К вечеру ветер переменился. Филипп распорядился держаться веслами: биремы должны стоять на одном месте!
На рассвете линию горизонта перечеркнули черные паруса. Морские ласточки, как нежно именовали себя пираты, вылетели на добычу. Караван неуклюжих торговых бирем смешался в кучу. Филипп приказал выкинуть белый флаг.
Босоногие, с головами, перевязанными яркими платками, пираты бегали по палубам, ныряли в трюмы, вязали несопротивлявшихся мореходов. На кораблях, где везли невольниц, стоял визг.
Филипп попросил разрешения лицезреть главного пирата. Маленький кривоногий киликиец с серебряной серьгой в ноздре и коралловыми подвесками в ушах вышел вперед.
— Мы не злодеи, — ободрил он пленника, — заплатишь выкуп, ступай на все четыре стороны, а с красотками простись.
— Вы всегда успеете разграбить мои биремы и насладиться моими рабынями, — ответил Филипп, — я не купец, а такой же воин, как к ты. Подумай сам, кто повезет пшеницу в Египет? Под зерном скрыты дары от царя Митридата царю Олимпию. Девушки предназначались для него же. Они еще целомудренны, и, я прошу тебя, не обесценивай этого дара моего царя твоему владыке. Повесив меня, ты ничего не добьешься, но навлечешь гнев Митридата на Олимпия Киликийского.
— Ты прав. — Предводитель пиратов приказал прекратить грабеж.
Биремы взяли на буксир. Мачты срубили. Девушек заперли в трюмы. К ним приставили двойную охрану. Только страх перед Олимпием сдерживал вожделение полудиких морских разбойников.
Присмотревшись к Филиппу, кривоногий киликиец вдруг улыбнулся:
— Я видел тебя в Антиохии. Ты был среди гелиотов! — И назвал свое имя: его зовут Гарм. Он был другом Аридема. Еще в неволе он поцеловал кандалы Аристоника Третьего и поклялся ему в верности. А потом вместе с ним поднимал восстание. Восстание разрослось. Аридем стал царем Сирии.
— Какие времена были — и все погибло! — вздохнул Гарм. — Вот я спасся, а что толку? Мать и обе сестры угнаны в Италию. Брат распят. Отца, связанного, бросили в пруд на ужин муренам. Этих рыб с острыми зубами откармливают для стола Лукулла живыми рабами, чтоб вкусней мясо было! — с горькой усмешкой пояснил киликиец. — Мурены не едят трупы, они брезгливы, а римляне — те не брезгливы, те едят нас живыми и мертвыми! Звери! Я не принимаю от них выкупа. Распарываю их ненасытные утробы и вешаю на реях! — закончил Гарм свое повествование.
* * *
Коракесион, столица Киликии, укрепленная, как военный лагерь, притаилась на побережье за широкой бухтой, вход в которую охранялся подводными камнями и протянутыми под водой толстыми медными цепями.
Чтоб сбить с пути мореходов, киликийцы зажигали ложные маяки. Тонущий корабль вмиг окружали на вертких лодочках. Мужчин убивали, женщин брали в плен.
Не без жути Филипп разглядывал узкую кривую бухту. На сероватой воде колыхались утлые лодочки, широкодонные барки, неповоротливые биремы.
Гарм пригласил его следовать за ним. На набережной их ждали два оседланных иноходца.
Ехали грязными улочками — запах гниющих водорослей, зловоние нечистот, стаи облезлых собак. Пираты в широких персидских шароварах, завязанных у щиколоток, в безрукавках, обшитых монетками и бисером, с широкими ножами за цветистым поясом, с головами, низко повязанными красными, желтыми и синими платками, толпились на площадях, сновали без всякого дела взад и вперед. Лица у всех смуглые, скуластые. Большинство — уроженцы Киликии и прибрежных провинций Азии. Изредка попадались статные могучие варвары Севера, длинноусые галлы и даки… Их красный загар, голубые глаза и выцветшие льняные волосы резко выделялись в смуглой черноволосой толпе. Ни женщин, ни детей, ни подростков на улицах не было. В разбойничьем порту Филипп не заметил и десятой доли той подтянутости, той суровой спартанской воздержанности, которую он наблюдал в восставшей Антиохии. Пираты жили каждый сам по себе. Попадалось, много пьяных. Трезвые уныло шатались, ожидая случая напиться.
На одной из улиц преградила путь внезапно вспыхнувшая драка. Гарм вынужден был пустить в ход хлыст, чтобы пробить дорогу. Пробил — и вдруг вспомнил:
— А невольницы? Их сейчас будут выводить на берег. Туда хлынет весь этот сброд. Надо вернуться!
Они хлестнули коней и рысью помчались назад к пристани. И прискакали вовремя: люди Гарма двумя рядами с мечами наголо и копьями наготове еле сдерживали толпу, а она все прибывала и прибывала. Слышались выкрики, смех.
