Конференция в Кембридже
На недавно проходившей в Кембридже конференции по вопросам науки и религии я выдвинул аргумент, описанный в этой книге под названием «готовый к полёту “Боинг-747”». При этом мне пришлось столкнуться с, мягко говоря, искренней неспособностью прийти к единому мнению по поводу простоты бога. В результате я понял много нового и посему хочу поделиться опытом с читателями.
Прежде всего придётся исповедаться (полагаю, это верное слово) в том, что финансировал конференцию Фонд Темплтона. Публику составляла горстка тщательно отобранных американских и английских научных журналистов. Среди 18 приглашённых докладчиков мне отводилась формальная роль атеиста. Один из журналистов, Джон Хорган, сказал, что каждому из них, помимо оплаты всех расходов, заплатили за присутствие на конференции щедрый гонорар в 15 тысяч американских долларов. Меня это удивило. Имея большой опыт посещения академических конференций, я ещё никогда не слышал, чтобы не только докладчики получали гонорар за выступления, но и публика — за присутствие. Узнай я об этом раньше, сразу бы заподозрил неладное. Уж не пытается ли Фонд Темплтона подкупить пишущих о науке журналистов и смутить их профессиональную честность? Подобные же мысли беспокоили и Джона Хоргана, который позднее написал об этом мероприятии статью.113 В ней он, к моему огорчению, признался, что принять решение об участии ему и другим помогло разрекламированное известие о моём присутствии в качестве докладчика:
Британский биолог Ричард Докинз, чьё участие в конференции убедило меня и моих коллег в её правомерности, был единственным из выступающих, кто заявил о несовместимости религиозных убеждений с научными. Другие докладчики — три агностика, один иудей и один деист и двенадцать христиан (мусульманский философ отказался от участия в последний момент) — явно склонялись в сторону религии, христианства.
Располагающая в общем статья Хоргана противоречива. Несмотря на свои подозрения, он, безусловно, вынес из опыта конференции немало ценного (так же, как и я, о чём будет сказано ниже). Вот что он пишет:
Разговоры с верующими помогли мне глубже понять, почему некоторые умные, хорошо образованные люди принимают религию. Один журналист обсуждал опыт дара языков, другой рассказывал о сокровенных взаимоотношениях с Иисусом. Мои убеждения не изменились, чего нельзя сказать обо всех остальных присутствующих. По крайней мере один участник заявил, что его вера пошатнулась под влиянием проведённого Докинзом анализа религии. И если Фонду Темплтона удалось хотя бы чуть-чуть продвинуть нас в сторону идеального, по моему мнению, мира без религий, может, это не так уж и плохо?
Статья Хоргана была впоследствии воспроизведена его литературным агентом Джоном Брокманом на веб-сайте «Остриё» («Edge»), часто называемом интерактивным научным салоном, и вызвала ряд комментариев, включая отзыв физика-теоретика Фримана Дайсона. Отвечая Дайсону, я привёл цитату из его речи, произнесённой во время получения премии Темплтона. Согласие Дайсона получить премию Темплтона, нечаянно ли, нарочно ли, стало для мировой общественности мощным сигналом. Его невозможно воспринять иначе как поддержку религии одним из самых уважаемых в мире физиков.
Меня устраивает моя, разделяемая огромным количеством христиан, позиция человека, которого мало заботит учение о Троице или историческая достоверность Евангелий.
Разве не это же самое сказал бы любой учёный-атеист, пытающийся прослыть христианином? Вот ещё несколько высказываний из той же речи в сопровождении выделенных курсивом воображаемых вопросов чиновнику Фонда Темплтона:
— Хотите, чтобы я сказал теперь ещё что-нибудь более глубокомысленное? Может быть, попробовать вот так:
— Я не делаю чёткого разграничения между разумом и богом. Бог — это то, во что превращается разум, вырвавшись за пределы доступного нашему пониманию.
— Ну что, хватит? Можно, я пойду опять заниматься физикой? Нет, ещё не достаточно? Ну ладно, тогда вот:
— Даже в кровавой истории XX века можно наблюдать религиозный прогресс. Два злодея, в лице которых воплотились чудовищные деяния XX века, — Адольф Гитлер и Иосиф Сталин — оба были атеистами.114
— Теперь можно идти?
