Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.
— Как по-твоему, когда они вернутся? — спросила Мойра.
— Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. — Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. — Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.
— Ты думаешь, они вовремя пришли в то место… ну, откуда послали радиограмму?
— Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?
— По-моему, не страшно.
— Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно — сплошь дождь да ветрище.
Мойра закурила.
— А куда ты хочешь поехать?
— Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.
Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.
— Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.
— Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.
— В Мэриборо уже началось, — сказала Мойра. — А он только самую малость севернее Брисбена.
— Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?
— Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.
Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.
— Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?
— Думаю, да.
— И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?
— Наверно, так.
Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.
— Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов, — сказала она. — Луковицы. «Король Альфред» — знаешь этот сорт. — Она показала картинку в каталоге. — Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.
— Не глупей, чем мне теперь начать учиться машинописи и стенографии, — сухо сказала Мойра. — Если хочешь знать, по-моему, все мы немножко спятили. Когда расцветают желтые нарциссы?
— Должны зацвести к концу августа. Конечно, в этом году они будут еще не бог весть что, а вот через год-другой залюбуешься. Понимаешь, цветков становится все больше.
— Ну конечно, стоит их посадить. Ты их все-таки увидишь, и будет такое чувство, вроде сделала что-то хорошее.
Мэри посмотрела на подругу с благодарностью.
— Вот и мне так кажется. Понимаешь, я… мне… невыносимо просто сложить руки и ничего не делать. Тогда уж лучше сразу взять и умереть и покончить с этим.
Мойра кивнула.
— Если то, что говорят, верно, никто из нас не успеет сделать, что задумал. Но, пока хватит сил, надо делать свое дело.
Так они сидели на коврике перед камином, Мэри ворошила пылающие чурки. Потом сказала:
— Я забыла спросить, может, хочешь коньяку или еще чего-нибудь выпьешь. В буфете стоит бутылка и, кажется, есть немного содовой.
Мойра покачала головой.
— Не хочу. Мне и так хорошо.
— Правда?
— Правда.
— Вступила на стезю добродетели? Или вроде того?
— Вроде того, — подтвердила Мойра. — Дома я не пью ни глотка. Разве что в гостях или с мужчинами. В основном с мужчинами. В сущности, мне это даже надоело.
— Но ведь ты не из-за мужчин бросила, дорогая? Теперь тебе, похоже, не до них. Из-за Дуайта Тауэрса?
— Да, — был ответ. — Все из-за Дуайта Тауэрса.
— А ты не хотела бы выйти замуж? Даже если все мы и правда в сентябре умрем?
Мойра пристально смотрела в огонь.
— Да, мне хотелось выйти замуж, — негромко сказала она. — Мне хотелось всего, что есть у тебя. Но теперь у меня ничего этого не будет.
— А ты не можешь выйти за Дуайта?
Мойра покачала головой.
— Сильно сомневаюсь.
— Я уверена, ты ему нравишься.
— Да, — сказала Мойра. — Я ему очень нравлюсь.
— Он никогда тебя не целовал?
— Один раз поцеловал.
— Я уверена, он на тебе женится.
Мойра опять покачала головой.
— Никогда и ни за что. Видишь ли, он женатый человек. У него в Америке жена и двое детей.
Мэри широко раскрыла глаза.
— Но это невозможно, дорогая. Они же наверняка умерли.
— Он так не думает, — устало сказала Мойра. — Он думает, в сентябре он вернется домой и увидит их. У себя дома, в городе Мистике. — Она помолчала. — Все мы сходим с ума, каждый по-своему. Дуайт — вот так.
— По-твоему, он всерьез воображает, что его жена и дети еще живы?
— Не знаю, что он там воображает. Что живы — вряд ли. Он думает, что в сентябре умрет, но при этом вернется домой, к своей Шейрон и Дуайту-младшему и к Элен. Он покупает для них подарки.
Мэри силилась понять услышанное.
— Но если он так думает, почему же он тебя целовал?
— Потому что я обещала ему помочь с подарками.
Мэри поднялась.