— Мне только посмотреть!
— Красавица, подыми покрывало!
— Не съедим! Олимпию хватит!
— Какая красотка!
— Не укушу, не бойся!
Наиболее смелые проталкивались и хватали невольниц за одежды. Охрана била смельчаков по рукам, те огрызались. Могла завязаться драка.
— Что мне делать с этими рабынями? — растерялся Гарм.
— Я вручил дар моего царя тебе, слуге владыки Морей. Твое дело.
— Я думаю, их тут больше трехсот. Полтораста мы оставим для Олимпия, а остальные пусть утешат этих бедных людей. Ты скажешь им об этом… сам…
Филипп улыбнулся: пират удачно вышел из трудного положения. Посланцу Митридата надо произнести речь. Что ж, он с удовольствием сделает это: не откажется от признательности киликийцев.
— Воины моря! — круто повернулся он к толпе. — Митридат-Солнце знает, что лучше всего радует вас после битвы. Он дарит вам двести невольниц. Только зачем унижать их недостойным обращением? Что дороже законной подруги и родных детей? Бросайте жребий и по очереди выбирайте любую. Я буду рад побывать на ваших свадьбах!
Свадьбы сыграли в тот же вечер. Пировал весь Коракесион. Захмелевшие вожди морских ватаг клялись Филиппу идти за ним на край света. Посол царя Понтийского заверял их в ответном сердечном чувстве и просил лишь одного: не давать римским триремам спуску и… не грабить корабли Митридата…
II
На другой день его проводили к Олимпию. Крепость-дворец владыки Морей была в высоких горах. В долинах цвели сады — белые и розовые, а здесь дышала зима. Над узкой дорогой вздымались черные гладкие отвесы Тавра.
В ущелье поднялась метель, и всадники въехали в столицу Олимпия заснеженными. Филипп с изумлением разглядывал циклопические постройки крепости: гигантские, тщательно пригнанные один к другому камни, скрепленные каким-то желтоватым составом; бойницы асимметричные, маленькие. Безлюдье. Он обернулся в седле. Далеко внизу широким полукругом синело море, отороченное прибоем. Каждый изгиб берега, каждая бухточка яснели, как вычерченные. «Эвое! Эвое! Я первый увидел!» — пронеслось вдруг в памяти. Он не сразу вспомнил, чей это голос, а вспомнив, радостно улыбнулся: да это же кричал Никий, увидев паруса Армелая! Никий плясал от радости, размахивая руками: «Эвое! Эвое!» Как давно это было! Филипп машинально натянул поводья и остановил лошадь.
Ехавший за ним Гарм удивленно заметил:
— Ты остановился около дворца Олимпия. Тебе описал его кто-нибудь?
Филипп усмехнулся.
— Это восьмое чудо света. Я во сне его видел…
Спешившись и передав коней охране, они вошли во внутрь того, что именовалось дворцом. Грубо сложенные квадратные столбы с железными и бронзовыми кольцами. В середине помещения открытый квадрат. Небо в звездах заглядывало в дом. Навстречу подымался дым от костров, разложенных прямо на полу. И тут же, на неровных, щербатых плитах, — груды бесценных ковров Персиды и Армении, пурпурные покрывала Тира, нежный виссон Сидона… Тут же — пираты в ярких шалях, цветистых шароварах, красных и голубых сапожках.
В центре на груде расшитых золотом подушек, в большой, как на шутовском царьке, короне, в кричаще-яркой мантии возлежал Олимпий. Лицо его, рябое, с широкой челюстью, глубоко сидящими глазами и покатым лбом, являло смесь лукавства, сметливости, ограниченности и жестокости. Он принял Филиппа с напыщенной важностью и долго сохранял ее. Еще бы! Он не верил своим ушам: к нему, грабителю и убийце, бежавшему с галер сыну горшечника, с плавной аттической речью обращался посол самого Митридата! Он именовал его владыкой и чуть ли ни царственным братом царя! Отвечал Филиппу, по знаку Олимпия, высокий тощий грек. Перевирая цитаты классиков, он клялся в нерушимой дружбе и приветствовал союз великих держав: Киликии и Понта.
Филипп был приглашен на подушки к Олимпию. Были осушены чаши в честь высокого гостя. Филипп вскоре заметил: владыка Морей притворяется опьяневшим, но внимательно вслушивается в каждое его слово. Он повторил ему предложение Митридата: Олимпий не будет топить суда понтийцев и их союзников; всю силу своей морской державы сосредоточит против Рима… Царь не имеет большого флота. Он рассчитывает на владыку Морей. Понтийское царство не будет соперничать с Киликией на море. Наоборот, Митридат обязуется щедро поставлять Олимпию оружие, хлеб и невольниц, пока тот будет уничтожать римлян.
