Чейну нравилось это место. Здесь было почти так же мрачно и сурово, как на Варне. Нравились ему и здешние люди, хотя смотрели на него равнодушно, не проявляя ни особого дружелюбия, ни враждебности. Он вдруг понял, что они нравились ему своим говором. Они говорили со странной ритмичностью, точно так, как говорил его отец. Помнится, отец называл этот говор "пением песни".
В этом небольшом городе под названием Карнарвон нечего было смотреть, если не считать огромных, массивных развалин замка внизу у моря, к которым направился Чейн. Город был древний, потрепанный возрастом, но под грозовым небом он выглядел в некотором роде даже величественным. Перед входом в замок сидел старик в форменном кителе и продавал билеты. Чейн купил один и вошел на территорию замка. Затем о чем-то подумал и возвратился:
— Можно вас спросить? Надо полагать, вы давно здесь живете?
— Вею жизнь,— ответил старик. У него были короткие белоснежные волосы, худощавое в веснушках лицо и удивительно яркие голубые глаза, которыми он уставился на Чейна.
— Некоторые из моих родственников — выходцы отсюда,— сказал Чейн.— Может быть, вы знаете что-нибудь о них. В частности, о священнике Томасе Чейне, выросшем здесь, в Карнарвоне.
— В Каернарфоне, так мы, уэльсцы, говорим,— поправил старик.— Это означает "крепость в Афроне". А преподобного Томаса я хорошо помню. Это был прекрасный молодой человек, преданный Господу; он уехал отсюда на какие-то звезды обращать в праведную веру нечестивых язычников и там умер. Вы его сын?
В Чейне пробудилось осторожность. Ведь он родился на Варне, в силу чего уже становился Звездным Волком, а ему не хотелось вести вокруг этого разговор.
— Всего лишь племянник,— соврал Чейн.
— A-а, тогда вы будете сыном Дэвида Чейна, уехавшего в Америку,— закивал старик.— Меня зовут Вильям Вильямс, и я поистине рад встрече с приехавшим на родину представителем старых семей.
И он церемонно пожал руку Чейна.
— Да-да, преподобный Томас был прекрасным человеком, страстным проповедником. Не сомневаюсь, что он обратил в нашу веру многих людей в том далеком мире, прежде чем Господь взял его к себе.
Чейн лишь поддакивал, но, когда он проследовал в замок, ему вспомнилась жизнь отца на Варне. Вспомнилась небольшая часовня, в которой никогда не было паствы, если не считать варновских ребятишек, приходивших ради забавы послушать, как плохо говорит землянин на их языке. Когда отец читал проповедь под аккомпанемент небольшого электронного органа, на котором играла мать, его маленькая фигура отважно выпрямлялась и лицо пылало. Сильная гравитация Варны постепенно истощала отца и мать, обрекая их на медленную смерть, но никто из них не хотел говорить об этом, не высказывал желания бросить все и возвратиться на Землю.
Побродив немного, Чейн нашел, что замок, издали производивший величественное впечатление, на самом деле всего лишь пустая раковина: так велико внутри открытое пространство. Взбираясь на башни и заглядывая в бойницы на стенах, он пытался представить, как могло выглядеть в далеком прошлом сражение с помощью мечей, копьев и другого примитивного оружия. Наверное, некоторые из его предков тоже участвовали в таких сражениях.
Ему нравились низкие тучи, грубые старые камни и тишина. Чейн стоял в задумчивости, пока из этого состояния его не вывел подошедший старик уже сменивший форменный китель на поношенную шерстяную куртку.
— Мы уже закрываем,— сказал старик.— Я поднимусь вместе с вами в город и покажу вам некоторые наши достопримечательности... это мне по пути.
Пока они двигались в сгущающихся сумерках, старик, казалось, был заинтересован больше спрашивать, чем отвечать.
— И вы прибыли из Америки? Ну, да, ведь именно туда много лет назад уехал Дэвид. Хорошая у вас там работа?
— Я не часто там бываю,— ответил Чейн.— Я много лет работаю на звездопланах.
Интересно, усмехнулся Чейн, как бы отреагировал Дайльюлло на столь деликатное пояснение деятельности Звездного Волка.
— Как здорово, что люди могут летать к звездам, но, к сожалению, это не по мне, не по мне,— сказал Вильям Вильямс.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он остановился, потом потащил Чейна к двери невысокого каменного здания.
