— Никому не нужна твоя кровь, старая дура, — с наслаждением выпалила Лидия, давая наконец волю давно сдерживаемой ненависти. — Пошла вон, а то…
Она положила руку на кобуру. Краем сознания прошло воспоминание, что пистолет не заряжен и, прежде чем выстрелить, нужно проделать целый обряд, но Фоминична уже шарахнулась в сторону, едва не упала, была подхвачена Кешею и вытащена вон из Ирининой спальни.
Ирина лежала вниз лицом, свешиваясь с кровати. На полу стояло ведро, куда ее жестоко рвало. Мгновение Сташевский смотрел на ее худенькое тельце, еле прикрытое сбившейся рубахой, на мучительно напрягшиеся голые ноги, и Лидия увидела, как по его растерянному лицу вдруг словно судорога прошла. Но это была судорога не отвращения, а острой жалости.
— Велите подать много кипятку, холодной воды, полотенец, а также пусть принесут тот медицинский инструментарий, о котором мы говорили в дороге.
— Кеша! — закричала Лидия и, когда тот сунулся в дверь, наскоро передала ему приказ доктора.
Кеша кивнул и молча исчез.
За дверью снова раздался было истошный вопль Фоминичны, однако она тут же умолкла, словно Кеша, убегая, заткнул ей рот.
«Хорошо бы!» — мрачно подумала Лидия.
В это время Ирина сделала попытку повернуться на спину, однако она была слишком слаба. Сташевский осторожно помог ей… Лидия ахнула, увидев ее помертвелое, опухшее лицо с отекшими глазами. Все лицо было сплошь покрыто пятнышками порванных кровеносных сосудиков, и Лидия поняла, что рвота давно мучила ее подругу.
Да уж… о притворстве тут и речи быть не может! Ну и слава богу!
Отлегло от сердца, но тут же вернулся страх — страх за Ирину.
— Лидия… — простонала та. — Зачем ты это сделала со мной?.. Алексей, он…
— Не мели ерунды, — рявкнула Лидия. — Я ни в чем не виновата. Я привезла тебе врача!
Налитые кровью, измученные глаза Ирины медленно, словно она не сразу поняла смысл слов Лидии, обратились от нее к Сташевскому. Тот в это время внимательно рассматривал содержимое ведра, поднеся к нему свечу. Лицо его было мрачно. Он почувствовал взгляд Ирины и повернулся к ней. Мгновение эти двое людей, предназначенных друг другу, смотрели глаза в глаза, потом Ирина слабо прошелестела:
— Какое доброе у вас лицо…
«Венчается раба Божия Ирина рабу Божию…» — словно отдалось где-то вдали — не слышное ни для кого, кроме Лидии. «А как его зовут, интересно знать? Какой-нибудь Казимир? Ян? Станислав? Какие еще польские имена бывают?» — но вспомнить не удавалось.
Сташевский при словах Ирины откровенно смутился — и тотчас нахмурился, словно желая скрыть слабость:
— Лучше расскажите, что вы ели — и нынче, и в последнее время. Мне также желательно знать, как выглядел ваш стул.
Звуки песнопений растаяли вдали, а Ирина с паническим выражением зажмурилась.
Ну да, еще бы! Как выглядел ее стул!..
Ворвался Кеша с небольшим сундучком под мышкой. Брякнул его на пол, распахнул.
Доктор покопался в нем, вынул длинную резиновую трубку с костяным наконечником, а также стеклянную воронку.
— Ага! — промолвил удовлетворенно. — Это уже кое-что. Вели подать мне также щелоку. Ну да, того, что бабы из золы варят! А коли нету, то древесного угля неси. И воды, много воды поскорей!
Кеша вновь исчез из комнаты.
— Так кто-нибудь ответит на мой вопрос? — сердито проговорил Сташевский. — Что ела эта пани в последнее время?
Польский акцент в его голосе стал вдруг резок.
— Ела она мало, — торопливо сказала Лидия. — Грибы в основном и мед.
— Грибы?! Мед?! — вскинул голову Сташевский. — Много? Часто?
— Да каждый день, — испуганно шепнула Лидия.
— Criminels! Bandits! Rustres![23] — простонал Сташевский. — Ладно, кто мне расскажет относительно стула?
— Фоминична! — скомандовала Лидия, доставая «лепаж» из кобуры. — А ну иди сюда!
Доктор покосился на нее и сделал какое-то странное движение губами. Лидии показалось, что он с трудом подавляет смех… Хотя чему тут было смеяться, на самом-то деле?!
