Группа приблизилась, и доктор Стадлер увидел, что Феррис подводит прибывших к нему.
— Мистер Томпсон, — зычным голосом произнес доктор Феррис, когда они поравнялись, — позвольте представить вам доктора Роберта Стадлера.
Стадлер увидел, что глава государства долю секунды оценивающе обшаривал его взглядом, в котором промелькнуло благоговение, как при виде загадочного феномена из области, недоступной для мистера Томпсона. Но в его глазах читалось и другое — расчетливость, проницательность и оборотистость тертого мошенника, который знает, что все, так или иначе, живут по его меркам. Взгляд этот как будто говорил: «Ну а какой навар снял с этого дела ты?»
— Рад, рад, наслышан, — энергично тряся его руку, кивнул ему мистер Томпсон.
Стадлер узнал, что высокий сутулый мужчина с армейской стрижкой — мистер Висли Мауч. Имена других, кому он пожимал руки, доктор Стадлер не разобрал. Группа двинулась дальше, к трибуне для официальных лиц, а он остался на месте. Его жгло неприятное открытие: оказалось, что одобрительный кивок этого мелкого жулика вызвал у него трепет удовольствия.
Откуда-то появились молодые служители с ручными тележками — они выглядели как театральные капельдинеры и стали раздавать какие-то блестящие предметы с тележек. Это оказались полевые бинокли. Доктор Феррис занял место у микрофона на правительственной трибуне. По сигналу Висли Мауча он обратился к собравшимся.
— Дамы и господа!.. — Его торжественный, полный приторного пафоса голос, многократно усиленный динамиками, казалось, вылетел из глотки гиганта и заполнил тишину прерии.
Толпа замерла, все головы одновременно повернулись в сторону ладной фигурки доктора Ферриса.
— Дамы и господа! В знак признания ваших вы дающихся заслуг и преданности идеалам нашей страны и общества вы избраны, чтобы присутствовать при первой демонстрации научного достижения такой огромной значимости, такой исключительной важности и эпохальных возможностей, что о нем до сих пор было известно лишь узкому кругу лиц как о проекте «К».
Доктор Стадлер сфокусировал бинокль на единственном объекте впереди — отдаленной ферме.
Теперь он хорошо видел беспризорный фермерский дом. Очевидно, дом покинули давно, крыши уже не было, сквозь стропила просвечивало небо. Темные глазницы окон лишь кое-где поблескивали осколками разбитых стекол. Сарай осел, крыша его провалилась, колесо над крытым колодцем заржавело, на дворе валялся опрокинутый трактор.
Доктор Феррис между тем распространялся о первопроходцах научной целины, о годах самозабвенного труда и неустанного поиска, о преданности идее, которая воплотилась в изделие «К».
Странно, думал доктор Стадлер, что посреди этого запустения на ферме все еще пасется стадо коз — шесть или семь, одни щипали траву, другие дремали на солнце среди руин.
— Проект «К», — вещал доктор Феррис, — это исследование в области звука. Наука о звуке содержит немало неожиданного, такого, о чем непосвященные едва ли подозревают…
Футах в пятидесяти от фермерского дома Стадлер увидел новое сооружение непонятного назначения — конструкцию из стальных балок и панелей, которая без видимой цели возвышалась на пустом месте.
Доктор Феррис теперь толковал о колебаниях звука.
Стадлер направил бинокль к горизонту за фермой, но там на десять миль ничего не было видно. Его внимание привлекла одна из коз: она как-то странно дергалась. Теперь он заметил, что козы цепями прикованы к вбитым в землю кольям.
— …были обнаружены, — говорил доктор Феррис, — такие частоты колебаний звука, которых не может выдержать никакая органическая или неорганическая структура.
Стадлер увидел скачущее в траве между козами серебристое пятно. Это непривязанный козленок, резвясь, прыгал вокруг матери.
— Звуковой луч генерируется и направляется из гигантской подземной лаборатории, — сообщил доктор Феррис, указывая на здание на горизонте. — Пульт управления мы между собой именуем «ксилофоном», потому что надо быть чертовски осторожным и нажимать на нужные клавиши, а точнее, на рычажки. Для этой демонстрации основной пульт выведен сюда, на временный «ксилофон», — он указал на панель управления, установленную перед правительственной трибуной, — так что вы сможете увидеть все операции и оценить их простоту…
Стадлер с удовольствием смотрел на резвящегося козленка, его вид и уморительные прыжки действовали умиротворяюще. Малышу не исполнилось еще и двух недель — комочек шелковистого белого меха на грациозных длинных ножках; казалось, он намеренно весело и рьяно имитировал неуклюжесть всех своих четырех прямых, негнущихся конечностей. Казалось, он веселился, радуясь солнечным лучам, летнему дню, своему существованию.
