— Единоличники? — спросил Изодас.
— А ты что, с неба свалился? — повернув к пассажиру голову, в свою очередь спросил Стась.
— Да я просто так... — Изодас понял, что он дал промах. О том, что в Польше много крестьян работают на единоличных полях, ему следовало помнить.
— Я-то ведь тоже единоличник... — Стась вдруг с подчеркнутой злостью крутанул баранку, объезжая выбоину.
— Разве я что говорю... Скоро Закрайки? — спросил Изодас.
— Пять километров, а там и твои Закрайки.
Хлебное поле кончилось, и серенький «мерседес» снова вкатился в смешанный лес.
— Вон они и Закрайки! — когда выехали на опушку, крикнул водитель. За высокой, колыхающейся рожью зеленел выгон, а за ним в густоте садов розовели черепичные крыши домов. Сердце пассажира учащенно застучало. Он тронул таксиста за плечо, проговорил:
— Спасибо тебе, Стась. Остановись-ка, дружище!
— Зачем? — гася скорость, спросил Стась.
— Так нужно...
— Мы могли бы встать у ворот дома и гудком позвать кого надо...
— Лучше будет, если я заявлюсь неожиданно, — возразил Изодас и отсчитал деньги. Расплатился он не слишком щедро, но и не поскупился. Даже одну купюру немного подержал в руках, а потом сунул Стасю в карман. Горячо, словно с давним знакомым, простился, еще несколько раз поблагодарил, подхватил сумку и вылез из машины. На поле не было видно ни единой души. Солнце поливало теплым светом золотистую рожь, ближние опушки леса, сверкавшие белоствольной березой. Дождавшись, пока машина скрылась за кустами орешника, Изодас круто свернул с дороги и быстро зашагал к притихшему лесу.
III
Рассвет холодит пограничникам лица. Сосны лениво пошевеливают макушками в ожидании солнца. Бесконечной желтовато-серой лентой следовая полоса прорезалась сквозь чащи Августовского леса, строго убегая на юг и север. Заботливо ухоженная, словно под посев, дисковыми боронами, она приглажена ветрами и плотно прибита ливнями.
Контрольно-следовая полоса — это надежная пограничная книга. Здесь, на образовавшейся ломкой корочке, лесное зверье пишет свою постоянную, все время меняющуюся летопись. Вот прошел лось, и, как белую кость, вывернул могучим копытом корень погибшей сосенки, легкие скачки дикой козы оставили стаканчатые ямки. А вон быстрые, юркие кабаны пробежали всем дружным семейством, наверное, укололись горячими пятаками о проволоку и вернулись назад в лесные кущи. Только лоси и козы запросто перемахивают через заградительную систему. Иногда, сделав неудачный прыжок, застревают и терпеливо ждут, когда вызволит их подоспевший наряд. Быстро осваиваются хитроумные лисицы и зайчишки — эти понаделали себе тайных тропинок, и солдаты не раз наблюдали, как они забавно ныряют в облюбованные дырки.
Рядовые Виктор Шабашев и Солпар Эмилов знают на полосе все звериные порухи и всякий раз внимательно изучают новые. С каждым днем следов прибавляется все больше и больше, и они исчезают — совсем ненадолго — после того как по ней пройдут тягачи и протащат дисковые бороны. Тогда она делается свежей, пушистой. Так везде, где есть такая хорошо разделанная пашня, которая тянется на многие, многие тысячи километров.
— Эх, брат, сколько можно было бы тут посеять пшеницы! — говорит Виктор. Он хлебороб и знает в этом толк.
— Еще бы! — соглашается Солпар, идущий впереди.
— А разделано как? Разлюли малина! Заправляй сеялку отборным зернышком и айда!
— Да. Можно много разного добра вырастить, — соглашается Солпар. Сам он с благодатного Кавказа, где каждый кусок хорошей земли может прокормить целую душу. Там все растет, как на опаре.
Наряд только что выступил на свой участок для несения службы по охране границы. Солдаты шагают неторопливым, размеренным шагом. Движение рассчитано до минуты. Им нужно точно прибыть на фланговый стык с соседней заставой, где начальником друг Павла Ивановича, майор Иван Александрович Засветаев. В свое время он служил у Андреева замполитом. Молодыми парнями ломали конец войны, были младшими командирами, старшинами застав, потом кончали офицерские курсы, помогали, учились один у другого, взаимно дополняя друг друга, потому сработались и сдружились накрепко.
По лесной, рассветной хмари шагают солдаты, под ногами чуть слышно поскрипывает влажная от росы супесь, голенища сапог с хрустом захлестывает сухой, поникший к тропе вереск. По обеим сторонам следовой полосы выплывают из густого предутреннего тумана дыбящиеся стены соснового леса вперемежку с зелеными лапчатыми елями. Рассветная тишина отступает. В густом березняке, будто радуясь голубому утру, начали свой ранний разговор неугомонные сороки. На сопредельной стороне взметнулись еще две и беспокойно заверещали, как кумушки, спозаранку.
