— Тьфу, напугал, — Катя рискнула приблизиться к странному созданию. — Откуда ты взялся такой?
— Я Псойка. А ты отвяжись, пусть-ко мне барин гостинчика от лисички даст.
Катя обернулась с намереньем цыкнуть, но не успела: Нелли уже протягивала мальчишке полушку.
— Блестит, — проворно ухватив монетку, залюбовался горбунок. — Только это не от лисички, не так-то я прост. Откуда у ней в лесу денежка?
— Не нравится, давай назад, — Катя еще сердилась.
— Отвяжись, не ты одаривал, — полушка исчезла за щекой. — В город пойду, пирога куплю, белого, медового с маком.
— Город далеко?
— Пешочком два денечка.
— Эх ты, заплутали, — Катя сердито хлопнула кулаком по плетню. — Никто не живет здесь, что ли? Что это за село?
— Я живу. Больше, правда, никого. А село-то будет Старая Тяга.
— Все верно, — растерялась Нелли, — только та карга говорила, что до города отсюда засветло доедем.
— Налгала из вредности. Вот ведьма-то! Теперь хочешь не хочешь здесь ночуй. Слушай, чучелко огородное, — Катя оборотилась к горбунку, — в каком хоть доме тут заночевать лучше?
— А какой хочешь выбирай, все пустые.
— А отчего село-то опустело? — Занозою сидело в памяти название села, и Нелли никак не могла ее вытащить.
— Долгая сказка.
— Расскажи, я тебе еще денежку дам.
— Коли тебе слушать охота, так оставайся, — Катя приняла у Нелли повод. — Я лошадей покуда расседлаю да погляжу, где лучше спать.
— Ладно, ступай, — Нелли уселась на ближайшую завалинку и поманила горбунка пальцем. — Не бойся, мальчик, я тебя не обижу. Расскажи мне, давно ли село пустое и отчего.
— Давно, ух, как давно. — Псойка остановился в двух шагах от Нелли и начал переминаться на тонких босых ножках. — Дед мой с меня был, вот как! Только не думай, он горбачом-то не был, и отец не был, это меня с печки уронили малого.
— Да я не думаю, — терпеливо ответила Нелли. — Ты про село рассказывай.
— Я и рассказываю про село-то. Барин важный был тогда, не то, что нынешний. Мужики в Старой Тяге ничего жили, только разве земля трудно родила, воды здесь мало.
— ВОДЫ мало?!
— В том-то и дело, красавчик ты мой. Маялись людишки, но ничего, жали-сеяли. Тут барин и скажи, я, мол, не какой-нибудь, а мудреный благодетель. Уехал в сам Петербурх, да привез басурмана с обритой бородой. В тех, говорит, басурманских краях людишки горазды канавы копать, чтоб вода куда надобно шла.
— Каналы! — Нелли рассмеялась.
— Я и говорю, канавы, — обиделся Псойка. — Ходил басурман, ходил, щеки надувал, все ручейки обошел, потом велел мужиков звать землю рыть. От каждого ручья по канаве отвел, а от каждой канавы еще по три. Сперва жили мужики да радовались, больно хорошо всходило. На четвертый год снега много лежало, весна мокрая выдалась. Залило поля кое-где, но все ж жить можно. Потом осень была хмурая. Каждый год стало больше заливать, покуда все не заболотило. Уж и обратно засыпать пытались канавы-то, да куда. Пришлось расселять Старую-то Тягу, часть народу в Рысихе обстроилась, часть в Незнайке. До меня тут много лет никто не жил, сам-то я из Рысихи. Мачеха со двора согнала, известно, какой из меня работник. Побираюсь по убогости. Дед жив был, сказывал, раньше уроду было житье! В каждом барском дому держали нашего брата, господ веселить. Сладким куском сыты были. А теперь не держат, наскучили, что ли, уроды-то? Выросту, пойду, может, с нищими бродяжить, а маленькому плохо, всяк бьет, кто хочет.
— Уж и не знаю, где раскладываться, — крикнула из ближних ворот Катя. — Мокрицы в домах и лягушки!
— Так шли бы в дом священника, он на взгорочке, — важно отозвался Псойка. — Там даже печь-то белая.
Дом священника! Нелли рывком вскочила на ноги. Вот так штука, в этом болоте, оказывается, и родился отец Модест!
— А священник давно в селе не живет?
— Экой ты непонятливый. Народ расселился, кому в церкву ходить? Дед, правда, сказывал, священник тут еще доживал, жалко храм-от было бросать, служил один. Так тому уж лет будет четыре раза по десять.
— А дети…. дети у того священника родились здесь? — запинаясь, выговорила Нелли. — Сын… у него родился?
— Эк хватил! Да в Старой Тяге никто не рождался раз пять по десять. Денежку-то дай, раз от лисички гостинца не привез.
Нелли не глядя протянула мальчишке алтын.
— Ух ты, вот так денежка! Я за такую денежку дров наношу, печку натоплю, выспитесь, как у Христа за пазухой.
— Где ж ты дрова берешь, одни болота кругом.
— Где-где, на бороде! — отозвался Псойка, отскочив в сторонку. — Небось не дурей тебя, дома доламываю, которые уже обвалились.
Неугомонный горбунок стреканул куда-то промеж плетнями. К Нелли меж тем торопливо, помахивая издали рукой, шла Катя.
— Правду карла болтал, дом получше других, хотя тоже грязищей зарос. Спать все одно на потниках, уж я их в избу заволокла.
— Слушай, ведь отец-то Модест врал!
— Ты о чем?
— Я помню, наверное помню, он говорил, что здесь родился! Старая Тяга под Велецком.
— Ну и что с того? Может, похвалиться хотел…
— Похвалиться?! — от возмущения Нелли въехала носком сапога в зацветшую лужу. — ЧЕМ тут похваляться, скажи на милость?
— Под ноги гляди! — Катя взбежала по шаткому крылечку и придержала дверь для Нелли. — Почем я знаю, зачем попу врать?
— Все врут зачем-то, — оглядывая сизое в опускающихся сумерках помещение с тремя пустыми окошками, отозвалась Нелли. — Коли бы он сказал, родился, мол, в Москве либо Петербурхе, а выяснилось, что здесь, все бы ясно. Постыдился такой мурьи, прихвастнул. А наоборот врать для чего, а, Катька?
— Вроде как незачем, — Катя защелкала кремнем над трутом.
Нелли все оглядывала дом, разделенный на две горницы. Белая печь была единственной его гордостью. Ну, еще что-то вроде хозяйской кровати за перегородкою, а лавки да стол — самые избяные, топорной, не рубаночной работы. Провалившийся пол дощатый, не земляной. Да, по всему здесь жил священник. Но никак не мог оказаться сыном этого сельского батюшки отец Модест с его гессенскими сапогами, мягкими манерами, фехтовальной осанкой! Даже если предположить, что стояли здесь четверть века назад шкапы книг, увезенные затем в жилое место. Нелли казалось, что она догадалась бы о неправде, даже не услышь сейчас, что никакой священников сын здесь три десятка лет назад просто не рождался. Чего гадать, могло ли это быть, этого не было, да и все.
— Катька, ЗАЧЕМ, когда НЕЗАЧЕМ?
Катя не подняла глаз от прыгающих по серой тряпице искорок.
— Поп в Сабурове остался, когда мы его еще увидим? Чего зря голову ломать или других забот мало?
На крыльце загрохотало: в дверь шмыгнул Псойка с ворохом старых кольев и досок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