— …звуковой луч невидим, неслышим и полностью управляем относительно направления, расстояния и цели. Первый показ, на котором вы присутствуете, проводится в узком секторе, всего две мили, и полностью безопасен: оцеплена территория в двадцать миль. Этот лабораторный генератор излучает звуковые волны, способные распространяться — через выходное отверстие под куполом, вы можете его видеть, — по территории в радиусе ста миль, самые удаленные точки этой окружности простираются от берегов Миссисипи, приблизительно в районе моста Таггарта, до Де-Мойна и Форт-Доджа в Айове, Остина в Миннесоте, Вудмена в Висконсине и Рок-Айленда в Иллинойсе. Это всего лишь скромное начало. Мы имеем возможность создавать звукогенераторы высокой частоты с радиусом в две и три тысячи миль, но так как мы не смогли своевременно получить необходимое количество термостойкого металла, такого, как сплав Реардэна, нам пришлось удовлетвориться нынешним оборудованием с указанным радиусом действия. В знак признания выдающейся роли, которую сыграл в осуществлении проекта его вдохновитель мистер Томпсон, обеспечивший выделение Государственному институту естественных наук необходимых средств, без которых проект «К» не был бы осуществлен, это великое изобретение впредь будет именоваться гармонизатором Томпсона.
Толпа зааплодировала. Мистер Томпсон не шелохнулся, не двинул ни единым выражением лица. Доктор Стадлер не сомневался, что мелкий мошенник имел к проекту не больше отношения, чем служители-капельдинеры, что у него не хватило бы ни мозгов, ни инициативы, даже достаточной злобы на мир, чтобы подсунуть людям еще одну смертоносную ловушку, что и сам он был всего лишь пешкой, винтиком безмолвной машины — аппарата, у которого не было ни центра, ни вождя, ни направления, аппарата, который приводили в движение отнюдь не доктор Феррис и не Висли Мауч, никто из безмозглых зрителей, собравшихся на трибунах, равно как никто из тех, кто скрывался за кулисами, — аппарата бездушного, неразмышляющего, неосязаемого, в котором не было руководителя, а все были пешками, каждая в меру своей безнравственности. Доктор Стадлер ухватился за край скамьи, ему хотелось вскочить с места и броситься прочь.
— Что же касается того, как и зачем используется звуковой луч, об этом я говорить не стану. Пусть он скажет сам.
Сейчас вы увидите его в действии. Когда доктор Блодгетт нажмет на рычаг «ксилофона», сосредоточьте внимание на цели — ферме в двух милях от вас. Больше смотреть не на что. Луч невидим. Все прогрессивные мыслители давно признали, что нет явлений, а есть только процессы, нет ценностей, есть только следствия. Сейчас, дамы и господа, вы увидите процесс работы гармонизатора Томпсона — и следствие.
Доктор Феррис поклонился, медленно отошел от микрофона и уселся на скамью рядом с доктором Стадлером.
У пульта встал молодцеватый толстячок и выжидающе уставился в глаза мистеру Томпсону. Мистер Томпсон некоторое время смотрел, озадаченно моргая, не понимая или забыв, что от него требуется, пока к нему не наклонился Висли Мауч и не прошептал ему что-то на ухо.
— Контакт! — громко произнес мистер Томпсон.
Доктор Стадлер не нашел в себе сил смотреть на манипуляции Блодгетта, который грациозным, округло женственным движением потянул один рычажок на пульте, затем другой. Доктор Стадлер поднял бинокль и стал смотреть на ферму.
В тот момент, когда он поймал фокус, одна из коз дергала цепочку, чтобы спокойно пожевать пучок высокой травы. В следующий момент она взлетела в воздух, вверх ногами, дергаясь и брыкаясь; потом свалилась в конвульсиях в серую кучу, образованную семью козами — уже без признаков жизни. Только одна нога, прямая, как палка, высунулась вверх из кучи и какое-то время трепетала, как ветвь на ветру. Едва все это дошло до сознания доктора Стадлера, как дом разлетелся на куски, как картонная коробка, и рухнул вниз, накрытый сверху обвалом кирпичей развалившейся трубы. От трактора осталась лепешка. Навес над колодцем разлетелся на части, а колесо, описав длинную Дугу в воздухе, плашмя упало на землю. Стальные балки и перемычки конструкции лопнули и рухнули вниз, как спичечный домик, если на него дунуть. Все произошло так быстро, просто и бесповоротно, что Стадлер не успел ужаснуться, не успел ничего осознать, это не был знакомый ему мир, это был кошмарный сон из тех, что мучают детей, когда предметы можно уничтожать одной злой волей.
