Мы проезжали по сельской местности, но я не смотрела по сторонам. Это я-то, которая так мечтала повидать мир, лежавший за пределами Спарты. Но теперь я целиком была поглощена другими заботами. И даже море, которое виднелось внизу, не волновало меня сейчас.
Чем ближе мы подъезжали к Спарте, тем больше мне хотелось узнать, что открыл Геланор в мое отсутствие. Если бы ему удалось установить источник отравления и определить преступника! Если бы!
Мы вернулись в Спарту на третий день пути к вечеру. Менелай, отец, матушка — все бросились навстречу мне и чуть не выхватили меня из колесницы.
— Ты выглядишь гораздо лучше! — заметила мать. — Цвет лица вернулся.
— Да-да, — согласился с ней отец.
Менелай обнял меня и, шепча ласковые слова, повел в наши покои.
Вдруг около колесницы раздался крик. Кричал один из конюхов, которые распрягали лошадей и вынимали коврики из колесницы.
— Змея! Змея!
Оттолкнув Менелая, я бросилась к колеснице. На полу, свернувшись колечком, лежала маленькая светлая змейка — детеныш. Она откинула голову, посмотрела на меня и высунула язычок.
— Это змея обитала возле святилища, — сказала я. — Видно, она заползла в колесницу ночью и спряталась тут.
Похоже, теперь у нас будет своя собственная священная змея.
— Мы ее поселим при нашем семейном алтаре. Я буду за ней ухаживать.
Я пошла за Менелаем, по дороге спросив, как здоровье Гермионы. Он ответил, что все в порядке.
— А ты, любовь моя, ты и вправду выглядишь лучше, — добавил он. — На щеках снова цветут розы.
В детской я взяла Гермиону на руки. Она спала так крепко, что не проснулась. Да, все в порядке: она вполне здорова, румянец на щечках.
— Благодарю вас, всемогущие боги! — сказала я.
— Аполлон пощадил ее, — торжественно провозгласил Менелай.
Не Аполлон, хотела я сказать, а мой враг. Или враги. Не знаю, сколько их и кто они.
Только на следующий день у меня появилась возможность поговорить с Геланором наедине. Я отдыхала у себя в комнате при опущенных шторах. Поднос с едой, который принесла служанка, я оставила стоять на столике. Над ним начали кружить мухи, и у меня появился предлог отказаться от еды.
Геланор вошел в затененную комнату и сел на низкую скамеечку под окном.
— Ты выглядишь лучше, — отметил он, как все.
— И чувствую себя тоже лучше — сил стало больше.
Вместо того чтобы, как все, приписывать улучшение моего здоровья вмешательству Асклепия, Геланор сказал:
— Это значит, ты не подвергалась воздействию яда в течение шести дней. А я, к сожалению, не смог за это время открыть источник отравления. Я проверил и еду, и притирания, которые ты дала мне. Все животные, которым я давал их, живы и здоровы. Я проверил и обувь, и цветы из ваз, и курительные палочки. Я добрался до постельного белья и одежды. Все чисто. Абсолютно все.
— А расчески? Их ты проверил?
— Да, конечно.
— Броши?
— Тоже. Все чисто.
— Но где-то он прячется, этот яд! Теперь уже нет сомнений. Стоило мне уехать из дворца — и я начала поправляться.
— Не знаю, что и подумать, — сокрушенно признался Геланор. — Кажется, я все проверил, до последней мелочи.
Мои служанки, одевая меня на второе утро после возвращения, пребывали в прекрасном настроении.
— Пока тебя не было, я вспомнила об этом обруче для волос, — сказала Циссия. — Он приподнимет волосы и будет очень тебе к лицу.
Обруч сдавил мне лоб, прикосновение холодного металла было неприятно, как прикосновение смерти. Но боли я не почувствовала.
— Спасибо, — поблагодарила я.
— А вот новая туника, — сказала Аниппа. — Цвет нежно-розовый, как внутренность морской раковины. Твой любимый цвет.
Меня облачили в новую тунику, и опять я не почувствовала ничего особенного.
— Вот твой браслет, — сказала Эврибия, подавая мой любимый браслет в виде золотой змейки.
Она надела его мне на предплечье. Мне вспомнились другие змейки, настоящие.
— Благодарю, — кивнула я.
Я всегда любила этот браслет, теперь мне открылось почему: мы с этими созданиями испытывали симпатию друг к другу.
На следующий день я почувствовала себя хуже, через день — еще хуже. Я молилась Асклепию, просила вернуть мне здоровье, распространить свое влияние за пределы Эпидавра. Я ухаживала за змейкой, заботилась, чтобы ей жилось хорошо в нашем семейном алтаре. Все напрасно — с каждым днем силы покидали меня.
