И Света воодушевленно помогала. Снимала крышечки с флаконов, нюхала. Брызгала на бумажные полоски. Брызгала на запястье. Нюхала немолотый кофе. (Кирилл нюхал ее запястье. Еще тогда следовало насторожиться.)
– Лично мне нравится «Шанель». Немножко пахнет… мочалкой лыковой мокрой!
Теперь же все переменилось. Леша чутко улавливал новые оттенки. Все они слегка опустошенно разгуливали по знойному Сен-Тропе, не очень понимая, что здесь вообще можно купить – и себе, и на подарок. Торговых центров тут не было; бутики стояли монументально-дорогие, в тяжеловесной роскоши каких-то кованых дверей, пустые, и даже не пытались бороться за покупателя – отступали куда-то в дремотную тень. Приморские лавочки?.. Все странное, бесполезное: эфирные масла лаванды или мака с наивным, и по шрифту, призывом вспоминать Прованс… Какие-то платочки – что подчеркнула Света – неизвестного состава – шелк ли, не шелк…
– Моя жена любит божьих коровок, – задумчиво, и теперь уже точно сам себе, сказал Кирилл, разминая в руках один из платков, густо населенный коровками.
– Я тоже их люблю! – как бы заметила Света, а как бы и с обидой.
«Ага!» – подумал Леша, который, прячась под завесой из платков (кричащий избыток крашеной материи, как перед зданием ООН), тайно скупал магнитики – друзьям в Казань и московским коллегам по точке… А то и – бесхитростно – в Останкино.
Или так. Кирилл внезапно поссорился с Яной. Может, не поссорился, а просто какая-то неприятность случилась, ведь не скажет (потом рассказал: он увидел, что Яна удалила страницу «ВКонтакте», и испугался, что что-то случилось). Во всяком случае, помрачнел и безотрывно перекидывался эсэмэсками, не поднимая глаз, передоверив себя друзьям на светофорах. Так Света почему-то помрачнела тоже. Ходила за ним, насупленная, поникшая… «Ага», – подумал Леша.
Он внезапно почувствовал себя не уязвленным, а победившим. Ведь он-то оказался сильнее.
Ему интересно было наблюдать за происходящим. Ведь «сверхчеловек» оказался повержен, внезапно и болезненно. Глиняные ноги колосса подломились, когда этого никто не ждал. Уж сколько Кирилл твердил про нравственный стержень. (Нет. Не твердил, конечно. Но это как-то само собой имелось в виду – у человека, у которого все правильно, все честно, все просчитано…) И вдруг! – на глазах у всех, что самое страшное! – быть затащенным в постель, примитивно, пошло, при беременной-то жене, которая ждет в Москве… И все все понимают, посматривают… И главное, Света продолжала тащить дальше – уверенно, властно.
Сокрушительно.
Что происходило в сознании Кирилла – неведомо, но внешне он решил, видимо, «держать лицо». Всячески подчеркивать, что все в порядке, ничего особенного не происходит, и «так и должно быть», все идет по плану… Это, конечно, могло ударить по нему еще больше (что за «сверхчеловек» с такими планами? – это какая мера цинизма?), но и признать, что его с такой легкостью сокрушили, видимо, не мог. Ведь он не способен проигрывать…
И они со Светой принялись играть в пару, в декорациях Лазурного Берега. Чинно гуляли под ручку. Болтали как ни в чем не бывало (Леша догадывался, каких усилий Киру стоило не сбежать на край света, улыбаться, нормальным голосом говорить). Садились рядом в ресторанчике на берегу. Каждый здесь играл свою роль: Света, возможно, что-то доказывала Леше, а Кир что-то доказывал себе: ничего страшного не случилось, он силен, все идет как надо…
Шумело море. Носилась йодистая взвесь. Когда волна била о парапет особенно сильно и туча капель вставала особо густой, было и страшновато, и странно, и странно легко вдыхать – как, видимо, героям старой книжки «Тайна двух океанов», которые на глубине дышали неким «жидким воздухом»… Света по-хозяйски перекладывала из тарелки Кира лучшие кусочки себе, или наоборот, а он – может быть, желая с места броситься в пучину! – как ни в чем не бывало, вчитывался в этикетку вина, потому что понимал немного и по-французски, чмокал губами:
– Кисловатое. Вот с цыпленком я как раз не стал бы сочетать. С твердыми сырами – да.
Гвозди бы делать из этих людей.
За тем обедом Лешу, как капитана команды, много отвлекал Литовченко. Он нудил: может, все-таки уберем ту шутку про негров?
– Ну а почему? – наслаждался Леша, строил из себя дурачка. Еще и курил, зная, что Литовченко не любит табачный дым: но сам же подсел рядом. – По-моему, это смешно… Белый медведь ведь и на самом деле негр… У него черная кожа…
– Ну здесь ведь не принято шутить про негров, – нервничал Литовченко.
