Сестра читает все подряд, без какой-либо системы, и я к этому привыкла. Но, увидев на ее тумбочке учебник по акушерству, не выдержала и поинтересовалась, не собралась ли она на Бестужевские курсы.
– Бестужевские курсы не готовили акушерок, только блядей! – ответила сестра. – А книгу забыла в гримерной наша уборщица. Ее дочь учится в медицинском, то ли она передала через мать книгу кому-то, то ли ей передали, но наша Маша-растеряша ее забыла. Я подумала – зачем такая полезная книга будет лежать без дела до завтра? Возьму-ка почитаю. Ты знаешь, весьма увлекательно. Наверное, попрошу разрешения оставить книгу у себя до четверга. Знания никогда не бывают лишними, особенно в нашей профессии. Вдруг придется играть акушерку. То бы я металась как курица, между ног у рожающей, а теперь я знаю, как мне стоять, куда смотреть и что делать руками. Это некоторые и чекиста, и дьячка, и директора магазина играют одинаково плохо. Некоторые! А Раневская ролей не играет, она ими живет!
Учебник написал Абрам Львович Каплан, а у нас в Таганроге был доктор Каплан. Дочь его звали Розочкой, а вот как звали сына, я не помню. Впрочем, Каплан весьма распространенная фамилия, а имена Абрам и Лев встречаются еще чаще. Это Маркус Линкерштейн, наверное, один на белом свете.
19.12.1961
Как же это ужасно, когда единственный сын, вместо того чтобы стать отрадой материнского сердца, становится его болью! Бедняжка Е.! Растить сына одной, отказывать себе в самом необходимом, порой недоедать в прямом смысле этого слова, и что получить взамен? Эгоизм? Взгляд на мать, как на источник сугубо материальных благ? Пьянство? И это с учетом того, кем стал для матери этот ребенок? Она дрожала над ним с первой минуты рождения, дрожит и по сей день. «Иногда я радуюсь тому, что у меня нет детей», – сказала вчера сестра. Я понимаю, к чему она это сказала. Пожалуй, соглашусь с ней. Страдалица-мать винит во всем дурную компанию (компания и впрямь не из лучших, «кто не повеса, тот забулдыга», говорили про таких в Таганроге). Но ведь компанию каждый выбирает по себе, по своим пристрастиям. Обиднее всего, больнее всего хоронить свои надежды. Близких не так страшно хоронить, как надежды, связанные с ними. Перечитала последнюю фразу и ужаснулась. Но оставлю, как есть, потому что думаю именно так. Меня удивляет наивная родительская вера в то, что, женившись, беспутное дитятко остепенится и возьмется за ум. За всю свою жизнь видела такое лишь дважды, и оба раза это произошло не под якобы благотворным влиянием семейной жизни (это все миф!), а исключительно благодаря женам, отличавшимся суровым характером и крепкой волей. Они брали своих благоверных в такой оборот, из которого те уже не могли выбраться. Но таких случаев знаю всего два. Противоположных – раз в сто больше. Сразу вспомнила сына купца Ковалева, который после смерти отца в два года промотал его немалое состояние. То были 15-й и 16-й годы, а в 17-м начались революции. Мать с отцом говорили про Ковалева-младшего: «Как чувствовал Илья Яковлевич, что недолго ему всем пользоваться». И впрямь, лучше уж так, чем отберут или бросать. Перед отъездом отец пытался сбыть наш дом, но у него ничего не вышло. Не нашлось покупателей, даже с учетом того, что отец не набавлял, а скидывал. Не было уже таких дураков, чтобы покупать недвижимость себе на беду. «Все стали записываться в босяки с таким же рвением, как раньше записывались в аристократы», – говорил отец.
Бедная мать, бедный сын! У них ведь никого больше нет!
20.12.1961
Упросила сестру взять меня с собой на ее творческий вечер. «Разве я тебе дома еще не надоела?» – спрашивала она, но в конце концов уступила. Клуб рентген-института (каких только нет институтов!) находится довольно далеко от нас, но за нами прислали машину с очень вежливым водителем Виталием. Он довез нас быстро и бережно, развлекая по пути остроумными анекдотами с легким налетом фривольности. Если бы мне можно было бы помолодеть наполовину, то я бы позволила себе влюбиться в него. Виталий отметил наше сходство, на то сестра сразу же заявила: «Выступать у вас сегодня будет Изабелла Георгиевна. У меня по расписанию вечер в Колонном зале». Виталий поначалу не понял, что она шутит, и испугался – как же так, ведь мы же договаривались. Я успокоила его. Сестра сказала: «Ничего, вот послушаешь разок-другой, и начнем работать на пару. Это же в два раза больше денег». Меня поначалу пугало слово «клуб», потому что в разговорах я несколько раз слышала уничижительное «клубная самодеятельность», и клубы рисовались мне чем-то таким, не очень благоустроенным и большим. Но этот клуб оказался весьма достойным. Настоящий театр со сценой, залом, мягкими сиденьями и, что важнее всего, с превосходной acoustique[85]. Сестра говорила негромко, совершенно не напрягала связки, но ее было хорошо слышно во всем зале. Сестра прочитала «Индейского петуха», два стихотворения А.А., рассказала о своих ролях, а потом начались вопросы. Меня приятно удивило, что вопросы и сейчас принято задавать в старой манере – путем записок. Я почему-то считала, что их станут задавать вслух с мест, а это в некотором роде сбивает выступление с ритма. Говорить должны только на сцене и никаких реплик из зала, с этим классическим правилом я полностью согласна. Очень удивили вопросы. Публика в зале собралась интеллигентная (медицинский научный институт), поэтому ничего такого не спрашивали, но среди вопросов попадались не совсем деликатные. «Были ли вы замужем?» – «Почему вы не снялись в «Иване Грозном?» – «Правда ли, что вы племянница Чехова?» Про замужество сестра ответила: «Была и есть – за театром!» Ей аплодировали. Насчет «Ивана Грозного» ответ был уклончивым: «не все зависит от нас», а о родстве с А.П. сестра ответила так: «считаю себя его духовной дочерью», и ей снова аплодировали. Ей много аплодировали, и вообще атмосфэра в зале была очень теплой. На вопрос про Алису Георгиевну, Ниночкину tante[86], сестра отвечать не стала. Сказала: «А вы пригласите ее, она вам сама расскажет». Вечер получился замечательный. Я нисколько не пожалела, что поехала. Жалею, что не бывала на вечерах сестры раньше. Я увидела актрису Раневскую, актрису, а не свою сестру Фаину, и увидела ее не в гриме, не в образе, а такой, какая она есть на самом деле. Такой, какой я ее не знала. Отношение мое к сестре немного изменилось, стало каким-то возвышенным, что ли. Не почтительным, а именно возвышенным. Виталий отвез нас обратно. Дома сестра спросила, понравилось ли мне ее выступление. Я ответила утвердительно в самых превосходных степенях.
– А что не понравилось? – неожиданно спросила сестра.
– То, что не было пианино и ты не пела, – сказала я.