– Федор, посмотри правде в глаза, – спокойно начала мать. – Да, он не очень хорошо поступил, но отрицать его достоинства ты не имеешь права.
– Достоинства!!! – Федора понесло. – И ты хочешь сказать, что у этого мерзавца есть достоинство?!! И это говоришь ты?! Ты?!! – он в ярости посмотрел на мать.
– Да, – женщина спокойно выдержала взгляд. – Но мы отвлеклись от темы, – она уже и сама уже поняла, что это было неосмотрительно с ее стороны приводить подобные примеры. – Сейчас разговор не о нем, а о тебе.
– А что ты лезешь в мою жизнь? Что вы все от меня хотите?!!
– Ты мой сын, мне не безразлично твое будущее и мне важно, кто будут мои внуки.
– Но это моя жизнь! И я буду делать то, что захочу!
– Может, ты еще и женишься на этой…
– Уже женился.
Нина Сергеевна потеряла дар речи.
– Вот как? Ну, спасибо, сыночек, – на ее глаза набежали слезы. – Ноги моей здесь больше не будет! – и она, не забыв громко хлопнуть дверью, ушла.
Федор, тяжело дыша, только сейчас осознал, что же он наделал, и вдруг почувствовал, как к нему прижалась Катя.
– Я знала, я знала, что ты меня любишь! – глаза девушки горели от счастья.
«Свобода была так близка!» – горько подумал он.
Но судьба скорчила ему очередную рожицу.
1716 г. Франция. Париж
Отнести бумаги во дворец – дело, конечно, хорошее. Наконец он сможет обрести влиятельного покровителя и вести свою игру при дворе. Но все это слишком просто, а главное скучно. Скуку Филипп не любил больше всего на свете. Он любил ходить по острию бритвы, отыгрывая у Судьбы потерянное ранее.
Он слегка замедлил шаг, и выражение его лица изменилось, он стал похож на затравленного зверя. Филипп надвинул шляпу на глаза, чтобы никто не сумел разглядеть в его лице маленького испуганного мальчишку. И не потому, что терпеть не мог ныть и жаловаться, и не потому, что никогда и никому он не рассказывал всего, что тяжелым грузом давило на сердце. Просто он знал, что в игре «кто самый несчастный?» выиграет именно он. Филипп не жалел себя. Никогда. За прошедшие годы он научился думать о своей безжалостной судьбе холодно и трезво. Потому что знал – стоит только раскиснуть, и сразу же превратишься в страшное, бесполезное создание, из тех, что едят отбросы и ночуют в богадельнях. Он знал, что такое бедность, настоящая, жалкая, ему была известна безысходность и неизвестность, когда он стоял над пропастью и точно знал, какая тонкая грань отделяет благополучие от мрака и гибели. Он прошел через это! И если судьба дала ему шанс? То грех им не воспользоваться.
Погруженный в свой дерзкий план, Филипп поднимался по старой, скрипучей лестнице, грозящей провалиться не сегодня, так завтра. Наконец он добрался до чердака и громко постучал в обшарпанную узкую дверь.
– Добрый день, господин Обинье.
Ему открыла молодая девушка лет восемнадцати, пухленькая, с розовыми щечками, не очень красивая, однако милая и добрая, что делало ее привлекательной.
– Габриэль, сколько раз я просил называть меня просто Филипп, – вместо приветствия пробурчал он.
Девушка провела гостя в довольно тесную комнатушку, где стояла небольшая жаровня, грубо срубленный стол, пара ветхих стульев и небольшая скамья. Немного оживляло эту убогую обстановку зеркало в прекрасной бронзовой раме, неизвестно откуда попавшее в эту нищету, да яркие лучи света, врывающиеся через маленькое слуховое окно.
– И это вы называете новым жильем? – недоуменно поинтересовался гость.
– У нас теперь две комнаты, – не смутилась хозяйка.
– Понятно, – хотя он так ничего и не понял. – А где Артур, Шарль?
– Они скоро будут, – сказала девушка. – Хотите вина?
– Пойло, которое вы называете вином, нет, уволь, – Филипп не церемонился, из чего следовало, что он чувствовал себя здесь как дома.
– Нет, гос… Ой, Филипп, – девушка мило улыбнулась, – Артур специально для вас купил настоящее, бургундское.
– Да? – приятно удивился гость. – Ну что ж, давай.
Габриэль, деревенская девушка из предместья Руана, которое так славится своей рыбой, сбежала из дома в Париж в надежде на лучшую жизнь. Год назад Артур увидел заплаканную провинциалку, которая вдруг обнаружила, что столица ее не ждала, а хозяин, которому она задолжала за жилье, отправил девушку в бордель. Она так рыдала, что сердобольный Артур, заплатив ее долг, привел к себе домой. Рыжий и раньше заводил романы, но они, как правило, были скоротечны.
