Андерс — золотой человек, дельный, способный. Тебе очень предан. Сотрудничаю с ним самым лучшим образом, у нас нет секретов друг от друга. Но в некоторой степени он вспыльчив и обидчив, легко поддается возбуждению и излишне поспешен в необдуманных решениях, так что вынужден их потом исправлять. На него возложена вся тяжесть сношений с советскими учреждениями. Это отнимает у него четыре пятых времени, а отсюда получается, что вместо него распоряжаются другие, а он в спешке все утверждает. Одни из них, такие, как Окулицкий, лояльны, а такие, как начальник 2-го отдела Аксентович и особенно начальник организационного отдела Крогульекий и начальник тьла Пстроконьский, являющиеся опорой старых элементов, поддерживают и выдвигают только своих, они тоже предаются тому «радостному творчеству», которое и так доставляет мне довольно много огорчений. Благодаря им на разные должности протаскивают бывших озоновских старост (Деллингер из Тарнова, шеф центра «Озона» Гонсовекий из Пшеворска, бывшие санационные депутаты сейма Свенцицкий, Сицинъский). Богуш в отношении тебя лоялен, это способный, энергичный работник, но болтун, неосмотрителъно выдающий многие вещи, а самое главное — бабник, попадающий в объятия враждебных типов… что вызывает возмущение…»
В это же время Андерс и Кот нажимают на англичан и американцев, стремясь побудить их оказать влияние на компетентные советские органы по вопросу вывода всей Польской армии из пределов Советского Союза. Одновременно в ходе официальных переговоров с представителями Советского Союза они не скупятся на заверения в желании сражаться на Восточном фронте. Между Котом, Андерсом и министром иностранных дел Рачинским и другими происходит обмен депешами. Вот Рачинский информирует Кота:
«Американский представитель Гарриман 12 ноября выдвинул перед Сталиным проект, чтобы всю Польскую армию вывести из пределов Советского Союза для вооружения и экипировки, а затем в определенное время вернуть ее в Советский Союз. На это Сталин ответил отрицательно, подчеркивая, что господин Кот в разговоре с ним не затрагивал вопроса о переброске польского войска в какое-либо другое место…»
Как понимал весь этот вопрос Кот и как это совпадало с линией Андерса, увидим дальше. 30 ноября, то есть в день прилета Сикорского в Советский Союз, Кот пишет Рачинскому:
«…Добиваясь согласия Сталина на вовлечение всех поляков в армию, а также пользуясь его признанием, что он не может снабдить всех продовольствием, я наметил район, куда можно перевести нашу армию. Но этот вопрос, по мнению и Криппса, и Макфарлана, весьма оскорбителен для России и небезопасен. Под нажимом же других государств русские согласятся на вывод армии…»
И вот в условиях, когда в кругах польской эмиграции царила подобная атмосфера интриг и конфликтов, состоялся наконец долгожданный визит в Москву Верховного Главнокомандующего и премьера Сикорского.
СИКОРСКИЙ В КРЕМЛЕ
В морозный, сухой полдень 30 ноября 1941 года мы поехали в Куйбышев, куда должен был прилететь Сикорский. На аэродроме, украшенном польскими и советскими государственными флагами, находились дипломаты всех иностранных государств, аккредитованные при правительстве Советского Союза представители советского правительства, а также командующий Куйбышевским военным округом и ряд других высших чинов Красной Армии. Около семнадцати часов по московскому времени над аэродромом появился самолет, эскортируемый советскими истребителями.
Сделав круг, самолет совершил посадку. Через минуту из него вышел Сикорский. Военный оркестр Куйбышевского гарнизона исполнил польский и советский государственные гимны, после чего Сикорский начал здороваться со всеми. Затем принял рапорт начальника почетного караула. После церемонии прохождения почетного караула в составе роты одной из офицерских школ Советской Армии мы прошли в здание аэровокзала. Здесь в замечательно украшенном холле находился буфет, где были обильно представлены различные холодные закуски. Сикорский сделал мне знак рукой, чтобы я подошел к нему (на все время своего пребывания в Советском Союзе он определил меня к себе в качестве офицера для поручений). Между ним и встречающими завязался разговор, я же выполнял функции переводчика. С аэродрома Сикорский в сопровождении посла Кота направился в город, где остановился в здании польского посольства.
