долго не шел.
– Искал самую ответственную голову на этом празднике жизни, а после угрожал эту голову оторвать, если хоть одна слезинка прокатится по щеке моей дочери.
– Сурово, – смеюсь я. – Сара – любитель порыдать и потребовать.
– Вот пусть и требует, – разрешает дочурке чудить Рамон. – А я требую свою истинную.
Он тянет меня прочь из пирамиды, но на каждый мой вопрос, куда мы идем, отвечает поцелуем. Причем настолько долгим и горячим, что к концу нашего пути я почти забываю, о чем спрашивала. О чем и зачем. Зачем вообще что-то спрашивать, если у меня кружится голова и подкашиваются ноги от одних только взглядов истинного, обещающих море наслаждения.
– Море? – спрашиваю я, когда мы выходим наконец-то выходим из джунглей. Это симпатичная бухточка, маленькая и безлюдная. Вервольфов тоже не видно. К счастью.
Солнце закатилось за горизонт, все вокруг окутала ночь. Сверчки, прибой, пение островных птиц. Р-р-романтик.
– На кровати у нас было, в озере тоже, а вот на пляже нет, – Рамон обнимает меня со спины и прикусывает за ухо, теплом дыхания заставляя меня возбуждаться сильнее, чем я уже возбуждена.
Возбуждена? О!
– Что это за пляж? – спрашиваю, когда его ладони забираются в разрезы моей туники, гладят бедра, а губы рисуют узоры на моей шее.
– Неважно, – отмахивается Рамон. – Нас здесь никто не потревожит.
Я ему верю. Просто верю. Мы через столько вместе прошли, столько скрывали друг от друга, что продолжать эти игры просто нет причин. У меня больше нет причин не доверять Рамону. По крайней мере, я не могу ни одной вспомнить. Он прав, тысячу раз прав! Я доверялась ему как своему истинному, когда не знала о нем ровным счетом ничего. Я доверяю ему сейчас, зная о нем все. Зная, что он закроет меня от пуль, встанет между мной и смертоносным оружием. Ради меня будет плыть, лететь, бежать, только чтобы ко мне вернуться. Ко мне, к Саре, к нашей маленькой семье, которая может стать большой. И, кажется, сейчас мы вполне на пути к ее расширению.
Пальцы Рамона зажигают искры на моей коже. На груди, животе и ниже. Но от мгновенно промелькнувшей мысли я не могу сдержать смешка.
– Что смешного, м-м? – он втягивает носом мой аромат, щекочет дыханием затылок – самую чувствительную зону всех волчиц. Мою так точно.
Я поворачиваюсь в его объятиях, потираюсь телом о его тело, ощущая всю его силу, всю его твердость и желание.
– Подумала, что если мы такие необычные истинные, то наша семья может очень быстро увеличиться.
Я прикусываю нижнюю губу, и оранжевые искры вспыхивают в темных глазах Рамона. Опасно, игриво, решительно.
– Ты этого хочешь, nena? – Он не позволяет мне ответить, обещает: – Все будет так, как ты хочешь.
Лучшей клятвы мне и не нужно.
– Как мы хотим, – поправляю его я и делаю шаг назад. И еще один.
Во мне тоже просыпается игривая хищница. Я вытягиваю заколки одну за другой, откидывая голову назад и обнажая шею. Встряхиваю копной волос, что здесь, на острове завились в колечки и будто бы стали гуще. Как воздух между мной и Рамоном словно загустел, превратившись в чистое желание.
Он наблюдает за мной. За каждым движением моих пальцев, когда я наклоняюсь, хватаюсь за края туники и стягиваю ее через голову. Нарочно медленно тяну ткань, открывая взгляду Рамона все больше и больше, и с удовольствием отмечаю, как учащается его дыхание, как ускоряется его пульс, они будто движутся в унисон с моими. Туника летит на песок, на мне остаются только дикарские бусы, прикосновение которых к груди сейчас ощущается особенно остро. Я слишком хочу Рамона. Сильно хочу своего истинного, и мне приходится снова прикусить губу, когда от одежды начинает избавляться он.
В отличие от меня, Рамон не медлит, избавляясь от рубашки и штанов достаточно быстро. Тем не менее я успеваю рассмотреть и насладиться каждым сантиметром его загорелой обнаженной кожи, игрой мышц, которые напрягаются от движения, силой того, как сильно он меня хочет. Он совершенный. И он мой. Эта мысль пьянит едва ли не сильнее мужчины рядом, что преодолевает расстояние между нами в один шаг и притягивает меня к себе. На этот раз осторожно, изучающе. Рамон целует меня, словно пробует на вкус, медленно поглаживает мое тело, будто пытается вспомнить. Или, скорее, запомнить. Изучить каждый миллиметр, чтобы он отпечатался в памяти.
Эта медлительность, эта томность отражается в моем теле пожарами, вспыхнувшим желанием, нестерпимым, жгучим. Но я соглашаюсь с этой игрой, отвечаю ему тем же, исследуя сильное тело Рамона, поглаживая его горячую кожу, на которой больше не осталось ни единого шрама – моя магия выжгла последние, на нем и на мне. Я чувствую под пальцами напряжение мышц, его силу, его возбуждение.
Впрочем, надолго нас не хватает, мы просто начинаем задыхаться. Тем более что то, что с нами происходит сейчас, ни капли не напоминает то, что было раньше. Я чувствую каждую ласку Рамона как свою, каждый его поцелуй отзывается во мне острее, целым калейдоскопом чувств. Сменяющимся то жаром, когда он прижимает меня к себе крепче, то прохладой, когда отстраняется, утягивая меня за собой на песок, и снова жар, когда Рамон усаживает меня на себя.
Мы слишком возбуждены, чтобы медлить, я это знаю, он это знает. Поэтому Рамон сжимает мои бедра, приподнимает над собой, и мы наконец-то соединяемся. Соединяемся во всех смыслах, потому что я чувствую кожей, сердцем, всей своей сутью, как ему приходится сдерживаться, оставаться нежным, растягивать это мгновение, отзывающееся трепетом в груди. Любовью. Этот трепет – любовь.
И я сама подаюсь назад, чтобы снова качнуться вперед, наполнится им до отказа, до самых краев. Вся наша сдержанность заканчивается, исчезает. Перед глазами плывет от страсти, от жгучего желания, но я все равно цепляюсь за его взгляд, в котором отражается его звериная суть, его волк, как в моем отражается моя одуревшая от счастья волчица. Но еще во взгляде Рамона сияет то же чувство, что горит во мне.
Любовь.
Сколько я бежала за ней, а она нашла меня сама на берегу этого забытого предками острова. Мы качаемся на ее волнах. Вместе. Уже не сдерживаем стонов и рычания. Раскручивая этот вихрь, не разбираясь, где чьи чувства. Понятно же, что они теперь наши общие. Одни на двоих.
Я откидываю голову назад, не в силах выдержать эту силу, всю эту нежность, а Рамон сжимает пальцы на моих бедрах, толчками доводя нас до разделенного на двоих наслаждения,
