По тому, что прошло и прошло мимо из-за… да чего уж там, из-за меня самого и прошло.
Мужик нормальный с больной головы на здоровую перекладывать не должен ибо тогда он — чмо.
Я в какой-то момент не справился в наших с Кариной отношениях, где-то поддался давлению, на что-то забил, позволил убедить себя считать главным не то, что действительно таковым является.
А когда все стало разваливаться — ничего не стал пытаться спасать, потому как в определенный момент показалось, что так жить даже круче.
Карина позвонила, будто почуяв о чем мои мысли, и на этот раз я не стал отбивать ее вызов, как поступал все эти дни со звонками от нее и ее родителей.
Вышел в ванную и ответил.
— Замолчи!
— резко оборвал ее попытку орать и угрожать.
— Если хочешь говорить со мной о детях, то либо берешь себя в руки и делаешь это спокойно или же я сейчас же отключаюсь.
— Как ты посмел… — выпалила Карина, но тут же осеклась и замолчала.
А через секунду я услышал как она рыдает.
Даже на расстоянии и с поганой слышимостью продрало по нервам.
Я немало видел ее слез и слышал истерик, но сейчас это было нечто другое.
Настоящее, горькое и возвращающее меня к пониманию, что никогда я в этой жизни не хотел ее боли, обид, слез.
Я ведь ее любил когда-то.
И пусть чувства прошли, пусть всего наворочено было, ею же в первую очередь, но кто сказал, что в этом не половина и моей вины.
Она — мать моих детей, этого ничему уже не отменить.
— Карин, не плачь.
С детьми все в порядке.
— Как… как ты мог вообще… увезти… Я… я конченная, по-твоему, совсем?
Мне казалось, они тебе нужны только как средство отравлять мне жизнь.
Подумал, но говорить не стал.
Это не по телефону.
— Я сделал то, что посчитал единственно верным в тот момент.
— Это месть, да?
За то, что мы… что отец с тобой вот так?
— Изначально — да, — и сейчас мне за это стыдно.
— Но теперь я понимаю, что нам давно нужно было что-то менять.
Сразу все нужно было делать по-другому.
— Что ты имеешь в виду, Макар?
— Приезжай сюда.
К нам.
Обдумай спокойно, без оглядки на кого-либо, чего ты хочешь.
Одна.
Без мамы, папы и их давления.
И здесь мы вчетвером станем решать как жить.
— Да откуда мне знать, как я хочу!
— снова начала повышать тон Карина.
— Вы все меня… Ванька родился — мне девятнадцать только было!
И все… Жизнь закончилась!
Пеленки, кормления, какашки, вопли… И я… вечный обслуживающий придаток к детям.
А я где в этом… Где я?
У тебя сначала работа любимая в ментовке… Потом бизнес стал поднимать… И все-то у тебя удачно и получалось… А я где?
Что я за эти годы?
То самое, липкое чувство перманентной вины перед ней в чем-то начало расползаться внутри, и я жестко отмахнулся от него, начиная раздражаться.
— Карина, тормози.
Это не телефонный разговор в любом случае, да и смысл обсуждать это уже спустя годы?
Бери себя в руки, приезжай, и мы станем решать, как лучше нашим детям.
Они — единственное, что нас соединяет и о чем мы можем говорить вместе.
Как будешь готова — пиши.
Отключился и временно ее заблокировал, зная, что если бывшую подхватит и понесет, то будет названивать без остановки и катать гневные и оскорбительные простыни.
— Что-то случилось, Макар?
— спросила Светлана, на удивление пытливо всмотревшись в мое лицо.
— Нет, — еще не случилось, но однозначно впереди много малоприятных моментов.
Но не здесь и не сейчас.
Сейчас я жду мою Ерохину.
— А можно еще чайку?
Меня успело опять попустить после разговора с Кариной, когда Лиза возникла в дверном проеме, и окружающий шум будто кто-то выключил.
Явно уставшая, одна темная прядь выпала из хвоста, касаясь вьющимися кончиками волос ее чуть обветренных губ.
Я ее тут же мысленно отвел, сглотнув от фантомного вкуса, по которому, оказывается, так скучал эти дни.
Наши взгляды не просто встретились — сшиблись, сцепляясь и сплавляясь, и по телу-разуму, всем нервам, покатилось такое… облегчение.