«Видимо, это любовь, – подумал Филипп, наблюдая, как девушка аккуратно накрывает на стол. – Во-первых, они уже год вместе, а во-вторых, Рыжий даже разорился на отдельную квартирку, что явно говорит о его серьезных намерениях».
Филипп сел на лавку и с удовольствием вытянул ноги.
– Угощайтесь, – девушка налила вина и пододвинула тарелку с мягким гонесским хлебом, посыпанным свежей зеленью и ровно нарезанными кусочками сыра из Вано. Не успел Филипп как следует насладиться угощением, как в комнате появились друзья, с ног до головы забрызганные грязью.
– А вот и наш Ангелочек, неужели вспомнил старых друзей? – как обычно, выражая недовольство, приветствовал его Косой.
– Что-то случилось? – Рыжий крепко обнял Филиппа и присел рядом. – Ты так долго не появлялся здесь, и мы грешным делом подумали, что маркиз де Обинье решил забыть про нас.
– Я?!!
– А что, ты маркиз, а мы кто? – безобидно отозвался Шарль. – Детство закончилось, се ля ви!
– Мерзавцы! Да как вы могли об этом даже подумать? Вы, мои единственные друзья?!! – разбушевался Филипп.
– Ладно, не обижайся. Мы не правы! – Артур положил руку ему на плечо. – По правде сказать, ты очень нам дорог, и, черт побери, мы скучали, – он уткнулся Филиппу в плечо, а на другое положил голову Косой.
– Ладно! – Филипп сделал глубокий вздох, чтобы удержать набежавшие слезы. – Скоро у вас будет столько денег, что вы не будете знать, куда их деть.
– Ну, моя Жанна найдет, – заржал Шарль.
– Что ты придумал? – Артур отпил вина и внимательно посмотрел на Филиппа.
Под покровом ночи они проникли в дом графа Клермона, друга и собутыльника регента. Делом это оказалось не сложным, ведь для Рыжего не было замков, которые он не смог бы открыть.
Графа они нашли в будуаре, расположенном рядом со спальней. Пасторальная обивка и обилие зеркал подчеркивали обстановку театральности. Мебель, обитая дорогим шелком и украшенная бронзовыми узорами, говорила не только о его тонком вкусе, но и о стремлении к роскоши. Клермон – невысокий краснолицый человек с довольной физиономией и округлым брюшком – что-то увлеченно писал.
Рыжий, мягкой поступью кошки, в два счета оказался у него за спиной, а Филипп непринужденно присел рядом.
– Кто вы? – мужчина испуганно забегал глазами.
– Святая инквизиция, – усмехнулся Филипп. Широкая плотная маска скрывала лицо, поэтому он чувствовал себя уверенно и не боялся быть узнанным.
– Я позову слуг, – заикаясь, пригрозил Клермон и попытался сделать бросок к двери.
– Не успеешь, – Рыжий предупредил его маневр, поднеся к горлу мужчины нож.
Холодная сталь несколько охладила пыл аристократа, и он, тяжело дыша, опустился в кресло.
– Деньги в секретере, – снимая с руки массивные кольца, произнес он.
– Люблю понятливых людей, – улыбнулся Косой.
– Забирайте и проваливайте. – Клермон решил, что стал добычей одной из банд, промышлявших в Париже грабежом.
– Ну-ка, что здесь у нас? – Косой потряс увесистым кошельком и подмигнул Филиппу. – Маловато будет.
– Больше нет, – озираясь по сторонам, брякнул хозяин.
– Придется поискать, – то ли попросил, то ли приказал Филипп. – А что это вы писали, милый граф? Не очередной ли доклад испанскому послу? – от этих слов Клермон вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
– Я не понимаю, о чем вы говорите?
– Не понимаете? Жаль, – подбодрил его Филипп, игравший с ним, как кошка с мышкой. – Может быть, это освежит вашу память, – он достал заранее приготовленные бумаги. – Узнаете?
Граф побледнел и растерянно заморгал. В глазах вспыхнул огонек изумления, смешанный со страхом.
– Кто вы? – голос его звучал болезненно и трагически.
– Я ведь уже представился. Мне кажется, эти бумаги стоят несколько больше, нежели ваши побрякушки. – Филипп брезгливо кивнул в сторону снятых с пальцев перстней.
– Откуда у вас эти бумаги?
– Много вопросов задаешь, – рявкнул Рыжий.
– Я бы сказал, неправильных вопросов, – мягко поправил его Филипп. – Вы должны спросить, сколько это стоит.
– Сколько? – выдохнул Клермон.
– Триста тысяч.
– Триста тысяч? – задохнулся хозяин.
– Не торгуйтесь, граф. А то мои друзья расстроятся и повысят цену.
