— И что бы я без вас делал? — прочувствованно изрек Ванечка.
— Спился бы или пошел по комсомольской линии, — усмехнувшись, отозвался Ник.
— Цветы… цветы гости принесут, определенно, — продолжала Елка. — Теперь в загсе. Фотограф, шампанское. Машина своя будет… Ванечка, ты квитанции взял?
— Взял, взял.
— Так… Кольца?
— Кольца?
— Кольца?!
— Кольца!!!
Все посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, схватились за головы и застонали. Про главное-то и забыли!
— Что у нас осталось по части денег? — спросил Павел.
— Рублей восемьдесят, — сказала Елка. — Но это впритирочку. Столько еще покупать надо!
— Все равно не хватит, — сокрушенно сказал Ванечка. — В «Юбилее» два кольца, как минимум, четыреста. Ну, триста, если тоненькие.
Беспокоить по этому поводу Таню и ее подруг было бы просто неприлично. Это понимали все, и подобного предложения ни от кого не поступило.
— Стоп! — сказал вдруг Ник. — Не хотелось бы мне этого, но, видно, придется… Где тут у вас телефон?
— Один в гостиной, другой у отца в кабинете, — сказала Елка.
— Я лучше из кабинета, — заявил Ник. — Извините, братцы, но разговор довольно конфиденциальный.
Ник поднялся и балетной походочкой вышел из кухни.
Остальные выпили еще по чашечке и притихли в ожидании.
— Все! — воскликнул Ник, возвратившись. — Я договорился. Вано, завтра жду тебя у «Юбилея» ровно в полдень. Не опоздай и не забудь талоны. И еще узнай у Тани размер пальчика.
— Ой, спасибо тебе! — сказал Ванечка и поднялся. — Братцы, я пошел.
— Все же интересно, Ник, — сказал Павел, когда за Ванечкой захлопнулась калитка. — Откуда, сколько и на каких условиях?
— А стоит ли?
— Уж ты скажи. Нам с Елкой, да и Ванечке надо знать, сколько отдавать и в какие сроки. Очень не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.
Ник вытащил из пачки сигарету, закинул ногу на ногу, закурил и выпустил струйку дыма почти в лицо Павлу.
— Поль, о каких неприятностях ты говоришь? Скорее всего, ничего отдавать не придется. Там, где я взял, еще много осталось.
— То есть?
— Ну, раз уж так хочешь знать, попросил у любимой сестренки. Для нее это не деньги. Павел вспыхнул и отвернулся.
Дома Ванечка напустил такого конспиративного тумана, что даже и сам удивился. С вечера он собрал сумку и сообщил матери, что едет на недельку к друзьям на дачу. Когда Марина Александровна, опасаясь возможного загула, потребовала уточнений, он сказал, что его пригласил к себе в Сосново Леня Рафалович покататься на лыжах. Никакой дачи в Соснове у Рафаловича отродясь не было, но, во-первых, мать с родителями Рафаловича не общалась и узнать этого не могла, а, во-вторых, к его школьным друзьям она относилась столь же положительно, сколь отрицательно — к друзьям студенческой поры. Про дачу Черновых он не сказал, потому что мать вполне могла и обратиться за справками к Дмитрию Дормидонтовичу, и сама не вовремя нагрянуть туда. Впрочем, он сказал, что с ними пару дней пробудет и Павел. Марина Александровна, которой Павел очень нравился, охотно отпустила сына. Надо мальчику побыть на природе с хорошими людьми, а то совсем заучился, из библиотеки не вылезает… Она даже выдала ему двадцать рублей на расходы.
Утром Ванечка сел на трамвай, но у вокзала не вышел, а поехал дальше, до самого «Юбилея», где его уже ждал Ник. Они купили кольца, и оставшиеся до свадьбы два дня Ванечка мотался между Солнечным и общежитием на Маклина.
В ночь накануне решающего дня он сидел на кухне дачи Черновых с Павлом и пил чай. Спать не хотелось. Свадебный костюм, отглаженный Елкой, висел наверху в хозяйской спальне, которая на трое суток переходила в распоряжение молодоженов. Коробочка с кольцами лежала возле лампы на серванте. В соседней спальне спала вконец умотавшаяся Елка.
— И все же я не пойму, друг сердечный, восхищаться тобой или погодить пока, — задумчиво проговорил Павел.
— А что? — вскинулся Ванечка.
— Понимаешь, уж не знаю, хорошо это или плохо, только оттого, что я, сколько себя помню, все по горкам лазал, то и приучился смотреть на жизнь не как на скачку с гиканьем по ровной дорожке, а то и под откос, а как на цепь вершин, которые нужно покорять одну за другой. И каждая новая выше предыдущей. Забрался, передохнул немного, проверил веревочки, слесарню, просчитал маршрут — и снова вверх. А если в расчетах ошибся или сделал неверное движение, то навернешься так, что потом ворон костей не соберет… Только в последнее время ловлю себя на том, что жутко завидую людям, которые способны предпринять что-то важное, даже не понимая, что перед ними вершина, ломятся, толком не подготовившись, не просчитав. Главное — знаю ведь, что, скорее всего, они свалятся, набьют себе шишек, если вообще шею не сломают, а все равно завидую.