Я заставляла себя каждый день одеваться и выходить в залы, назло врагам. Видя, что я как ни в чем не бывало прогуливаюсь по дворцу — каких усилий это мне стоило! — мои враги почувствуют досаду, нетерпение и, возможно, потеряют бдительность. Отравитель начнет действовать более смело, и его удастся обнаружить. Если только я останусь жива после более смелых действий!
Геланор навестил меня в вечерних сумерках, когда я недвижно лежала на кушетке. Я с трудом приподняла голову и тут же вновь положила ее на подушку.
— Прости мою невежливость, — извинилась я за то, что принимаю его лежа.
Собственный голос показался мне призрачно-далеким.
Я подняла дрожащую руку для приветствия, сорвала браслет, как лишнюю тяжесть, словно без него будет легче, бросила змейку на поднос, и она покачивалась, поблескивая золотыми кольцами. Змейка была сделана столь мастерски, что я неизменно восхищалась выполненной работой.
Геланор был очень расстроен.
— Я не вижу способа остановить это, — признался он.
По ночам я не спала от страха, но сейчас мне хотелось хотя бы казаться мужественной.
— Что ж, возможно, эта задача нам не по силам, — улыбнулась я.
Он оглядел комнату.
— Что это может быть? Это предмет, к которому ты постоянно прикасаешься. Но я ведь проверил и белье, и одежду.
Вдруг его взгляд остановился на золотой змейке.
— Ты брала этот браслет в Эпидавр?
— Нет. Я не хотела появляться в золотых украшениях в святилище. К тому же неблагоразумно брать в дорогу ценные вещи.
Геланор взял браслет и вертел его в руках, поворачивая так и этак, чтобы на него падал свет.
— Сколько дней ты его не надевала?
— Дней семь.
Он резко поднялся.
— Я заберу браслет с собой. Завтра ты не сможешь его надеть. Если спросят, скажи, что потеряла. Потом посмотрим, кто будет его искать.
Солнце поднялось и заглянуло в комнату.
А у меня не было сил подняться. Я лежала на постели без капли энергии, как пустая бутылка, из которой выпили все вино. Руки протянулись, как плети, вдоль тела. Глаза еще различали, хоть и смутно, узоры солнечных лучей на полу, ум подыскивал сравнения для них, но тело отказывалось служить.
Кто пожелал мне такого зла? По чьей вине я страдаю? Я не верила, что это кто-либо из богов. Это человек.
Наверняка это человек, который отравлен завистью ко мне и решил отравить меня. Я была царицей. Я была — по крайней мере, по слухам — дочерью Зевса. Во взглядах, прикованных ко мне, я читала тревогу и убеждение, что моя красота чрезмерна и имеет неестественное происхождение. Я стала заложницей своей счастливой судьбы, жертвой выпавших мне на долю непрошеных даров и мишенью людской злобы.
Но какие у людей могли быть причины ненавидеть меня? Разве кто-нибудь пострадал из-за меня? Лишился чего-то по моей вине? Я не могла вспомнить такого человека.
Мои служанки, весело болтая, вошли, чтобы одеть и причесать меня. Филира расправляла тунику. Дирка торжественно, словно священнодействуя, выбирала сандалии. А Номия открыла шкатулку с украшениями.
— Эти серьги на сегодня подойдут. По-моему, они с аметистами.
Вынув серьги, она держала их на весу.
— А где же твоя любимая золотая змейка? — спросила Эврибия, поискав в шкатулке и на столике. — Ее, похоже, здесь нет. Может, ты ее положила в другое место?
— Не помню, — с деланой беззаботностью ответила я.
Я смотрела, как тщательно она перебирала содержимое всех шкатулок, заглядывала под столики.
— Какие пустяки, Эврибия, не утруждай себя, — сказала я.
— Но ведь ты так любила этот браслет! Поэтому я огорчена его пропажей.
— Не стоит переживать, он найдется!
Днем, совершая медленную, но непременную прогулку, я повстречала пастухов, которые жарили ягненка на костре. Я попросила у них мяса и впервые за долгое время поела с удовольствием, без опасений. Никогда не ела ничего вкуснее той жареной ягнятины! Она точно не была отравлена злобой и ненавистью.
Когда я проснулась на другое утро, мои руки почти не дрожали, я чувствовала себя много бодрее. Во время дневной прогулки я отыскала пастухов и снова наелась от души.
Наутро я почувствовала себя еще лучше. И хотя на подушке обнаружилось несколько выпавших волос, но руки и ноги больше не дрожали.