В тот же вечер в зале посольства состоялся ужин, на котором присутствовало около пятидесяти человек. Зал был специально украшен коврами, гобеленами и портретами, столы составлены подковой. Сикорского сопровождали генерал Климецкий, подполковник Протасевич, поручик Тышкевич, д-р Реттингер и английский офицер связи майор Кэзелет. От посольства присутствовали посол Кот, министр Сокольницкий, советник Табачиньский, советник Струмилло, Арлет, Мнишек, Ксаверий Прушинский и другие. Кроме того, были Лндерс, Богуш, Воликовский, подполковник Бортновский с двумя офицерами атташата и я.
Во время ужина несколько ораторов, назначенных Котом, произносили хвалебные речи в честь Сикорского, заверяли его как вождя в своей верности и лояльности. Их громкие и смешные по своей претенциозности слова, совершенно не соответствовавшие столь знаменательному событию, каким, несомненно, являлся приезд Сикорского, вконец испортили гостю настроение. Этим днем Сикорский остался недоволен и обратил внимание посла Кота на недопустимость глупых и не к месту произнесенных льстивых речей и тостов. Выступавшие, никого и ничего не представляя, говорили от имени целых районов, городов, от имени Вильно, Львова и т. д. Вся нереальность и театральность этих речей бросилась в глаза.
В этот день Сикорский ни с кем не разговаривал и после ужина ушел в свои апартаменты отдыхать.
На следующий день он нанес визит председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину. После короткой беседы все присутствующие сфотографировались на память.
В свободное время Сикорский имел две-три беседы с Андерсом, которыми, как мне кажется, он не был доволен. Противоречия между ними углублялись. Сикорский не соглашался с андерсовской оценкой сил Советского Союза, прежде всего его возможностей ведения войны, и с мнением о Советской Армии. Не разделял он и тогдашних политических воззрений Андерса.
Их разговоры протекали в раздражительном тоне и были неприятны для обоих. Во время одного из них Сикорский сказал: «Здесь из вас делают моего соперника». Затем обратил внимание своего собеседника на необходимость более тесного сотрудничества с послом Котом, несмотря на то, что последний не жаловался на Андерса, а, наоборот, очень хвалил его.
Сикорский неоднократно подчеркивал, что он лично верит в договор, который безусловно необходимо поддерживать и выполнять, поскольку нет оснований сомневаться в лояльности Советского правительства. Лндерс же старался убедить Сикорского в том, что советским властям нельзя доверять, и пытался навязать свои планы, которые Сикорский, однако, отклонил.
Сикорский решительно отверг идею перевода Польской армии на Ближний Восток, хотя в то же время согласился с предложением о передислокации ее на юг, полагая, что там будут лучшие возможности для ее снабжения из английских источников. Это было немного, но все же такая позиция Верховного Главнокомандующего означала шаг навстречу планам Андерса и в конечном счете позволяла надеяться на возможность пробиться в Иран или Афганистан, о чем втихомолку говорилось в высших военных кругах.
Рано утром 2 декабря 1941 года мы вылетели из Куйбышева в Москву. В полете нас охраняли советские истребители.
Было около пятнадцати часов, когда мы приземлились на столичном Центральном аэродроме, который прямо-таки переливался красками национальных флагов — польских и советских. В Москве встреча Сикорского носила такой же торжественный характер, как и в Куйбышеве. Как и там, Сикорский принял рапорт начальника почетного караула, оркестр исполнил гимны обоих государств, затем почетный караул прошел церемониальным маршем, после чего Сикорский со всей свитой отбыл в гостиницу «Москва».
В гостинице «Москва» для премьера и сопровождающих его лиц отвели целое крыло на седьмом этаже. Сикорский разместился в красивом номере, состоявшем из кабинета, салона и спальни. Такие же, только двухкомнатные номера были отведены Коту и Андерсу. Остальные занимали по одной комнате. Кроме того, каждый из гостей получил в личное распоряжение автомобиль.
3 декабря вечером между Сикорским и Сталиным состоялась встреча, в которой с польской стороны приняли участие Кот и Андерс.
В начале беседы Сикорский выразил свое восхищение боеспособностью Красной Армии, отражавшей удары четырех пятых всех немецких сил, а также подчеркнул эффективность и совершенство обороны Москвы. Затем он обратил внимание собеседника на то, что никогда не вел враждебной Советскому Союзу политики и не соглашался с нею. Кроме того, он заявил, что, понимая тяжелое положение Советского Союза и желая оказать ему помощь, еще несколько месяцев назад представил Лондону и Вашингтону памятную записку, в которой обосновывал необходимость создания второго фронта. Одновременно он подчеркнул необходимость полной и лояльной реализации договора, заметив, что от этого зависит, действительно ли полякам суждено пережить исторический поворот в судьбе страны.
