— Вовремя пришел, — кивнул Оруджев, — через полчаса здесь появятся итальянские и немецкие журналисты. Иди быстрее в душ, я уже включил сауну.
Дронго медленно разделся и прошел под душ. Неожиданно он увидел, что Мураев недоуменно смотрит на его грудь.
— Что это у вас? — спросил он. — Вы были ранены?
Дронго смутился. Он забыл, что вода делает более четким шрам на его груди — эту рану он в свое время получил от Луизы Шернер. Он невольно отвернулся.
— Это случайно, — сказал он. — просто не рассчитал, когда прыгал с вышки.
— Как это — не рассчитал? — удивился Мураев. — Этот след не от падения с вышки. Вы были ранены?
— Не помню, — сказал Дронго, — наверное, был.
— Не хотите говорить, — понял Мураев.
— Не хочу, Михаил Николаевич. О чем говорить? Страна, которую я защищал, канула в лету, все идеалы оказались ни к черту. Иногда я кажусь себе динозавром. Слишком много личного осталось в другой жизни.
— Понимаю. — тяжело кивнул Мураев, — я сам не люблю вспоминать прошлую жизнь. Извините, если я вас обидел. Про вас столько рассказывают разных легенд. Говорят, что вы тот самый Дронго, которого знает вся Европа.
— Это обычное преувеличение.
Дронго встал под душ и закрыл глаза. Он вошел в сауну позже остальных. Может, поэтому он остался в ней чуть дольше обычного. Потом был долгий перерыв, когда они отдыхали на веранде. Оруджев и Харламов вернулись в сауну, а Дронго все еще сидел рядом с Мураевым.
— Вы знаете, — сказал Михаил Николаевич. — я ведь тоже не всегда принимал перемены, которые происходили в нашей жизни. И со многим был не согласен. Несколько лет назад меня выдвинули на государственную премию, и я был абсолютно убежден, что не получу ее. И знаете почему? Я нелицеприятно высказывался про нашего бывшего президента. Но, к моему огромному удивлению, премию мне дали. Очевидно, люди, которые меня представляли на премию, не читали моих книг.
— Так иногда бывает. — согласился Дронго, — но из-за этого вы не стали менять свои взгляды.
— Нет уж, увольте, — нахмурился Мураев. — мне за шестьдесят, и в моем возрасте как-то неприлично их менять.
— А я считаю, что это неприлично и в сорок, — вздохнул Дронго, — хотя Лоуэлл полагал, что не меняют своих взглядов только покойники и дураки.
— Он был неправ, этот ваш Лоуэлл, — в сердцах сказал Мураев, поднимаясь со скамьи и направляясь в сауну.
Дронго остался сидеть на скамье. Он долго сидел с закрытыми глазами. Даже когда Мураев и два его товарища вышли из сауны и отправились в душ, чтобы затем переодеться и спуститься вниз, Дронго продолжал сидеть на скамье. Потом он тяжело поднялся и направился в сауну. Выходивший из душа немец с возмущением оглядел Дронго. Тот понял, чем был возмущен немец: у дверей сауны висела надпись, запрещавшая входить туда в купальных костюмах. Дронго вздохнул и, сняв плавки, вошел в сауну. Он постелил полотенце, лег на спину и закрыл глаза.
Но его одиночество длилось недолго. Неожиданно перед стеклянной дверью появились две немецкие журналистки.
— Только этого не хватало, — пробормотал Дронго, чуть приподнимаясь.
Немки спокойно разделись и вошли в сауну. Одна из них расстелила полотенце и легла рядом с Дронго. Другая оказалась на нижней полке. Та, что лежала на нижней полке, взглянула на Дронго и отвернулась, словно здесь никого не было. Он быстро отвел глаза.
«Интересная ситуация, — с некоторым смущением подумал он. — Никогда не попадал в более дурацкое положение».
Встать и уйти было невозможно. Он почувствовал смущение и перевернулся на живот. Но долго лежать в таком положении тоже не смог. Его тело реагировало на присутствие двух голых молодых женщин, и ему было неловко, что он вел себя не совсем адекватно.
Немка, лежавшая рядом, с интересом посмотрела на него, не понимая, почему он так нервничает. В этот момент за дверью показалась итальянская журналистка — высокая черноволосая женщина с крупной грудью, широкими бедрами и узкой талией. Она медленно раздевалась за дверью перед тем как войти в сауну.
«Кажется, пора уходить», — подумал Дронго, и без того чувствовавший себя неловко. Он пытался лечь на живот, но полотенце уже нагрелось, и он каждый раз с проклятиями переворачивался на спину, стараясь не смотреть в сторону немок, насмешливо наблюдавших за ним.