– Ну а почему?.. – Леша округлял глаза.
Еще Литовченко ныл, что олигарх Геновский так и не пришел на выступление (и казалось, что в это вкладывалась какая-то скрытая претензия), и, может быть, поехать за ним на горнолыжный курорт в Эльзас-Лотарингию… Но денег уже в обрез…
Франция начинала утомлять.
Нельзя жить в декорациях. Глаз начинает различать и грубую фанеру, и подклеенность уголка – на бумаге с дрожащими в море лодками, – и уже слышен сочный матерок рабочих сцены.
За обедом Кирилл преувеличенно шутил, лез ко всем с различными расспросами и как будто боялся замолчать – показать хоть тень смятения.
«Сверхчеловек» – как робот, который, пробитый, обгоревший, все равно идет вперед, пусть и теряя управление (удерживал лицо, роняя шестеренки), не теряет главного: убежденного вида, что туда и надо идти.
Леше интересно было проверять его на устойчивость. Качнешь разок, качнешь другой – пошатнется, рухнет или нет?
Первую попытку сделал, когда остались вдвоем в номере: Кир распахнул окно (у него появилась страсть постоянно проветривать), открыл ноут и принялся читать ленту «ВКонтакте» с улыбкой Джоконды. Леша залез в искусственный камин, уселся на черную плитку (ею же был выстлан и душ, напоминая крематорий) и, выждав время, начал.
– Кир, можно задать тебе личный вопрос?
Это была важная деталь – спросить разрешения.
– Да, конечно.
– Ты вообще контролируешь ситуацию?
Леша гордился этой формулировкой, которую сочинял полдня на карнавальных улочках.
– Что ты имеешь в виду? – как ни в чем не бывало переспросил Кирилл и смотрел невозмутимо, а глаза – от заоконных отсветов, что ли, – голубые-голубые.
Леша сам почему-то начал разваливаться, путаться в междометиях, едва выдавливая из себя «Вот это все…»
– Ты про Свету, что ли? – холодно удостоверился Кирилл, после чего прочел короткую и твердую лекцию на тему «Мы с ней оба взрослые люди, к тому же с семьями». И удалился. Нельзя сказать, правда, что отповедь далась ему идеально и он вполне владел собой. Он как-то нервно хохотнул: «Я что, похож на жертву обстоятельств?..» И еще что-то в том же духе, что можно было трактовать и как вопросы к себе…
Кирилл при этом даже предпринял слабую попытку контратаки:
– А что, тебя это как-то задевает? Тебе неприятно?
– Нет, ну что ты, – отвечал Леша и гасил удар нарочитым цинизмом: – Я когда-то с ней потрахался, а теперь потрахайся ты.
Только недавно, когда они катили на минивене из «Шарля де Голля», Леша вдруг вспомнил. Он же видел знаменитое крушение 2000 года, о котором упомянул Кирилл, – в теленовостях. Короткий ролик, снятый проезжающими мимо. Тогда еще мобильных с камерами не было, и такое видео было в диковинку: ведь какова вероятность, что у кого-то окажется в руках включенная камера?.. Снято было очень неудачно. На первом плане раздражающе болтался витой, как у телефона, шнур, здоровый, на полкартинки. Может, это была полицейская машина с висящей трубкой рации. Вертел башкой кучерявый водитель. Может, это зачем-то снимали его, изначально. На заднем плане нечто – лениво, медленно, будто набирая мощь, – проползало в небо.
Как известно, «Конкорд», разбегаясь, пропорол шину шасси какой-то мелкой железякой, потерянной накануне «Боингом»; шина взорвалась; загорелись низко посаженные топливные баки. В двухтысячном «Конкорды» уже были экзотикой. Ну, как какие-нибудь ретро-лимузины, на которых только во время свадеб разъезжают. Этот нес богатых немецких туристов в Америку, к круизному океанскому лайнеру и сам по себе был не меньшим «гвоздем» программы, чем тот круизный океанский лайнер… После чего власти Франции тут же забраковали оставшиеся «Конкорды», но, впрочем, другие богатые туристы, у которых теперь примешивались еще и острые ощущения, оплатили торжественный «последний полет» легенды, года через два… А тогда, при полыхающих двигателях, «Конкорд» не смог остановить взлет – все же пришлось взмывать, но и развернуть машину в воздухе, чтобы посадить, тоже не удалось.
На записи он был похож на тучную рождественскую ель. Гордый нос виднелся из широченного, шире, чем крылья, шлейфа пламени. Дикое, но завораживающее зрелище. А самое дикое то, что по траектории взлета казалось: все так и должно быть. Ну, как ракета – с пламенем, так и сверхзвуковой красавец, будто не обращая внимания на то, что под крыльями, деловито и спокойно набирал высоту.
