В мыслях я уже распрощался с жизнью, но потом вдруг подумал: «А почему я так явственно услышал звон падающего оружия?» И тогда понял, что вместе со светом и холодом в Зал Камня пришла гробовая тишина.
Люди стояли как вкопанные, затем снова послышался звон – это падало на пол оружие. Сражение кончилось. Кто-то властной рукой остановил всеобщее смертоубийство.
* * *
Пламя костра взметнулось вверх, и в жадном потрескивании поленьев, в пляске пламени, пожиравшего тело Мудрого, ощущалась жизнь. И нечеловеческий разум одной из четырех стихий-стихии огня. Именно в этой стихии должен завершить Мудрый свой путь на земле. Сквозь пламя, сопровождаемый древними заклинаниями, он уйдет на новый круг, восстанет, как птица Феникс из пепла, и вновь придет на нашу грешную планету в новом обличье, чтобы и дальше множить дела Тьмы
Во дворе собрались все, кто остался в живых и мог держаться на ногах после ожесточенной резни янычары Лагута, телохранители Долкмена, монахи. Они стояли на коленях, склонив головы, вперив взгляд в землю, ибо по малости своей и незначительности им не надлежит смотреть на костер, но они должны присутствовать при обряде, чтобы придать часть своих сил уходящей душе Мудрого. Вокруг костра же, напряженно всматриваясь в пламя, стояли Карвен, Долкмен и я.
На небе догорал закат, красный и яркий, как никогда, будто он являлся частью костра, уносящего умершего вдаль. А может, так оно и было.
Мудрые нараспев произносили слова языка, пришедшего из глубины веков Никто не знал, что они означают, кто были говорившие на этом языке и принадлежали ли они этому миру? Передававшиеся из поколения в поколение, заученные Мудрыми и великими чернокнижниками звуки обладали неведомой и неподвластной разуму властью над вещами и энергиями.
– Збравго кзарвст умо ткнчар дзка, – декламировал аббат. Когда голос достигал высшей точки, огонь, подстегнутый тайным словом, вспыхивал ярче – духи огня понимают этот скрежещущий несмазанными шестернями бытия язык, подчиняются его неровному и не правильному, глубоко противному всему живому ритму.
Мудрый уходил в пламени, торжественно и красиво. Других же несчастных просто закопали в земле, не забыв, правда, положить каждому на грудь свиток с магическими знаками. Какая судьба их ждет в мире ином – не интересовало никого. В обычных, не отмеченных особой печатью детях Тьмы, готовых рвать глотки ближнему, растаптывать заповеди и предаваться злу с той же страстью как отдается юная девица красивому кавалеру, недостатка никогда не было. Может, этим братьям повезет, и они из адового пекла вернутся на землю, чтобы вписать еще несколько строк в бесконечную книгу преступлений и мерзостей человеческих.
В схватке погибло тридцать человек. Раненых было немного. Тех, кого можно без труда вылечить, отхаживали отварами и снадобьями, оказывающими порой удивительное действие. Тех же, кого сильно покалечили или безнадежно ранили, добили с привычной жестокостью и равнодушием.
Голос аббата становился все тише и тише, и по мере этого огонь спадал. В от уже он только тлел. Тело обратилось в прах.
Темнело, но не потому, что солнце заходило На небо наползала огромная черная туча Несколько минут назад дождь, который вскоре хлынет из нее, смог бы сорвать таинство, но теперь все было почти закончено Ничто не осталось после Лагута, не считая, конечно, горсти пепла, несметных сокровищ и длиннейшего списка кровавых дел
– Ты придешь снова, когда Тьма покроет землю, когда настанет час Трижды Проклятого и Трижды
Вознесенного, и тогда уже ничто не помешает тебе насладиться безумной и сладостной минутой нашего, преданных слуг Люциферовых, торжества. Карвен воздел руки к небу, и тут грянул гром сверкнула молния и хлынул проливной, необычайной силы дождь.
Мы стояли, не боясь грозы, не думая ни о чем. Мы отдавались стихии. С какой-то темной, дьявольской радостью… Ливень, подобного которому я давно не видывал, бил по погребальному костру, смывал прах, смешивая его с водой и землей. Пепелище исчезало на глазах. А потом вмиг все кончилось, и через несколько минут ничто не напоминало о туче. Небо вновь стало ясным и чистым, озаренным пламенем заката.
Вскоре я грелся у очага в большой комнате, где кроме меня присутствовали двое оставшихся в живых Мудрых.
– Погода как подгадала, – заметил я.
– Так всегда бывает. Когда уходит Мудрый, Тьма провожает его на новый круг, – пояснил Карвен.
Ужин проходил в полном молчании Тишину нарушал лишь стук о фарфор серебряных вилок и ножей… Аббат был, как обычно, невозмутим и холоден, а вот снисходительная улыбка и насмешливость Долкмена куда-то исчезли. Последние события сказались на нем далеко не лучшим образом. Он был даже как-то растерян.