Дайсон запросто мог бы отмести звучащие в этих цитатах подозрения, если бы решил ясно изложить, какие доказательства заставляют его верить в бога больше, чем только в эйнштейновском смысле, с которым, как я объяснял в главе 1, мы все заведомо согласны. Если я правильно понял статью Хоргана, в ней подразумевается, что деньги Фонда Темплтона используются на подкуп науки. Я уверен, что Фримена Дайсона подкупить невозможно. Но прозвучавшая при получении премии речь может оказаться соблазном для других. Премия Темплтона на два порядка выше приманок, предложенных журналистам в Кембридже; её сумма специально выбрана так, чтобы оказаться больше Нобелевской. Мой друг, философ Дэниел Деннет, как-то по-фаустовски пошутил: «Ричард, если для тебя когда-нибудь наступит чёрный день…»
Как бы то ни было, в течение двух дней я присутствовал на кембриджской конференции, сделал доклад и участвовал в прениях по ряду других выступлений. Мне хотелось услышать комментарии теологов на аргумент о том, что любой бог, способный сотворить Вселенную, сам должен быть сложным и статистически невероятным. Наиболее сильным из прозвучавших возражений было обвинение меня в насильственном навязывании теологии научной теории познания.115 Теологи всегда говорят о простоте бога. Как могу я, учёный, заявлять теологам, что их бог должен быть сложным? Раз теологи всегда утверждали, что бог находится за пределами науки, научные аргументы, которые я привык использовать в моей профессии, не имеют силы.
У меня не возникло впечатления, что предлагающие такую уклончивую защиту теологи намеренно лгали. Похоже, они выражали свою точку зрения искренне. Однако я не мог не вспомнить строки Питера Медавара из рецензии на книгу отца Тейяра де Шардена «Феномен человека», рецензии, которую, пожалуй, можно назвать самой негативной из когда-либо написанных: «Автору удастся избежать обвинений во лжи только по той причине, что, прежде чем обманывать других, он приложил немало усилий, чтобы обмануть себя».116 Встреченные мною в Кембридже теологи укрылись в безопасном, недостижимом для рациональных аргументов гносеологическом убежище, потому что они сами так постановили. И кто я такой, чтобы заявлять, что рациональные аргументы являются единственно правильными? Помимо научных методов познания имеются и другие, и для познания бога нужно использовать один из них.
Самым важным из этих методов познания, как оказалось, является личный, субъективный опыт. Несколько участников кембриджской дискуссии утверждали, что в голове они ясно слышат, как бог собственной персоной разговаривает с ними. В главе 3 я уже обсуждал иллюзии и галлюцинации («Доказательство от личного “опыта”»), но во время кембриджской конференции мне на ум пришли ещё два аргумента. Во-первых, если бог действительно разговаривает с людьми, данный факт бесспорно подпадает под научную теорию познания. Бог прорывается из своей потусторонней обители в наш мир, где его послания воспринимаются обычным человеческим мозгом, — и вы говорите, что науке здесь нечего делать? Во-вторых, способный одновременно посылать разумные сигналы миллионам людей и получать от них ответы, бог, кем бы или чем бы он ни был, никак не может быть простым. С таким-то рабочим диапазоном частот! Пусть у бога нет состоящего из нейронов мозга или кремниевого процессора, но если он действительно так всемогущ, как считается, то он должен быть устроен ещё более сложно, ещё более неслучайно, чем самый сложный известный нам мозг или компьютер.
Снова и снова мои религиозные друзья возвращались к тому, что должна быть причина, почему всё существующее существует, хотя могло бы и не существовать. Всему должна быть первопричина, и почему бы не называть её богом. Хорошо, соглашался я, но первопричина должна была быть по своей сути простой, и поэтому, если ей и нужно придумать имя, то «бог» здесь не подойдёт (если только не оговорить специально, что под этим термином мы не подразумеваем всего того, что наполняет головы большинства верующих). Искомая первопричина должна была просто предоставить исходный материал для самоуправляемого «подъёмного крана», который постепенно поднял наш мир до нынешнего сложного состояния. Заявлять, что первопричинный движитель был достаточно сложным, чтобы заниматься «разумным замыслом», не говоря уже об одновременном чтении мыслей миллионов людей, — всё равно что сдавать себе идеальные карты при игре в бридж. Посмотрите на окружающую нас биосферу, амазонские джунгли с их густым переплетением лиан, корней и причудливыми арками; с их армиями муравьёв, ягуарами, тапирами и пекари, древесными лягушками и попугаями. Всё вместе это статистически эквивалентно идеальной сдаче карт (задумайтесь о мириадах других возможных способов смешать составные части, ни один из которых не будет работать) — но теперь нам известно, как это всё получилось: благодаря постепенной работе «крана» естественного отбора. Против безропотного согласия с идеей спонтанного появления столь невероятных вещей бунтуют не только учёные — возмущается сам здравый смысл. Заявление о том, что первопричина, то есть «великое неизвестное», благодаря которому вместо небытия имеет место бытие, представляет собой существо, способное спроектировать Вселенную и разговаривать одновременно с миллионом людей, — это фактический отказ от попытки объяснения. Это безобразное проявление бездумной, самоублажающей склонности к фантазиям.