Да именно оно было первым, а не ревущий голод возбуждения, что гнался за ним по пятам.
Сначала схлынула боль, реальный объем которой я ощутил только с ее исчезновением, а только потом пришло таившееся в засаде и изголодавшееся желание.
Ленка дернула Лизу за руку, начав что-то рассказывать с торопливой радостью и обрывая наш безмолвный контакт.
Ерохина кивнула, что-то пробурчала и ушла, выглядя, как минимум, ошарашенной.
Я же себя ощущал примерно так же.
Как быть мужику, если его со всей дури волочет вслед за женщиной, а вокруг его дети, которых не бросишь без всяких объяснений, и люди, что наверняка не поймут, если я сорвусь молча.
Пока я сидел тупящим болваном, решая, как быть, Светлана совершила гениальный ход.
— Так, надо до ночи квартиру все же как следует просушить и проветрить.
Народ, как насчет того, чтобы пойти сначала за мороженным, а потом погулять в парке.
Лизу мы оставим охранять квартиру, а Макара ей помогать в этом.
— А, то есть, моей сестре и Макару сырость нипочем?
— ехидно фыркнула Ирина, но мать на нее выразительно зыркнула, и они сорвались шумной гурьбой и ушли.
Я не стал дожидаться, когда их гомон и топот окончательно стихнет, и пошел вглубь квартиры.
Лиза стояла посреди комнаты без футболки.
Вообще-то, времени вполне бы хватило, чтобы встретить меня полностью обнаженной, но в эту минуту степень ее обнаженки значения уже не имела.
Моя адекватность отчалила мигом и скорого возвращения не обещала, уж не после того, как Лизка, сверля меня вызывающе-жарким взглядом, шагнула навстречу.
— Какого хрена, Макар?
— практически прорычала девушка раскатисто-дразняще, останавливаясь так близко и при этом безумно далеко.
— Конкретизируй вопрос, — попросил я, и уничтожил-таки последнее расстояние между нами, притянув ее к себе и сходу попытавшись втянуть в поцелуй.
Но засранка резко повернула голову, ускользая, и я наказал ее за это, прижавшись ртом пониже уха и перейдя на шепот.
— Какого хрена я приперся в твой дом?
Какого хрена торчал тут, дожидаясь тебя и общаясь с твоими?
Или какого хрена я сейчас чувствую себя чуток рехнутым от того, как тебя хочу?
— Какого хрена ты решил, что можешь просто явиться и без единого слова хватать меня и тащить в постель!
— выпалила она, откидывая голову и проходясь ладонями по моей спине, отчего вдоль позвоночника потекла огненно-пушистая река, а в башке совсем опустело от вида покорно открытой шеи.
— Постель вот ни капли не принципиальна, Лиз.
Я прямо с места не сходя готов… — как она пахнет, как ощущается под пальцами, губами… Я от этого дурею-дурею-дурею, пьянею прямо в слюни… — Лебедев!
— мигом озлившись, Лизка отпихнула меня и вывернулась из рук, оставив обворованным.
— Мы так-то расстались и не слишком по-доброму, припоминаешь?
Сейчас я куда как лучше помню, как же долго в тебе не был.
— Не расстались.
Ты психанула и ушла.
— Прям без повода, да?
Блин, Лебедев, да глаза-то подними!
— На кой?
Не даешь себя руками трогать, буду хоть глазами лапать.
А говорить я и так способен, если у тебя есть такая острая необходимость, мало понятная мне, надо заметить.
— Ну еще бы!
С таким-то стояком ты был расположен к разговорам, — фыркнула она, и я мгновенно ощутил, как упало напряжение, возведенное ею между нами барьером.
И мгновенно воспользовался этим, шагнув к ней опять и обняв.
Скользнул сразу одной загребущей рукой на ее ягодицу и сильно сжал, помня, как она реагирует именно на мои несдержанные ласки.
Лизка охнула и изогнулась в пояснице, вжимаясь животом в мой гудящий в штанах ствол, и проворчала якобы недовольно.
— Лебедев!
— Я, Лиз, я, — проворчал, проходясь поцелуями по ее шее вниз, добираясь до манящей ложбинки, и глубоко, смакуя, вдохнул, ощущая, что тормоза испаряются, как и весь мир вокруг и опора под ногами.