Нарушил молчание Карвен. Стальным, безжизненным голосом, которым, по-моему, можно забивать гвозди в гроб, он произнес:
– Значит, Мудрых будет всего лишь трое. Правило соблюдено.
– О да, Карвен, – цинично улыбнулся я. – А ты так беспокоился.
– Мне не нравится все это, – покачал головой аббат. – Нас кто-то ведет за руку, как неразумных детей. Может быть, прямиком в пропасть. Что-то чуждое вторглось в эту тихую обитель.
– Вы не устали твердить одно и то же? – посмотрел я на него испытующе. – Я слышал это уже не раз, но пока не видел ни одного подтверждения этой безумной выдумке. Пока же я, Магистр Хаункас, вижу только желание прикончить друг друга, овладевшее высшими лицами в Ордене.
– Ты не видишь подтверждений? Цепь странных событий венчает чудесное прекращение бойни. Понятие, что все дело в Камне, но никто из нас, Мудрых, призванных вызывать силу Камня Золотой Звезды, не смог бы использовать его подобным образом.
– Напрасно, Карвен, говоря это, ты так подозрительно взираешь на меня, – я положил тяжелую серебряную вилку и потянулся к бокалу с красным, густым, как кровь, вином. – Тебе прекрасно известно, что я пока не обладаю властью над Камнем.
– Смерть, Магистр… Она пришла вместе с тобой, – прошептал брат Долкмен.
– Она была здесь всегда. Тут все пронизано ей. Это здание, люди – все соткано из смерти. А ты, Долкмен, Мудрый брат… Хм, тебе так хочется, чтобы все поскорее забыли, кто убил Лагута, – я потер руки. – Ведь поступок сей весьма тяжел. Или я ошибаюсь?
– И это говорит тот, по чьей милости пятнадцать лет назад отправились в долгий путь трое Мудрых! – взорвался наконец итальянец. – Ты прекрасно знаешь, что я лишь защищался. Моя душа тоже могла сейчас отправиться в долгий путь, но мне просто повезло!
Уверенности в Долкмене поубавилось. Он оправдывался! Сие вовсе не радовало меня, а, наоборот, даже где-то тревожило. Неизвестно, что ждать от потерявшего себя Долкмена Веселого.
– Так ли все просто, брат? – все-таки рискнул я завести его еще больше. – И насколько честны твои попытки выглядеть обычной жертвой?
– Ты хочешь сказать, что это я напал на Лагута, а не он на меня? – он сдержал ярость, и говорил вполне спокойно. – Это остроумно. Но остроумие более подходит для обольщения дам и совершенно не к месту в важной беседе между братьями.
– А может, это он защищался от козней брата своего? – продолжал я давить итальянца без жалости и передышки. – Ты же мастак на разные козни. В них ты почти так же искусен, как и в игре в шахматы.
– Ты не прав, Магистр. Сердцу моему больно от твоих несправедливых и даже чудовищных обвинений Ты переигрываешь, брат Не боишься ли ты? – слабая усмешка тронула его губы Это уже был не тот человек, что два дня назад, и угроза в его словах вряд ли могла сильно напугать. Что-то мне не нравилось во всем этом Вряд ли ночной бой мог служить причиной такой перемены в Долкмене. Нет, скорее всего это игра. Он не хочет, чтобы его продолжали принимать всерьез Он ждет, что я увижу в нем смятение и поспешу нанести удар. И ошибусь. Он сильно надеется на мою ошибку, но в чем?
– Почему я должен бояться? – Я решил подыграть ему и вложил в слова эти больше снисходительности. – Разве не ты…
– Хватит, – поднял руку аббат. – Рознь и интриги унесли жизнь одного из нас. Раздоры, недоверие и злость способны только погубить нас И если бы только нас. Ваша собачья грызня недостойна и противна не только мне, но и нашему делу Клянусь убить каждого, кого не вразумят мои слова. Кто из вас согласен со мной?
– Ты просто повторяешь мои слова, Карвен. Доверие и помощь! – воскликнул я.
– Твоими устами, Мудрый, говорит сама истина, – вторил мне Долкмен.
Но каков я! Как хорошо сказал: «доверие и по мощь…» А тем временем близится ночь Черной Луны, и к этому мигу тайных откровений и скрытых возможностей Долкмен должен умереть.
* * *
"… И воцарится власть Люциферова. Проснется спящий. Встанет из гроба мертвый. И рухнет Храм врагов его. И постыдно побегут враги его. А пред этим придет тот, кому суждено стать дланью Тьмы, и будет у него в руках Камень Силы. И встретят его недоверием и насмешками. И в день, когда Венера войдет в пятый дом, а Луна покроется тьмой, будет названо имя его – Кармагор. Содрогнутся враги перед делами его, и задрожат небеса, и страхом от имени этого наполнится Земля. Падет от его руки тот, кто на словах служит промыслу Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного, но в душе неверен, а верные будут владеть всем и управлять по разумению своему и во имя Люцифера. И покрывало Тьмы распростерто будет над всеми землями и морями. И скажут люди: «Вот пришел суровый господин наш»