— Кому это? — озадаченно спросил Ванечка.
— Да тебе, дурачок! Ведь ты, извини меня, взрослый только по паспорту, а так — телок телком. И все же хватает отваги или безрассудства жениться. И, опять же, продолжая альпинистские сравнения, не только не подготовился к восхождению, а наоборот — веревку и крючья выбросил, трикони свинтил, фляжку продырявил…
— В каком это смысле? — Ванечка обиделся, но чуть-чуть. Ему очень хотелось продолжения разговора. Он любил, когда говорили о нем — только не родители, конечно.
— В самом прямом. Скажи мне, например, где вы собираетесь жить?
— Жить? Мы? Ну, то есть… у нас, конечно…
— И ты думаешь, Тане будет приятно войти в твой дом так, как это планируешь ты? Или Марина Александровна безропотно примет ее? Неужели ты, с твоим писательским воображением, не способен представить себе, какую адскую жизнь она вам устроит?
— Так что же делать?
— Наверное, вам придется пока что снимать жилье. И рассчитывать только на свои силы. На твоем месте я нашел бы какую-нибудь работенку…
— Но Таня хорошо зарабатывает…
— Вот этого я и боялся. Разве непонятно, что это ты должен нести ее в гору, или, по крайней мере, идти с ней в связке, но ни в коем случае не ехать на ее плечах. Это недостойно.
— Но я же ничего не умею!
— Чему-то научиться придется. А потом, что значит не умею? Ты же без пяти минут дипломированный словесник. Можешь давать уроки. А нет, так можно и вагоны разгружать. Мой друг Соболев в аналогичной ситуации пошел в дворники и получил служебную комнату.
Ванечка призадумался. А что, в этом есть даже некоторая романтика — жить трудами рук своих, учиться ковать себя… Как Мартин Иден… Или как у Чехова: «Мы будем работать, работать…»
— Да, — сказал он. — Я подумаю.
— Наверное, это самое главное — чтобы ты думал… Ну ладно, иди спать, жених. Спокойной ночи.
И Павел пошел к себе, а Ванечка остался покурить. Он немного походил по кухне, а потом, воровато озираясь, залез в переполненный холодильник, извлек оттуда сверток с осетриной, предназначенной для завтрашнего торжества, и отхватил увесистый ломоть. Он не собирался отрезать так много, но что делать, если нож пошел криво? Ванечка положил жирный белый кусок в рот и зажмурился. Ах-х! Хорошо. «Завтра, уже завтра», — прошептал он. И полез в буфет в поисках какой-нибудь початой бутылочки. А то ведь без успокоительного и не уснуть.
X
Нинка отступила на шаг и, вопреки своему обыкновению, не смогла подобрать слов, а только всплеснула руками: Оля с Полей постарались на славу. Свадебное платье отличалось сложным фасоном — с вертикальными рядами воланов по подолу, пышной юбкой и открытыми плечами, прикрытыми кружевной пелериной. Фата была достаточно условна: прическу Тани венчала небольшая диадема из искусственных цветочков флердоранжа, а с ее краешков спускалась небольшая газовая вуалька, нисколько не закрывавшая лицо…
— Ох, подруга, — произнесла наконец Нинка. — Так бы и съела тебя. Даже жалко такую красоту мужику-то отдавать.
— А тебе на что? — засмеялась Таня.
— Ни на что. А просто жалко… И за тебя боязно. Иван твой, конечно, парнишка образованный, ласковый, мордовать тебя не станет. Но только все равно нахлебаешься ты с ним. Будет он тебе и муж, и ребенок в одном лице.
— Ты что понимаешь? — рассердилась Таня, но тут же улыбнулась. — Давай-ка, одевайся, свидетельница. Сейчас уже Владимир Николаевич приедет.
Прораб Владимир Николаевич, лысый сорокапятилетний холостяк и тайный Танин обожатель, был на сегодня подряжен в шоферы. Он должен был на своем «Москвиче» отвезти девчонок в загс, а после церемонии доставить молодоженов и свидетелей — Нину с Павлом — на дачу в Солнечное. Приехал он с большим запасом: с утра страшно нервничал, проверял давление в шинах, беспокоился, заведется ли мотор на холоде. Но мороза не было, всего минус два, и машина завелась с одного оборота. Поверх шикарного платья Таня накинула серую синтетическую шубку и прихватила сумку с вещами — она знала, что на даче они с Ванечкой проведут три дня, и в дополнение к выходному выбрала два отгула. Можно было взять и больше, но она подкапливала к отпуску, который ей впервые поставили на лето — за отличные показатели в труде. В коридоре сумку подхватил Владимир Николаевич, взамен вручив ей огромный букет гвоздик, и они спустились к машине, где уже ждала Нинка.