— Мне надо выпить, — решительно заявила она. — И тебе тоже полезно. — А когда снова села рядом с Мойрой и у обеих в руках были стаканы, спросила с любопытством: — Наверно, странное это чувство — ревновать к покойнице?
Мойра отпила глоток, она по-прежнему пристально смотрела в огонь. Наконец сказала:
— Я к ней не ревную. По-моему, не ревную. Ее зовут Шейрон, прямо библейское имя. Я рада бы с ней познакомиться. Наверно, она замечательная. Понимаешь, он очень земной человек.
— Так ты не хочешь выйти за него замуж?
Мойра долго молчала.
— Не знаю, — наконец сказала она. — Может быть, хочу, а может быть, и нет. Если бы не вся эта история… я бы пошла на любую подлость, лишь бы его отбить. Наверно, ни с кем другим я не была бы счастлива. Но ведь осталось слишком мало времени, теперь уже ни с кем не успеешь стать счастливой.
— Все-таки впереди еще месяца три-четыре, — заметила Мэри. — Когда-то я видела одно поучительное изречение — знаешь, такие вешают на стену, чтоб всегда были перед глазами. Там было написано: «Не волнуйся, возможно, это еще и не случится».
— Я думаю, это наверняка случится, — сказала Мойра. Взяла кочергу и стала бесцельно ее вертеть. — Будь впереди целая жизнь, другое дело. Если б можно заполучить Дуайта навсегда, чтобы у нас был дом, и дети, и долгая жизнь, я бы и на подлость пошла. Будь это возможно, ни перед чем бы не остановилась. А сделать ей гадость, когда удовольствия всего на три месяца и потом — ничего… нет, это совсем другое. Может быть, я и безнравственная, но, кажется, не до такой степени. — Она подняла глаза и улыбнулась. — И наверно, мне все равно бы не успеть. Наверно, он заслужит у нее высшую похвалу за свое поведение.
— О, господи, как все сложно, — вздохнула Мэри.
— Хуже некуда, — подтвердила Мойра. — Видно, я так и помру старой девой.
— Бессмыслица. Но, видно, пришло такое время — ни в чем не сыщешь смысла. Питер… — Мэри прикусила язык.
— А что Питер? — с любопытством спросила Мойра.
— Сама не знаю. Просто ужас, безумие. — Она беспокойно стиснула руки.
— Да что случилось? Расскажи.
— Ты в жизни кого-нибудь убила?
— Я? Пока нет. Но хотелось часто. Больше все загородных телефонисток.
— Нет, я серьезно. Ведь кого-то убить — страшный грех, правда? За это попадешь в ад.
— Не знаю. Возможно. А кого ты хочешь убить?
— Питер сказал, что мне, наверно, придется убить Дженнифер, — глухо сказала молодая мать. По ее щеке поползла слеза.
Мойра порывисто наклонилась к ней, погладила по руке.
— Хорошая моя, этого не может быть! Ты что-то не так поняла.
Мэри покачала головой.
— Все так. — Она всхлипнула. — Я все правильно поняла. Он сказал, что мне, наверно, придется это сделать, и показал, как.
И она разрыдалась.
Мойра обняла ее, стала утешать, и понемногу все выяснилось. Сперва Мойра не могла поверить ее рассказу, а потом засомневалась. Под конец они пошли в ванную и осмотрели маленькие красные коробочки в аптечном шкафчике.
— Я что-то об этом слыхала, — серьезно сказала девушка. — Только не знала, что зашло так далеко…
Безумие громоздилось на безумие.
— Мне не сделать этого одной, — прошептала Мэри. — Как бы плохо малышке ни было, я не смогу. Если Питера здесь не будет… если со «Скорпионом» что-нибудь случится… ты приедешь помочь мне, Мойра? Пожалуйста!
— Ну конечно, — мягко ответила девушка. — Конечно, приеду и помогу. Но Питер непременно будет здесь. Они наверняка вернутся. Дуайт такой. — Она достала скрученный в комочек носовой платок и подала Мэри. — На, утри слезы, и хорошо бы выпить чаю. Пойду поставлю чайник.
