— Я слышал, у него нашелся еще один сын, уже взрослый! — воскликнул Паламед.
— Рожденный от рабыни! — рассмеялся Полипорт. — Этих «отпрысков» полно в царских покоях.
— Это законный сын, — возразил Паламед. — Его еще младенцем унесли в горы из-за дурного предзнаменования, а сейчас он объявился и хочет получить свою долю наследства. Говорят, он красив и лицом, и телом, а силой не уступит другим сыновьям. Его зовут Парис, что значит «мешок», ибо его новорожденным унесли в горы в мешке и бросили умирать.
— Как трогательно! — Терсит фыркнул. — Какая увлекательная история!
— Этот старый Приам сидит смотрит в окошко и думает, что ему ничто не угрожает! — Агамемнон шипел от злости. — И вообще, кому какое дело — сорок девять у него сыновей или пятьдесят, красавцы они или нет?
— Вот именно, Агамемнон, какое тебе дело до Приама и его сыновей? Ты кипятишься и говоришь чушь!
Ни один человек на свете не смел сказать Агамемнону, что он говорит чушь, кроме Клитемнестры, и то не прилюдно. Агамемнон обшарил взглядом комнату, пытаясь найти того, кто говорил.
— Мне есть дело, ибо Приам — брат Гесионы. Он твердит на весь мир, будто греки ее увезли. Он ненавидит нас, греков!
Агамемнон выпятил подбородок, как делал, когда сердился, и стал похож на разъяренного быка.
— Это все твои выдумки! — возразил Менелай. — Я слышал, что Приам — мудрый и миролюбивый правитель и ни к кому не питает ненависти.
— А если он такой мудрый, то пусть боится нас! — воскликнул Агамемнон.
Из тени выступили два человека: один постарше с красивым, но злобным лицом, другой помладше с огромной шапкой волос. Где-то я их уже видела, но где?
Старший нес в руках защитную одежду и доспехи, младший — оружие: мечи, стрелы, пики. На голове у него красовался необычный шлем, украшенный клыками вепря.
— Линк, покажи всем, что ты принес!
Человек послушно разложил нагрудники, латы, шлемы, металлическую пластину, которая закрывала воина от плеча до бедра. Правда, чтобы поднять и держать ее, требовалась нечеловеческая сила.
— Это воинское снаряжение, — сказал он с гордостью.
— У меня целая кладовая заполнена этим добром, — сказал Агамемнон. — А теперь ты, Церкион, покажи, что есть у тебя.
Юноша охотно выполнил приказ. Он встал на колени и разложил оружие.
— Я готов к любым событиям, меня никто не застанет врасплох, — заявил Агамемнон.
— По-моему, ты сам не прочь застать кого-нибудь врасплох, — ответил Диомед. — Ты собрал в подвалах столько оружия, оно ржавеет и просит крови.
— Пусть лучше ржавеет, зато я спокоен, — ответил Агамемнон.
Церкион прохаживался среди разложенных мечей и кинжалов.
— Длинный меч неудобен в деле. Чем короче, тем лучше. Надежнее. Короткий меч не переломится пополам, оставив тебя безоружным. Он наносит глубокие раны, а не уколы. Конечно, для боя на близком расстоянии лучше всего пригоден кинжал. Но у него есть один недостаток — противника нужно подпустить близко! — сказал Церкион, помахал одним из кинжалов и рассмеялся.
— Идеальным было бы оружие, которое уничтожает противника на большом расстоянии. Если вы посмотрите на мечи, то увидите, что каждое усовершенствование имеет одну цель — поразить противника, не приближаясь к нему.
Это говорил невесть откуда появившийся Геланор. Он закончил свою речь, обращаясь к юноше:
— Вам нужен длинный меч, который при этом ранит смертельно, как короткий. Да, это мечта любого воина.
Как он тут оказался? Или Агамемнон забрал его у Менелая и взял к себе на службу?
Мне стало страшно при мысли, что мы останемся в Спарте без Геланора. Нужно добиться его возвращения. Как Агамемнону удалось его переманить?
— Красивый у тебя шлем, — заметил Геланор, указывая на голову Церкиона. — С клыками вепря. Очень красиво. Но у нас есть кое-что получше.
Церкион смутился и сдернул шлем.
— Тебе нужен более жесткий шлем — он лучше защищает голову, — пояснил Геланор.
Он подошел туда, где были разложены стрелы с луками.
— Стрела должна лететь как можно дальше.
— Лук со стрелами — оружие труса! — крикнул Диомед из Аргоса.
— Вот как? Нет, друзья мои, лук со стрелами — еще один шаг на длинном и незаконченном пути развития оружия. Стрела поражает самую дальнюю цель. И должна лететь как можно дальше. Если вы не усовершенствуете свои стрелы, это сделают другие раньше вас.