Глава 18. Мечты и их крушение
Уже рассвело, когда вконец измученная Лидия притащилась, чуть ли не держась за стены, в свою комнату и вяло принялась раздеваться. Рядом бестолково суетилась Нюшка. Лидия шевелилась, как сонная муха. Нюшка и еще одна горничная девка — кажется, звали ее Агаша, Лидия сейчас точно не могла вспомнить, — принесли горячей воды, поставили на пол корыто и искупали Лидию, как малое дитя. Наконец она забралась под одеяло, мечтая только об одном: уснуть, немедленно уснуть. Эта ночь, безумная эскапада с похищением доктора Сташевского, а потом то, что он устроил ради спасения Ирины — промывание желудка и прочие мучительные, малоэстетичные процедуры, в которых ему, как оказалось, помочь не в силах был никто, кроме Лидии (Фоминична брякнулась в самый что ни на есть дамский обморок, когда увидела направленный на нее пистолет, да так и пребывала в бесчувствии по сю пору), — все это не просто изнурило ее, но словно бы вытянуло из нее остатки жизненных сил. Хотелось не просто лечь и уснуть — хотелось погрузиться в некое подобие летаргуса, да не на одни сутки… пусть даже сочтут потом мнимоумершей! Лидия готова была на все, только бы лечь, вытянуться и изгнать из памяти мельтешение безумных картин этой ночи.
— Подите, подите… — пробормотала она, еле ворочая губами, с неудовольствием слыша, как Нюшка елозит по полу тряпкой, вытирая лужи. — Не мешайте, я сплю, сплю…
Девки вышли, осторожно прикрыв за собой дверь. И сон тотчас поплыл, поплыл, и зацепился за ресницы Лидии, словно облачко — за ветви высокого леса, и начал заволакивать сознание блаженной серой, плюшевой, уютной, непроницаемой мглой, как вдруг раздался резкий звук — снова открылась дверь, и Лидия проворчала, почти не владея онемевшими губами:
— Кто-о та-ам?..
Ей самой показалось, что голос ее прозвучал жалобно-жалобно, и еще хотелось добавить: «Оставьте меня в покое, Христа ради!» — но тут слуха ее коснулся голос:
— Это я, — и ей почудилось, будто сон с нее содрали одним рывком, как одеяло.
Села, ознобно трясясь. Нет, одеяло было на месте, и все равно дрожь пронизала, когда поняла: это не только голос Алексея, это он сам!
Отвела с лица спутанные волосы, спросила отчужденно:
— Что-то опять с Ириной?
— Нет, она спит, — пробормотал Алексей. В полусвете сумеречного утра он был бледен и казался печальным — таким печальным, что у Лидии сердце сжалось.
— Ничего не случилось? Правда?
— Ничего, — пожал он плечами. — Кроме того, что этот француз измучил ее до полусмерти. Сейчас он сидит у ее постели. Караулит! И никого к ней не подпускает, ни меня, ни даже Фоминичну.
Показалось или в голосе его прозвучала ревность? Неужто правда говорят, что любящее сердце — вещун, и он догадывается, что будет значить для Ирины Сташевский?.. Но сейчас говорить об этом, конечно, нельзя.
— Он не француз, а поляк, — сухо уточнила Лидия. — И он спас ей жизнь. Разве ты забыл? Ирину чуть не заморила своей любовью и заботой Фоминична.
— Я думал, что… — начал было Алексей, но осекся.
— Да, честно говоря, я тоже думала, что Ирину отравили, — мрачно усмехнулась Лидия. — Вы все так думали. Но вы подозревали меня, а я-то точно знала, что не травила ее! И мне ничего не оставалось делать, как найти человека, который разрешил бы все сомнения. Он это сделал, доказал, что Ирина больна, и та еда, которой ее пичкала Фоминична, для нее смертельно опасна. Судя по всему, ей теперь придется всю жизнь соблюдать суровую диету. Мне кажется, у нее панкреатит. Сташевский, конечно, этого слова и слыхом не слыхал, но я знала одного человека, который с панкреатитом прожил до глубокой старости, вот только дие…
Лидия осеклась почти в панике. Все-таки усталость ослабила те путы, в которых она привыкла держать сознание и язык! Надо надеяться, что Алексей ничего не понял. Конечно, не понял! Вон у него какие изумленные глаза, у бедняжки!
— А, ерунда все это, — отмахнулась она. — Главное, что Сташевский спас жизнь твоей невесте.
И во рту стало горько, нестерпимо горько, словно у Лидии разлилась желчь…
Алексей так и дернулся!
— Не называй ее моей невестой, — угрюмо сказал он. — Я никогда не женюсь на Ирине. Это кольцо, — он протянул руку, и Лидия снова увидела знаменитый говорящий перстень: Лабрадор, Искряк, Драконит, Ирис, Янтарь… ЛИДИЯ, — я снова хотел бы надеть тебе! Но надеть, когда мы будем стоять перед алтарем! Я люблю тебя! Люблю! Я хочу, чтобы моей женой стала ты!
От неожиданности Лидия разжала руки, которыми придерживала у горла одеяло, и только сейчас заметила, что легла в постель, даже сорочки не надев. Девки, такие-сякие, нерадивые, видать, забыли, а у нее вообще ничего не было в голове, кроме безумной усталости.
Усталость? Кто говорил об усталости?..
