— Надеюсь, сударь, в вашем уезде подобного не случалось? — спросил Калиостро.
— От пальца не прикуривают, врать не буду! — сказал доктор. — А искры из глаз летят… Вот хоть у господина За-госина о прошлом годе мужик с воза свалился да лбом об оглоблю. Ну, я вам доложу, был фейерверк…
— Все сено сжег, — подтвердил Свиньин. — Да какое сено! Чистый клевер…
Мария хмыкнула и с трудом сдержала смех. Это заметил Калиостро.
— Ах, Господи, да что ж вы такое говорите?! — взорвался Федяшев. — Какое непонимание! Наш гость повествует о совсем иных явлениях!
— Успокойтесь, друг мой! — строго сказал Калиостро. — Я чувствую, здесь собрались люди скептического нрава… Мне ничего бы не стоило поразить их воображение рассказами о таинствах материи, о переходах живой энергии в неживую, о парадоксах магнетизма… — Он покосился на доктора и усмехнулся. — Но, боюсь, все это будет несколько сложно для вашего, сударь, поверженного алкоголем ума. Посему лучше вернемся к трапезе. Видите эту вилку?
— Ну? — сказал доктор.
— Хотите, я ее съем?
— Сделайте такое одолжение! — сказал доктор. Федосья Ивановна всплеснула руками:
— Да что вы, граф? Помилуй Бог! Да это вы меня как хозяйку позорите… Сейчас десерт! Фимка! Ну что стоишь, дура! Неси шоколад!
— Не беспокойтесь, сударыня! — сказал Калиостро. — Я же объяснял про взаимный переход энергии… И с этой стороны у шоколада не больше достоинств, чем у сего железного предмета.
После этих слов Калиостро постучал вилкой по звонкому бокалу, потом эффектным движением сунул вилку в рот, с аппетитом прожевал ее и благополучно проглотил… После чего взглянул на доктора.
Доктор, подумав, ободрил Калиостро взглядом. Кивнул:
— Да! — сказал он. — Это от души… Это достойно восхищения. Ложки у меня пациенты глотали много раз, не скрою, но вот так, чтобы за обедом… на десерт… и острый предмет… замечательно! За это вам искренняя сердечная благодарность. Ежели, конечно, еще кроме железных предметов и фарфор можете употребить… — Он взялся за большую тарелку и оглядел ее со всех сторон. — Тогда просто нет слов!
Все обернулись в сторону Калиостро.
— Мда… Однако это становится утомительным, — вздохнул Калиостро и встал из-за стола. — Благодарю, сударь. Я уже сыт, пора и делом заняться. Ну, где там ваш идеал, господин Федяшев? Показывайте…
Освещая дорогу канделябром с горящими свечами, Федяшев повел Калиостро наверх, в свой кабинет. Следом шли Мария, Федосья Ивановна и Маргадон.
Статуя стояла в самом углу на небольшой подставке. Отломанная рука была прибинтована к плечу.
Калиостро оглядел статую и удовлетворенно покачал головой:
— Прекрасное создание! Браво сударь! Мне нравится ваш вкус!
— Славная фемина! — поддакнул Маргадон и прищелкнул языком.
— Узнаешь. Маргадон?
— Натюрлих! — ответил Маргадон почему-то по-немецки. — Только плечи пошире… И бедра…
Калиостро гневно глянул на Маргадона и что-то резко сказал ему по-итальянски. Тот пристыжено смолк.
— Нельзя говорить со слугой о возвышенном, — иронично заметил Калиостро. — Ум невежды — в молчании! Однако сейчас он сказал правду. Мы действительно встречали эту прекрасную даму…
— Как? — ахнул Федяшев. — Вы ее видели?
— И не раз! — спокойно сказал Калиостро. — Я же вам объяснял, сколь долга была моя жизнь. Неудивительно, что судьба позволяла мне лицезреть и этот образ. Когда-то давно ее звали Елена… Елена Прекрасная…
— Елена! — шепотом повторил Федяшев.
— Позже ее звали Беатриче…
— Беатриче… — повторил Федяшев.
— Прасковья ее звали, — вмешалась тетушка. — Лепили ее с Прасковьи Тулуповой! У деда Лешиного была тут одна… извиняюсь…
— Неважно, с кого ее «лепили», — с улыбкой ответил Калиостро. — Истинный художник копирует не натуру, но лишь свое воображение. Думаю, вы это понимаете, друг мой, — добавил он, обращаясь к Алексею, — и не ждете от меня портретного сходства?!
— В общем-то… конечно, — растерянно пробормотал Федяшев. — Но с другой стороны… я думал — будет похожа.
— Материализация идей есть материализация идей! — строго заметил Калиостро. — Она зримо воплощает фантазию. С первоосновой же сохраняет лишь общие контуры. Тем более что и сама модель у вас… в скверном состоянии. — Он внимательно оглядел статую. — Вы роняли ее, что ли?
