от воды. — Слово такое смешное.
— Они сказали, что живут на острове. А остров называется Марь.
Стеше сделалось холодно. Не от болотной воды, которая промочила почти всю одежду, а от Катюшиных слов. Стеша уже слышала про Марь. Впрочем, Катюша тоже могла слышать от того же Серафима, а все остальное просто додумать, дофантазировать. Она подтянула к себе моховую кочку, протянула руку сестре, велела:
— Катя, хватайся!
Ладошка Катюши была мокрой и холодной. Стеша сначала крепко схватила сестру за руку, а потом за пальтишко, сняла с кочки, поставила на относительно твердую землю рядом с собой и только потом вздохнула полной грудью. Оказывается, все это время она не дышала от напряжения и страха.
— Вот и все. — Она поправила желтый платочек на Катюшиной голове, потом крепко-крепко обняла ее. — Идем домой!
Выбрасывать свой импровизированный посох Стеша не стала: никогда не знаешь, когда он снова может понадобиться. Нужно было только понять, в какую сторону им теперь двигаться.
Понимание пришло само собой. На болоте, в этой туманной, размытой действительности она ориентировалась с неожиданной легкостью. Просто знала, куда нужно идти.
— Ты не расскажешь бабушке? — Катюша крепко держала ее за руку, смотрела снизу вверх. Во взгляде ее не было страха, только любопытство.
— Катя, нам нужно поговорить. — Может быть, это не самое лучше время для разговора и точно не самое лучше место. Но другого у них с Катюшей нет.
— Про марёвок? — спросила сестра.
— Про бабушку.
— Они говорят, бабушка злая. Она не пускает их ночью в дом. Ты представляешь, Стеша?! Они же маленькие, у них нет ни мамы, ни папы… — Катюша вдруг тихо всхлипнула, а потом продолжила: — совсем как у нас. И по ночам им холодно. А еще им хочется кушать! — Голос Катюши сделался сердитым и громким. — И они стучатся-стучатся к нам в двери, а войти не могут.
— Почему не могут? — спросила Стеша растерянно. Этот разговор про марёвок одновременно пугал ее и завораживал.
— Потому что на пороге у нас нацарапаны всякие злые рисунки. А в цветочных горшках закопаны головы детенышей.
— Чьих детенышей, Катя? — Стеша понимала, что имеет в виду ее маленькая сестра. Она имеет в виду черепа. Но откуда Катя вообще знает про черепа?
— Это детеныши старой рыбы. — Катюша пожала плечами. — Раз в сто лет у нее рождаются детеныши. Марёвки сказали, что их всегда тринадцать. Почти все умирают маленькими, потому что им не нравится в этом мире, потому что они добрые и ласковые и не видят разницы между водой и землей. Они выплывают на берег и не могут вернуться в болото. И там, на берегу, умирают.
— Господи, страсти какие, — пробормотала Стеша, вглядываясь в сплетение стволов и ветвей впереди.
— Одиннадцать умирают, а двенадцатый живет сто лет, — продолжила Катюша. — Он сильный и не очень добрый. Наверное, потому что старый. Бабушка тоже старая и не очень добрая. А ты молодая и добрая. Понимаешь?
Стеша молча кивнула. На самом деле она ничего не понимала, но верила каждому сказанному Катей слову.
— И этот Двенадцатый, он больше змей, чем рыба. Он может заплывать из болота в заводь и даже выползать на берег.
— А он большой? — спросила Стеша шепотом, словно двенадцатый змей мог ее услышать.
— Очень, — ответила Катюша зловещим шепотом. — Они сказали, что Двенадцатый такой большой, что может три раза обернуться вокруг нашего дома, но он все равно меньше своей мамы, старой рыбы.
Мокрая одежда липла к телу, высасывая остатки тепла. Но холодно Стеше было не от воды, а от слов сестры.
— Старая рыба добрая, но такая старая, что почти все время спит. А Двенадцатый все время голодный и опасный. Только не для нас с тобой. Не бойся, Стеша! Марёвки говорят: нас он никогда-никогда не обидит, потому что мы особенные, хоть еще и не сделали свой выбор. Они говорят, что нам надо бояться не Двенадцатого, а Тринадцатого.
— Есть еще и Тринадцатый? — Стеша так крепко сжала ладонь сестры, что та поморщилась от боли. — А он рыба или змея?
— Марёвки не знают или не хотят говорить. Они сказали, что он живет под землей, на торфяниках, но иногда становится птицей. — Она прижала к груди свою деревянную сову.
— Большой птицей?
— Не знаю. — Катюша пожала плечами. — Они сказали, что Тринадцатый все время злой. Злой и коварный. — Она снова перешла на зловещий шепот. — Марёвки его боятся и стараются не заходить на торфяники, потому что там очень опасно.
Ясно: на торфяниках очень опасно. Там живет Тринадцатый, который то ли рыба, то ли змея, то ли вообще птица. Чудесный получается бестиарий.
— Они не дружат. — Катя вдруг присела над каким-то болотным растением. Стеше даже пришлось выпустить ее ладошку. — Смотри, какое красивое!
Стеша посмотрела, согласно кивнула:
— Красивое. Это росянка. Если хочешь, я потом тебе про нее расскажу.
— Не надо! — Катя помотала головой. — Я про нее и так знаю. Это тоже детёныш.
— У растений нет детёнышей. Вставай, Катя, нам нужно идти.
— Есть! — упрямо повторил сестра. — Это детеныш росянки! Видишь, какой он маленький! Он кушает комаров и мошек, поэтому он плотоядный.
Катя рассказывала ей про росянку, а Стеша пыталась вспомнить, в какой из родительских книг сестра могла видеть картинку с ней. Может быть, мама или папа вместо сказок перед сном читали ей ботанический справочник? Она уже хотела спросить, когда Катя снова заговорила:
— А на болоте, далеко отсюда, ближе к торфяникам, живут взрослые росянки. Они большие. Они кушают летучих мышей и птичек. А самые большие могут съесть косулю или даже человека.
— Господи, Катя! Какие глупости ты говоришь! — не выдержала Стеша.
— Это никакие не глупости! — Катя даже притопнула ногой от досады. — Они настоящие!
— И тебе про них рассказали марёвки, да?
