему до конца недолгих своих дней останусь благодарна. И сделаю все – ВСЕ! – чтобы ни Рамон со товарищи, ни кто-либо другой не посмел посягнуть на любимого. Даже если он презренный слабосильный человек, а не воплощенная стихия. Ведь главная сила не в физической мощи – в сердце.
Мы лежали вымотанные и уставшие. Наверное, своими криками и громкими стонами переполошили весь дом, хорошо хоть к нам в спальню никто не ломился. Спасибо и на том.
Я гладила сухие мускулы расслабленного Диего и тихо млела. А он, закрыв глаза, прикорнул, и только легчайшая дрожь под пальцами говорила о том, что он не спит. Красивый и сильный, гибкий, смуглый – вот ты какой, мужчина моей мечты! Испанец.
Спасибо, что пришел! Спасибо, что ты есть. Я благодарна судьбе, что она подарила мне тебя, язвительного и угрюмого, веселого и насмешливого, безумно терпеливого и зажигательно-страстного. Ты один во всем мире, другого такого нет.
И ты мой.
Благодарю за это.
Я не хочу видеть тебя в клетке любых обязательств, да у тебя и не выйдет. Ты сильный. Смелый. Хочу и дальше видеть тебя таким, слышишь!
И прости… даже за эту ночь, за самодовольное, неправильное желание привязать тебя. Прости.
Я уйду, потому что должна. И за это тоже прости. Не могу без тебя, не хочу без тебя. Прости за это тоже. Единственный живущий на земле мужчина, которому я нужна такая, какая есть, со всеми проблемами, болью и недостатками, – прости. Больше не буду задирать тебя и чуточку, самую малость соблазнять. Не буду хотеть тебя по утрам, стискивая влажную простыню. Прости. Забудь.
Я заставила себя прикрыть глаза. В уютной темноте слушать равномерное дыхание любимого мужчины – в этом есть что-то мистически умиротворяющее. Сонный Диего хозяйским жестом подгреб меня под бочок и облапил обеими руками. Вроде же и рослая, и немаленькая, а облапил, как плюшевого мишку, – не вырваться. Впрочем, мне приятно и хорошо. И даже почему-то совсем не жарко. Под заунывное пиликанье сверчка я впервые за долгое-долгое время спокойно уснула.
В ту ночь мне снилось что-то воздушно-благостное и приятное, цветные сны без сюжета, начала и конца. Запомнился крик чаек и шум океанского бриза, мерный плеск весел и журчание прибрежных волн.
Исполненная сладкой истомы, я продрыхла на целых три часа дольше, чем обычно. Проснулась от настойчивых ласк груди, довольная жизнью и жутко голодная. Вздохнула – с таким настроением бы каждый день вставать! – и поднялась встречать новый день во всеоружии, что бы это в конечном счете для нас ни значило…
Глава 19
В дали дальние мозги отправятся.
Умом я тронуся, а что останется?
– Маша! – заорал под дверью неугомонный ребенок пубертатного периода. И что ж некоторым не спится в рань глухую?! – Маша, долго вы еще будете дрыхнуть?
– Он тебя Машей назвал, – наябедничал Диего, подгребая меня поближе и утыкаясь лицом в волосы. – Бить будешь или сразу грохнем гаденыша?
– Он еще маленький, – промурлыкала я, приникая к нему всем телом. – Пусть живет…
– Не дай себе засохнуть! – заорал только что спасенный от страшной участи мальчишка. – Выпей кофе, и пошли в футбол погоняем!
– …пока! – договорила я, нежась под ласками. – А потом я встану… и этот любознательный отрок будет бедным…
– Сначала я, – подколол Диего, с успехом показывая, что не только ночью можно с пользой проводить досуг. Бывает еще и другое время суток…
– Ладно, – махнул на нас рукой Максим. – Если вы там друг в друге застряли, то пойду сам чем-нибудь займусь.
– Какой милый ребенок, – пробормотала я, прижимая черноволосую голову к груди. – Я его уже почти простила.
Диего проявил желание к дальнейшему сотрудничеству.
– Ой, что это у тебя? – воскликнула невольно. – Какая интересная татуировка под волосами! Как-то раньше ее не замечала. – Я ощупывала пальцами на затылке Диего небольшое синее тату размером с пятикопеечную монету, спрятанное в густой шевелюре, выше линии роста волос. На тату изображен символический язычок пламени.
Диего широко улыбнулся:
– Правда? А мы раньше и не проводили вместе ночь. Откуда тебе было ее видеть…
Я не стала спорить. Диего, невероятно воодушевленный и счастливый, кинулся меня щекотать и целовать в шею, в затылок, словно нарочно выбирая точно такое же место, где у него тату. Потом мне уже стало не до обсуждений и наблюдения за шустрым врединой.