Итальянка вошла в сауну. Он заставил себя смотреть в потолок, чтобы не видеть раздетую женщину. В накаленном воздухе сауны он чувствовал себя скованно. Вошедшая обнаружила, что нижняя полка занята. Очевидно, она любила париться: расстелив полотенце на полке рядом с теми, где находились Дронго и немецкая журналистка, она заняла ее.
«Сумасшедший дом, — обреченно подумал он, — какой я, к черту, европеец. Я самый настоящий азиат».
Итальянка взглянула на него, улыбнулась и легла. Она оказалась почти рядом с его ногами. Он пошевелил пальцами и взглянул на лежавшую женщину. Итальянка была сложена безупречно. Дронго закрыл глаза. Чтобы выйти, нужно подняться и перешагнуть через одну из немок. Не говоря уже о том, что подниматься придется буквально на глазах у итальянки.
«Чертовы нудисты», — думал он. Ему было не смешно. Немки же прыскали. Их, очевидно, забавляла эта ситуация.
«Не буду о них думать», — вздохнул он, заставляя себя мысленно переключиться на что-то другое. Но сделать это было невозможно. Дронго посмотрел на лежавшую рядом немку, потом перевел взгляд на итальянку. Та повернула голову и взглянула на него, а затем медленно и спокойно осмотрела с головы до ног. Неожиданно она широко улыбнулась и громко сказала:
— О мама миа! Браво, сеньор!
Он с ужасом поднял голову. Она смотрела именно туда, куда не нужно было смотреть. Дронго почувствовал, что краснеет. Он не был аскетом и не отличался особым целомудрием, но ему было неловко. В этой сауне ему стало очевидно, что он никогда не сможет стать стопроцентным европейцем.
— Извините, — сказал он, пытаясь подняться.
Итальянка продолжала с восхищением смотреть на него. Он решительно перешагнул через немку. Последняя даже не открыла глаза.
«Никогда в жизни больше не буду появляться в этих немецких саунах, — торжественно поклялся Дронго. — Какой идиот придумал эти нудистские забавы». Он выскочил из сауны, чувствуя, что задыхается. Голый немец, похожий на большую розовую свинью, лениво посмотрел на выскочившего Дронго. Немец был в состоянии неги. Его явно не волновали голые женщины.
«Нужно было уйти вместе с остальными», — подумал Дронго, бросаясь к своим вещам. Через минуту он был в своем номере, где решил принять душ.
«Мы другие, — размышлял он, ожесточенно орудуя мочалкой, — у нас другие взгляды, другая мораль. Нам кажется постыдным обнажаться перед другими. Они воспитывались на западноевропейской живописи, где был развит культ голого тела. Для них сексуальная революция — это событие тридцатилетней давности, а автоматы с презервативами так же естественны, как для нас автоматы с минеральной водой. Они не стесняются признаваться в своих гомосексуальных и лесбийских симпатиях, а для нас это страшное табу до сих пор».
Он вышел из ванной, собираясь позвонить портье. И вдруг сел на диван и расхохотался. Он не мог себе представить, что поведет себя подобным образом. Видимо, сказалась его неготовность к такому развитию событий. Позвонив портье, он вызвал горничную и, дав ей десять долларов, попросил срочно погладить темно-синий костюм и белую сорочку. Через двадцать минут женщина принесла костюм, и он начал одеваться.
Спустившись вниз, Дронго увидел испанцев — Альберто Порлана и его супругу. Оба были взволнованы.
— В наш номер проник человек, сообщил Альберто. — Мы уже сообщили в полицию. Сейчас они должны приехать.
— У вас что-то пропало? — спросил Дронго.
— Ничего особенного, — ответил Альберто, — немного денег, зонтик моей супруги и мой дневник. Странно, что вор смог открыть мой дипломат, закрытый на кодированный замок, и украл только дневник и деньги, оставив портфель.
— Какой дневник?
— Я записывал там события, происходившие с нами в дороге. Путевой дневник.
— Тот самый, о котором вы говорили в вагоне-ресторане?
— Да, тот самый, — растерянно сказал Альберто. — Не понимаю, кому он мог понадобиться. И деньги украли — шестьсот долларов.
— Когда в поезде произошел несчастный случай с Темелисом, вы вместе вернулись в свой вагон?
— Конечно, — кивнул расстроенный Альберто, — мы были все вместе, вчетвером. Потом Карлос достал свою книжку и пошел к вам. А за ним пошли и все мы.
— Надеюсь, полиция найдет вора, — пробормотал Дронго.
Он пошел дальше, к выходу. В небольшом кафе за столиком сидели несколько человек. У стойки бара стояли Виржиния Захарьева и Павел Борисов.
— Три золотые текилы, — сказал Дронго, подходя к стойке.
Роль барменши выполняла миловидная немка. Она принесла три рюмки текилы с дольками апельсина. По правилам, золотую текилу подавали с апельсином и перцем, а серебряную — с лимоном и солью. Но Дронго не любил текилу с апельсинами.