— И на каком расстоянии сегодня стрела может поразить цель? — спросил кто-то.
— Эти стрелы, которые я вижу, — на расстоянии семидесяти шагов, не больше. А мои стрелы полетят на триста шагов.
— Невозможно! — вмешался Агамемнон. — Я высоко ценю таланты Геланора, но это невозможно.
— Причина в луке, — ответил Геланор. — Как далеко полетит стрела, зависит от натяжения тетивы. Если тетива будет натягиваться до уха или еще больше, вы удивитесь, как далеко полетят ваши стрелы.
— Но у нас нет таких луков! — ответил Линк.
— Пока нет. Так давайте сделаем. Это не так трудно.
— Значит, на самом деле твои стрелы пока не летают так далеко, как ты говорил?
— Нет, но я уверен, что это возможно. Нужно сделать тетиву из сухожилия, отрегулировать упругость и…
— Ха! — Линк схватил с пола лук. — А для меня и этот хорош!
Но Церкион отвел Геланора в сторону, чтобы порасспросить.
— Мне годится любой способ, лишь бы убить больше троянцев! — провозгласил Агамемнон. — Главное — добраться до них.
Когда мужчины вдоволь насмотрелись на оружие, его приказали унести и позвали барда. Я подошла к Геланору и прошептала:
— Неужели ты покинул нас?
В его глазах мелькнула улыбка, и он ответил:
— Никогда, моя девочка, я тебя не покину. Я всегда готов защитить тебя от врагов.
Поскольку никакие враги не беспокоили меня после истории с попыткой отравления, то я видела его очень редко.
— Не смей оставаться в Микенах, ты должен вернуться в Спарту с нами! — вдруг приказала я.
Теперь улыбка коснулась его губ.
— Я повинуюсь, моя царица.
Он рассмеялся.
— Агамемнон платит не очень щедро. К тому же он не собирается воплощать ни одну из моих идей. Они требуют денег, а этот человек скуповат.
Бард с лирой в руках стоял в зале, дожидаясь, пока гости затихнут. Его глаза были закрыты. На улице поднялся сильный ветер, он порывами набрасывался на стены дворца. В очаг подбросили еще дров, но все равно холод пробирался в зал сквозь щели между камнями.
— Спой про поход аргонавтов, про Ясона и золотое руно, — попросил кто-то.
— Мы слышали сто раз про аргонавтов, — возразил Церкион. — Нет, давай про Геракла и гидру!
— Надоело! — пронеслось среди гостей.
— Лучше про Персея! Он основал Микены, про него и петь.
— Да, про Персея и Медузу!
— Нет! — возразил Агамемнон. — Пусть споет про Приама и про то, как он требует вернуть ему Гесиону!
Бард грустно посмотрел на Агамемнона.
— Я не знаю такой песни, господин.
— Так сочини! Или Муза прогневалась на тебя?
— Господин, у этой истории нет конца. По законам эпической поэзии она не годится для песни.
— Так давайте придумаем конец, всемогущие боги! — взревел Агамемнон. — И ты споешь нам по этим своим законам!
Огонь почти совсем погас, но никто не подбросил дров, чтобы поддержать его. Ветер бушевал за стенами, гостям хотелось одного — поскорее добраться до своих постелей, укрыться теплыми шкурами, закутаться в мягкий мех и уснуть.
Нам с Менелаем выделили лучшие из комнат для гостей — те самые, в которых мы провели первую брачную ночь. Оказаться здесь снова, после всего, что было пережито за эти годы… Но по правде говоря, это не очень тревожило меня. Я так хотела спать, что у меня глаза слипались.
Менелай застонал — он всегда так делал, чтобы показать, как устал. Он снял меховой плащ с плеч, но на них давила тяжесть куда большая.
Он стоял ссутулившись. Я никогда не замечала за ним этого раньше — больше он не держался прямо, как молодой ретивый воин Церкион. Менелай постарел, его подточило время, не война.
Его сутулость была дорога мне. Не его сила, а его слабость вызывала у меня нежность. Я стояла рядом с ним и чувствовала жалость.
Бедный Менелай! Я должна о нем заботиться.
Мы обнялись, легли рядом. Мой друг, мой муж, я ощущала его тепло. А дальше все было как всегда. Афродита опять посмеялась надо мной. Так я и не заслужила ее милости. Зато другие боги отметили нас своей милостью, и их дары были с нами: привязанность, уважение, преданность. И в крепких объятиях Менелая я с тоской думала, что должна быть за эти дары благодарна, мне выпало не так уж мало. И разве Менелай не был моим союзником с первых дней? Мы начали жизнь вместе, вместе мы ее и закончим.
XX
Как только на горизонте показалась Спарта, раскинувшаяся на берегу Еврота, настроение у меня улучшилось. Мой родной город был светлым, открытым, живым — полная противоположность Микенам.
