На следующий день по стольному граду Государства Российского, матушке-Москве, среди множества телег, возков и колымаг двигалось три совершенно не похожих друг на друга гужевых транспортных средства. Они следовали в различных направлениях и в разное время суток, команды каждого из них не подозревали о существовании друг друга, но все эти люди уже были связаны незримыми нитями судьбы, предопределившей их нечаянную встречу и совместные хлопоты с непредсказуемым страшным исходом.
Первая повозка являла собой типичную боярскую колымагу: огромный и неповоротливый дом на колесах, закрытый со всех сторон от дождя, ветра и нескромных взоров. Перед самым обедом колымага торжественно и шумно выкатилась со двора князя Юрия и медленно загромыхала в направлении усадьбы боярина Ропши. Сопровождали ее трое конных леших в полном боевом вооружении. Постороннему наблюдателю оставалось только гадать, кто сидел в колымаге: сам ли князь Юрий, или же его чада и домочадцы.
К сожалению, такие отнюдь не праздношатающиеся наблюдатели действительно имелись. Они вначале встретили колымагу на подходе к усадьбе Ропши, а затем, вечером, незаметно проводили назад, до ворот князя Юрия. Но самое неприятное состояло в том, что конвой леших не заметил этих искусно скрывавшихся в толпе или на местности соглядатаев ни на прямом, ни на обратном пути следования. Маршрут, являвшийся достаточно безопасным и несложным по обстановке, не прикрывался особниками, и поэтому факт слежки не стал известен лешим.
Вторая повозка – легкая и удобная карета для дальних странствий, также тщательно закрытая со всех сторон, прибыла в Москву по большой дороге, проследовала через заставы московской стражи и скрылась в глубине обширной городской усадьбы, принадлежавшей Малюте Скуратову. По удивительной случайности, на всем пути следования кареты не оказалось ни одной заставы дружинников-поморов. Еще более удивительным совпадением явилось то обстоятельство, что и московские стражники практически не обратили на нее внимания: когда карета неслышно проезжала мимо каждой заставы на хорошо смазанных колесах, стражники были увлечены важными и совершенно безотлагательными беседами с внезапно нагрянувшими к ним опричниками.
Но уж зато третья повозка – простая крестьянская телега, запряженная парой захудалых лошаденок, прибыв в Москву под самый вечер, наделала несравненно больше шуму, чем все остальные вместе взятые. На телеге, на нескольких мешках муки, привезенных в столицу в оброк или на продажу, сидели трое понурых, ничем не примечательных мужиков в сермяжной одежде. Опущенные плечи, сгорбленные спины, усталые лица, давно не чесанные бороды. Сотни и тысячи таких же трудяг ежедневно питали ненасытный стольный град. Стража не обратила на мужиков никакого специального внимания, и в череде других таких же телег они въехали в предместье.
Лошаденки не спеша трусили по окраине, когда вдруг на перекрестке из-за поворота раздался нарастающий грохот, топот копыт, звуки бубнов и дудок, сопровождающих разухабистую песню, выводимую нестройным хором хмельных голосов. Навстречу телеге вылетела шестерка рослых вороных коней в лентах и бубенцах, впряженных в позолоченную открытую иноземную карету, богато украшенную всевозможной резьбой, завитушками и финтифлюшками. Бешено горланящий песню красномордый кучер в шелковой рубахе с распахнутым воротом даже не пытался осадить или хотя бы придержать своих зверообразных вороных. Карета, плохо вписываясь в поворот, с душераздирающим треском врезалась в бок мужицкой телеги, зацепившись за нее передком и осями.
Вылетели оглобли, дико заржали испуганные кони, уносясь вдаль по улице, волоча за собой по земле уцепившегося за вожжи ничего не соображающего горе-кучера. Два расписных колеса кареты отскочили в разные стороны. Разлетелись широко вокруг отломившиеся завитушки и финтифлюшки. Посыпались на пыльную, покрытую навозом землю добры молодцы в дорогих кафтанах.
От телеги тоже отвалилось заднее колесо, скромно откатилось к ближайшему забору. Мешки с мукой слетели в грязь, а мужики с удивительным проворством соскочили с телеги и остались стоять на ногах.
Наступившая на мгновенье относительная тишина тут же была нарушена взрывом страшной брани. Поднявшись и отряхнувшись, молодцы, в которых по повадкам можно было безошибочно узнать загулявших опричников, нарочито медленно направились к мужикам. Те стояли понуро, привычно сгорбившись, опустив головы.
– Ну что, растакие-разэдакие? – начал толстый опричник.
Он почти рычал, брызгая слюной, выкатив налитые кровью глаза. В его голосе слышалась такая страшная угроза, что несколько невольных посторонних свидетелей происшествия мгновенно исчезли, и улица совершенно обезлюдела.
– Как рассчитываться будете, свиньи сиволапые? – продолжал неистовствовать опричник. – Все ваши души и пожитки поганые одной спицы золоченой англицкой не стоят! Убью на месте!! Чьи холопы?! – взревел он и с лязгом выволок из ножен кривую татарскую саблю.
Стоящий чуть впереди своих товарищей довольно высокий даже в сутулой позе мужик, оглянувшись по сторонам, вдруг неожиданно выпрямился, расправил плечи, поднял голову и в упор взглянул на опричника засверкавшими глазами.
– Не хрен по городу с такой резвостью гонять, петух! – с ненавистью выпалил он.
Задохнувшийся от удивления и ярости опричник взмахнул саблей, но было уже поздно. Выхватив из-за веревочного пояса простой плотницкий топор, мужик ловко и привычно отбил обухом клинок. Сверкнув остро отточенной кромкой, тяжелое темное лезвие топора наискось разрубило череп самоуверенному и доселе безнаказанному хозяину земли русской.
– Сарынь на кичку, братцы! – звенящим голосом выкрикнул мужик боевой клич волжских разбойников, бросаясь на оставшихся пятерых опричников. Окровавленный топор крест-накрест порхал в его руке. Двое его соратников, размахивая вынутыми из-под полы кистенями, так же стремительно атаковали растерявшихся от неожиданности молодцов. Через короткое время все было кончено. На пустынной улице остались две смирно стоящих лошаденки, впряженные в телегу без одного колеса, поломанная вдребезги дорогая карета и шесть трупов опричников в лужах крови, с разрубленными или проломленными черепами. Трое мужиков бесследно исчезли, растворившись в тесных переулках, среди небогатых избенок, покосившихся сараев, заборов и огородов.
Княжна Анастасия впервые была в гостях у боярина Ропши. У российской знати вообще-то было не принято, чтобы женщины, как незамужние, так и матери семейств, самостоятельно ездили в гости. Они лишь изредка могли сопровождать отцов и мужей при визитах к ближайшим родственникам. Но в данном случае боярин Ропша и дьякон Кирилл, прибегнув к всевозможным словесным ухищрениям, буквально заговорив князя Юрия (не исключено, что отец-особник грешным делом применил и гипноз), убедили его разрешить княжне трижды в неделю приезжать к боярину для прогулок по его саду.