— Ты, Солпар, знаешь, почему дразнится эта вороватая птица? — спросил Виктор. Он знал из книг и бесед начальника заставы, что пограничник должен всякий раз прислушиваться к беспокойному поведению птиц, потому не прочь был поделиться своими знаниями с товарищем.
— Она не дразнится, а наверное, чует какую-нибудь опасность.
— Правильно, — подтвердил Виктор, радуясь тому, что у него такой серьезный, опытный старший наряда.
— Может, зверье какое. Лось али кабанчики.
— К зверям-то сороки давно привыкли. Самый опасный зверь для них — человек, — сказал Солпар.
— Известное дело. Человека все шибко боятся...
— Ладно. Шибко не шибко, ты следы гляди хорошенько.
— Уж так нагляделся, что глаза ломит от этой серой мути. Мало нынче свежих. Спят наши зверушки.
...В это утро звери и зверушки, возможно, еще спали. Не спал на сопредельной стороне человек — Изодас. Вот уже два последних дня он пристально наблюдает за движением пограничных нарядов, внимательно изучает, как на этом участке охраняется граница. Изодас точно высчитал, сколько часов солдаты идут до стыка и в какое время вернутся обратно. Он нарочно выбрал такое место, где ельник и сосняк, густо проросшие молодняком и орешником, подступают прямо к пашне. Туман ему только на пользу, потому он и решил перейти границу на рассвете, чтобы успеть искусно заделать следы. Продумано было все до самой последней мелочи: он не пойдет прямо по полосе, а станет пятиться наискосок, ступая след в след, чтобы на песке осталась одна узенькая цепочка, которую он заделает специальной, заранее приготовленной суковатой палкой; поэтому даже при самом пристальном изучении след его не будет похожим на человеческий. Не пугает его и сыскная собака — след свой он посыплет специальным порошком. Есть у него еще одно преимущество перед пограничниками: он хорошо знает местность. Здесь он вырос, и ему знакома каждая тропинка. Пока наряд вернется к его следу, он успеет далеко уйти. По старой лесной тропе он спустится к озеру Лясное, пройдет берегом, где наверняка нет рыбаков, а если кого и встретит в прибрежных зарослях, так у него приготовлена леска с крючком. Удилище — пустяк, его можно срезать в любом ореховом кусте. Для маскировки у него есть в сумке капроновая сетка, которую можно потом использовать на любом озере.
Нарушитель прошел через границу, как задумал, и около девяти часов утра углубился в лес на советской стороне.
Туман давно уже рассеялся, из кустов медленно продиралось солнце, простреливая красным лучом густую листву на мощных дубах, попадая в верхние опоры потемневшей от непогоды и старости деревянной вышки. Она стояла на польской стороне, и ею давно уже никто не пользовался.
Когда Виктор Шабашев и Солпар Эмилов поравнялись с вышкой, утро было в полном разгаре. От яркого солнца на листве светилась каждая росинка. Взрыхленная на полосе свежая супесь успела уже слегка привянуть.
Первым заметил след Виктор Шабашев.
— Погляди, Солпар, какая-то очень странная зверюга проволочилась по песку.
Привычным движением Солпар поправил на плече автомат, подошел к самому краю и пригнулся, будто не веря своим глазам.
— Вроде птица в песке купалась, — проговорил Солпар.
— А по-моему, подранок тетерев или тетерка крыло подбитое волочила... Смотри — царапала краешком, вихляла будто бы... — Говоря это, Виктор на первых минутах пытался убедить самого себя. Не могло быть, чтобы это проделал человек, полоска узенькая, местами видны крестовинки от лап, по бокам не сплошные бороздки — крыло, да и только! Совсем недавно на этом месте ничего не было.
— Как ты думаешь, Солпар? — пытливо поглядывая на старшего наряда, спросил Виктор.
— Птица ли, шайтан ли еще какой, все равно доложить надо. Собака придет, и все станет ясно. Вот так я думаю.
— Правильно думаешь.
— А как же иначе? — Солпар вынул из чехла трубку и, разматывая на ходу шнур, побежал к розетке.
IV
В это раннее утро на соседней заставе было тихо и спокойно. У стены жилого дома рылись цыплята, а неподалеку, на солнцепеке, копались в песке дети майора Ивана Александровича Засветаева — мальчик и девочка. Игорь нашел где-то старые конторские счеты, снял с проволочек костяшки и выкладывал из них аккуратный и безошибочно точный в диаметре кружочек, а в дырки костяшек втыкал веточки. Дети — близнецы и очень дружны. Лариска, склонив головку с побелевшими от солнца косичками, нянчит котенка, завернутого в синюю тряпку, — кусок старого солдатского одеяла. Укачивая притихшего зверька, говорит ему нежные, совсем недетские слова.