— Приглашаю на кружечку пива, окажите мне честь.
Помещение, в которое они вошли, было низким, слабо освещенным; в нем находились только бармен и у стойки в конце трое парней.
С чувством величайшего достоинства Вильямс вызвался заплатить за пиво:
— Мне составляет удовольствие купить эль одному из Чейнов.
Пиво показалось Чейну слабым словно вода, но он воздержался сказать об этом. Он предложил выпить еще по кружке, и старик, шаловливо ткнув Чейна локтем под ребро, с хитринкой в глазах заявил:
— Ну уж если вы так упорно настаиваете, придется мне нарушить обычную норму.
Когда каждый из них покончил со второй кружкой, старик подвел Чейна вдоль стойки к трем парням:
— Представляю вам сына Дэвида Чейна из Каернарфона, все вы слышали про эту семью. А это,— обратился он к Чейну,— Хэйден Джоунс, Гриф Льюис и Льюис Эванс.
Парни пробормотали что-то вроде приветствия. Двое из них были невысокого роста, невыразительные, но шатен Хэйден Джоунс выделялся очень крепкой фигурой и необычайно живыми черными глазами.
— А теперь,— сказал старик Чейну,— я должен пожелать вам приятного вечера и удалиться. Я оставляю вас с хорошей компанией и надеюсь, что вы снова приедете в родной край.
Распрощавшись со стариком, Чейн повернулся к трем юношам и предложил купить им выпивку.
Парни взглянули на него со скрытой враждебностью и ничего не ответили. Чейн повторил свое предложение.
— Мы не нуждаемся, чтобы проклятые американцы приезжали сюда покупать нам наше же пиво,— сказал Хэйден Джоунс, не оборачиваясь к нему.
— Что ж, это, пожалуй, верно. Но нужно быть повежливее, не так ли?
Здоровый парень развернулся и обрушил резкий сильный удар на Чейна, и тот, к своему удивлению, оказался сидящим на полу. В нем вспыхнул ярким огнем прежний гнев Звездного Волка, и он собрал воедино все свои силы.
Затем Чейн увидел, как Хэйден Джоунс повернулся к своим дружкам, не говоря ни слова, но с довольной улыбкой ребенка, который только что заставил всех обратить на себя внимание. В этой улыбке было столько простодушной наивности, что грозный гнев Чейна так же быстро потух, как и вспыхнул.
Чейн расслабил мышцы, встал на ноги. Потер свой подбородок и сказал:
— У тебя, Хэйден Джоунс, крепкая рука.
Затем он протянул свою руку и сжал ею до боли плечо Джоунса, вложив всю свою варновскую силу.
— У меня тоже крепкая рука. Если тебе нужна драка, я к твоим услугам. Но что мне действительно хотелось бы сделать, так это поставить вам по стаканчику.
Хэйден Джоунс удивленно вытаращил глаза, потом по-овечьи улыбнулся и посмотрел на своих дружков.
— Что ж, давайте сейчас выпьем. Подраться всегда можно и позже, после того как выпьем. Верно?
Они выпили, потом еще и еще и, когда бармен, наконец, их всех выпроводил за дверь, была уже глубокая ночь и разразился шторм. Ветер хлестал дождем по их лицам, а они шагали по сбегавшим к морю улицам, распевая песни, которым старались научить Чейна три его приятеля.
В одном из домов наверху распахнулось окно, и на них обрушился гневный голос пожилой женщины. Хэйден Джоунс повернулся в ту сторону и с величайшей помпезностью крикнул:
— Замолчать? С каких это пор вы, миссис Гриффитс, стали такой непатриотичной, что уже не можете слышать национальный гимн Уэльса?
Окно с шумом захлопнулось, а они двинулись дальше.
Перед отелем Хэйден Джоунс сказал:
— Ну, а теперь о драке...
— Давай отложим до следующего раза,— предложил Чейн.— Уже поздно, и у меня нет никакого желания.
— Тогда до следующего раза!
Они широко улыбнулись друг другу, обменялись рукопожатиями. Чейн прошел в отель и поднялся в свой номер. Открыв дверь, он услышал попискивание маленького коммуникатора, лежавшего на старомодном деревянном комоде. Он включил аппаратик и услышал голос Джона Дайльюлло.
