помнила, что именно говорила. Так, какие-то отрывки. Дошла даже до того, что рассказывала Артуру какие-то эпизоды из своей жизни с Валерой, стараясь выбрать что-то посмешнее. Про клиентов своих. Про детство. Да все, что угодно, лишь бы говорить.
Отчетливо Светлана помнила только финал разговора.
— Спасибо. А теперь иди спать, свет мой Светлана.
— Ты не будешь снимать повязку?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Обещаешь звонить мне, если тебе снова захочется снять повязку?
Пауза.
— Артур?! Обещаешь?!
— Обещаю. А теперь иди спать.
Об этом разговоре Света никому не рассказала. Впрочем, никому — это значит, не рассказала Милане. Больше и некому было. Но Светлана промолчала. Потому что… потому что. Впрочем, это теперь не единственный ее секрет от Миланы. Так что — одним больше, одним меньше.
Света прошла к окну, открыла его.
— Когда ты бросишь курить?
— Мамочка, не начинай.
Милана иногда в шутку называла Свету мамочкой. В шутку, да. Но Свете теперь казалось, что это не то, чтобы совсем в шутку. В каждой шутке, как говорится… Каково это — расти без матери? Вот у Светы были и отец, и мать. Правда, отец все же больше формально, а мать в другом городе, но все же. А тут…
— Ты уже купила билет?
— Я бы взяла тебя с собой, — Милана отвечала, кажется, не Свете, а своим мыслям. — Обязательно взяла бы. Но мы с тобой просохатили вопрос твоего загранпаспорта. И визы. Ладно, — Милана шумно выдохнула дым. — Я. Это я просохатила. А теперь уже поздняк метаться. Прости меня, Светка.
— Перестань, — Светлана совсем не ждала извинений Миланы. И совсем не хотела их слышать. Она и не планировала лететь в Гамбург. Да, сердце рвалось к Артуру. Но… но Света не была уверена, что ей там место. Не была уверена, что сможет выдержать в тот самый момент, когда повязку снимут. А вдруг… вдруг не… Да, она трусиха. Да.
А потом, билеты очень дорогие. У нее не таких денег. Света и так слишком за многое в своей жизни позволяет платить Милане. Так нельзя.
В общем, у нее была целая россыпь причин и оправданий, чтобы не лететь в этот чертов Гамбург. Но у Миланы нашелся еще один аргумент. За который она еще и извиняется!
— Не извиняйся, — получилось резковато, и Светлана поторопилась исправиться. — Все равно кто-то должен остаться здесь и присматривать.
Света сказала это и осеклась. Тоже мне, присматривальщица. Как быстро она присоединила себя к Артуру и Милане. Как быстро присвоила себе право… нет, не то… как скоропалительно решила, что она что-то значит в этой компании. Парикмахерша бывшая, а туда же! Присматривать за бизнесом с оборотом с такими цифрами, каких Светка в своей жизни никогда не знала!
Милана резко затушила сигарету, подошла к Светлане и крепко обняла ее.
— Твоя правда, мать. Присматривай. На тебя вся надежда.
Светлана наклонила голову и заглянул Милане в лицо. Нет, она не шутит, не ерничает, Милана говорит абсолютно серьезно. Света вздохнула и положила Милане голову на плечо. Господи, как же все запуталось.
Ничего, скоро все распутается. И все станет ясно.
* * *
На Москву налетела непогода в виде ледяного дождя и ветра. Рейсы отменялись пачками, в Домодедово скопилась огромная толпа пассажиров, которые не могли вылететь. Милана кляла себя за то, что не вылетела заранее, за сутки. А теперь есть шанс, что она не успеет к тому моменту, когда снимут повязку. Ее ведь никто ждать не будет.
Милана проторчала в Домодедово десять часов, все это время безуспешно пытаясь обменять билет, купить другой — все без толку. Параллельно она отчитывалась брату, через слово матерясь, а Арчи ее успокаивал — мол, ну и ничего страшного, повязку снять — ее помощь не требуется, и от ее присутствия ничего не зависит.
Зависит. Для Миланы — зависит. Она знала, что должна быть с братом в этот момент. Чтобы… чтобы просто быть. И разделить с ним все — и радость, и…. и другое. Чтобы ни выпало — все разделить. У них теперь и навсегда — все общее.
А она сейчас торчит в битком набитом нервными пассажирами Домодедово. А все потому, что хотела решить очень важный вопрос до отъезда, а этот противный Ватаев тянул с данными до последнего. Во всем он виноват. Марат будь он неладен Хасанович!
Самолет улетел с задержкой в одиннадцать часов, когда немного потеплело, лед на взлетно-посадочных полосах растаял, и ветер слегка утих. Да толку-то? Милана все равно уже безнадежно опаздывала. Она прилетит в Гамбург к тому моменту, когда Арчи уже снимут повязку.
А Гамбург из солидарности с Москвой тоже порадовал плохой погодой — в этот раз в виде мокрого снега. И в городе случился транспортный коллапс. Милана с тоской смотрела на медленно проплывающий за окном такси слегка припорошенный германский пейзаж. Уже все. Повязка уже снята. И раз Артур не звонит… Господи, она должна быть там, с ним!
Милана наклонилась вперед, к водителю, и, используя весь свой небогатый запас немецких слов, спросила, не могут ли они двигаться быстрее. Она понимала, что это невозможно, но молчать было невыносимо. Чернокожий водитель обернулся, сверкнул в улыбке ослепительно белыми зубами и лишь виновато пожал плечами.
— Еще полчаса.
Это она поняла. Что еще оставалось? Полчаса. Почему не звонит Арчи?! Но сама ему позвонить Милана так и не решилась.
* * *
Милана влетела в его палату взмыленная, растрепанная, вспотевшая. И замерла. Артур стоял спиной к двери, у окна. Все слова застряли у Миланы в горле. Каждый шаг давался с огромным трудом. Она шла, а Арчи все не оборачивался.
Только не сдавайся, братишка. Не смей сдаваться, слышишь?! Мы все вывезем. Я рядом.
Она подошла и встала рядом, за его спиной. Милане казалось, что ее дыхание слышно во всей клинике, во всем Гамбурге. Да что там Гамбург, его в Москве, наверное, слышно! По крайней мере, Милана ничего не слышала, кроме своего дыхания. Но когда Артур заговорил, она его отчетливо расслышала. Почему-то.
— Она желтая, правда?
— Она? — как-то глупо переспросила Милана сиплым голосом.
— Вон там, внизу, на парковке, прямо под окном стоит машина. Она желтая, правда?
Милана сделал шаг вбок, подошла к окну вплотную. На Артура она смотреть боялась.
На парковке под окном действительно стояла маленькая желтая машина, кажется, «смарт». Милана, наконец, решилась и повернула голову.
На его лице не было черных очков. Артур смотрел на нее.
И отчаянно, в голос, по-бабьи зарыдав, Милана бросилась брату