Я уже приближалась к пику, когда…
Га-гах! – бабахнуло рядом. Дуф-ф-ф! Ви-и-и-и-у!
– Это я? – вынырнула я из сладкого забытья.
– Ты так громко не кричишь! – разозлился Диего, скатываясь с кровати и в спешке натягивая штаны. – Это наш постоялец чего-то здесь нашел. И приспособил.
– С каких пор в нашем доме залежи взрывчатки? – нахмурилась я, жутко недовольная. Особенно тем, что прервали в такой неподходящий момент.
Ну, Максик, погоди! Поймаю и замотаю в бигуди!
– Нет, – бросил мне свой халат испанец. – Но эфиры в гараже оставили три коробки петард после Нового года… Так вот, одна уже взорвалась.
– В гараже? – Меня будто ветром сдуло с кровати. – А машины где? Не взлетят на воздух? Ну попадись мне, наследник Вольдемара! Мне этот пакостник живым нужен, чтобы уши ему оборвать!
– Уши, я думаю, у него остались, – выскочил за дверь мужчина. – За остальное – не ручаюсь!
И-и-и-и! Ба-а-ах! И дикий грохот. Кошмар. Вражеский налет на мирную территорию.
– Статуй погиб, – объяснил Диего, пока мы бежали на звук взрывов. – Натка будет сильно опечалена.
– Она же этого монстра терпеть не могла?! – удивилась я, скатываясь по лестнице вниз.
– Поэтому и расстроится, – поймал меня на лету Диего. – Кого она теперь терпеть не сможет?
– Блин! – расстроилась уже я.
Ребенка мы нашли целого и невредимого, слава богу, за гаражом, но статуя неопознанного мужика, призванная изображать писающего мальчика, действительно полегла осколками. Мелкими.
– Стоять! – рявкнул испанец, подлетая к подростку и вырывая у него коробку каминных спичек. – Совсем спятил?
– Не совсем, – пожал плечами подросток. – Вы так крепко дрыхли, что я решил устроить вам побудку и заодно отпраздновать ваше примирение. Здорово получилось? – И потер под носом закопченную физиономию.
– Здорово, – кисло согласилась я, разглядывая окружающий погром. Меланхолично, с легким оттенком угрозы – Будет еще здоровее, когда это увидит Натка. Кстати, где она?
– В город уехала, – доложил Максим. – У нее сегодня семинар по обмену опытом.
– Значит, еще какое-то время поживем, – жизнеутверждающе заключил Диего, оценивая ущерб. – Как будем объяснять гибель мужика с констипацией?[16]
Статуя действительно демонстрировала позу для деревенского туалета.
– Скажем, сильно напрягся, – предложила я, отвешивая виновнику легкий подзатыльник. – Марш за ведром и метлой! Будем делать вид, что это были не мы.
– Ага, – кивнул Диего. – Мужик ожил и сам ушел.
– Маленьких бить нельзя! – комично надулся Максим. – И вообще, детский труд запрещен законом!
– Зато наказания разрешены! – посулил ему испанец. – Так что – либо труд, либо наказание.
– Уже ушел! – Сообразительный мальчик. Мигом умчался в сторону сарайчика за садовым инструментом.
Почти два часа мы хоронили статую, делая вокруг любимых Наткой розовых кустов бордюр из белого мрамора.
Получилось довольно симпатично.
Потом еще около часа прятали последствия захоронения. И еще где-то столько же – последствия этих последствий.
– Если ты сейчас… – начала я прочувствованную речь, с трудом разгибаясь и стягивая рабочие перчатки. Мои джинсы и рубашка пришли в полную негодность. Даже после боевых действий я так никогда не выглядела.
Отсюда вывод: один подросток гораздо страшнее, чем пара маньяков. В смысле более непредсказуемый.
– А может, мы сейчас пойдем в бассейн? – предложил Максим, не услышав угрозы в моем голосе.
«Скажи мне правду, атаман!» – завопил мой телефон и спас одному нахальному пацану ягодичные мышцы от изменения цвета.
– Да, Лёна, – подняла я трубку, делая страшную гримасу в сторону рыжего Максима.
– Тебя вызывает Эйден, – тревожно сказала подруга, забыв о моем недавнем хамстве. – Тебе нужно прибыть на суд Совета через три часа. Успеешь?
– На суд? – задорно и даже отчасти весело переспросила я, бурно радуясь возможности слинять из дому под благовидным предлогом. – Какая прелесть! Конечно, буду!