— Говорила, не надо трогать… Говорила, — запричитала Федосья Ивановна.
— Она стояла в парке… — начал пояснять Федяшев. — Я подумал: там дождь, голуби…
— Ах как неосмотрительно! — покачал головой Калиостро. — Идеал нельзя отрывать от почвы! Нарушаются магнетические связи! Извольте водрузить на место! И немедленно! Теперь уж даже и не знаю, как она будет выглядеть, ваша Лаура…
— Лаура? — воскликнул Федяшев. — Не Лаура ли это, воспетая великим Петраркой?
— Когда-то она была ею, — спокойно ответил Калиостро. — Я же говорю: она являлась миру под разными именами: Лаура, Джульетта… Даже и не ведаю, какое имя она выберет в нашем веке? Может быть, Мария? Вы не возражаете, сударыня? — Он повернулся к Марии и в упор посмотрел ей в глаза.
Мария вздрогнула, но выдержала взгляд и ответила:
— Отчего же! Это честь для меня. Не я сама, то хоть имя мое послужит чьей-то любви.
— А вы, сударь? — Калиостро вонзил свой взгляд в Федяшева.
— О! Это прелестное имя! — Федяшев нежно посмотрел на Марию. — Да я и внешний облик вашей спутницы воспринял бы с радостью…
Наступила пауза. Маргадон от неожиданности икнул и с недоумением посмотрел на магистра.
Калиостро побледнел, закрыл глаза. Его лицо исказила гримаса, словно он ощутил физическую боль. Однако он взял себя в руки и через секунду улыбнулся.
— Должен вас огорчить, друзья! Сейчас мне было видение… — Он еще раз оглядел статую. — Галатею будут звать ЛОРЕНЦИЕЙ!
После обеда хозяева и гости разбрелись по своим комнатам на полуденный отдых.
Маргадон и Жакоб от нечего делать опробовали столы в биллиардной.
— И здесь тоска! — сказал Маргадон, забивая очередной шар. — Кормят до отвала. Двери не запирают. У ключницы попросил три рубля — дала и не спросила, когда отдам. Честное слово, Жакоб, они меня доконают!!
— Погрузитесь в себя, сэр! — посоветовал Жакоб. — В тайники своей души…
— Там холодно и страшно, — отмахнулся Маргадон. — Лучше уж заботиться о теле.
Он увидел, что мимо окон идет розовощекая Фимка, и отложил кий.
— Селянка! — крикнул он. — Подь сюда… Фимка покорно подошла:
— Чего изволите?!
— Хочешь большой, но чистой любви? — бесцеремонно сказал Маргадон.
— Как не хотеть! — ответила Фимка.
— Однако! — ухмыльнулся Маргадон. — Мне нравится твоя простота. Придешь сегодня в полночь на сеновал?
— Придем-с… — сказала Фимка. — Только уж и вы приходите. А то вон тот сударь тоже позвал, а опосля испугался…
Маргадон удивленно уставился на Жакоба.
— Она с кузнецом придет! — спокойно объяснил Жакоб.
— С каким кузнецом?
— Дядя мой… Степан. Он мне заместо отца.
— Какой кузнец? Зачем кузнец? — изумился Маргадон. — Я не лошадь!
— Благословлять, — простодушно сказала Фимка. — Вы ж изволите предложение делать или как?
Маргадон секунду обалдело смотрел на нее, потом его ус нервно задергался:
— Ступай, селянка! Видишь, играем. Не мешай!
Режиссер М. Захаров, драматург Г. Горин, оператор В. Нахабцев
Из окна своего кабинета Федяшев увидел, как из дома вышла Мария. Он поспешно завязал галстук, надел новый сюртук и спустился вниз.
Мария сидела в беседке возле пруда и печально смотрела на водную гладь…
Сзади послышался шорох. Она испуганно оглянулась, увидела Калиостро.
— Извините, что прервал ваше уединение, — сказал Калиостро. — Мне сейчас было послание от вашего папеньки.
— Как? — ахнула Мария. — Где же оно? — И нетерпеливо протянула руку.
— Мысленное послание, — улыбнулся Калиостро. — Он явился ко мне во сне… Выглядел хорошо. Пульс ровный… Дыхание размеренное… Румянец.
Мария подозрительно посмотрела на Калиостро:
— Граф, коли так — я счастлива! — Но если вы обманываете меня, это грех. И небо покарает вас!
— Если б я был обманщиком, — спокойно возразил Калиостро, — у неба было достаточно времени для возмездия. Но если я уже две недели безвинно терплю вашу подозрительность и неприязнь, не кажется ли вам, сударыня, что это жестоко? Как мне доказать свои чувства? Застрелиться? Так пуля меня не берет… Утопиться? — Он глянул на пруд и с ужасом увидел, что к ним направляется лодочка. На веслах сидел Федяшев, рядом с ним лежала огромная охапка ромашек… — Или утопить этого надоедливого субъекта?! — зло закончил Калиостро.
