«Я могу это видеть! – вдруг понял Игнис. – То, что происходит в доли секунды, то, что словно отсвет солнца на осыпающемся разбитом стекле, я вижу так, словно наблюдаю за тенями рыб в лаписском пруду!»
Рубидус сделал еще один выпад, и Кама снова развернулась, встретила его следующий удар на клинок, перевела касание к гарде, закрутила защиту, едва не выбила меч из руки противника, но уже в следующую долю секунды отстранилась назад, потому что тупой клинок едва не вспорол ее лицо по прорези в шлеме. Сердце замерло бы в груди Игниса, если бы все это не уместилось между ударами сердца, и то, как, спасая глаза, Кама отшатнулась, и то, как, делая шаг назад, все-таки чиркнула мечом по левому плечу принца Кирума. Затрещала искрящаяся полоса, но что Рубидусу выдуманная рана на левой руке, у него меч был в правой, хотя и Кама не вздрогнула бы и от такой отметины, и от любой другой, она-то танцевала с мечом в любой руке, но отметина была не только на плече, Черный противник зацепил самолюбие принца. Теперь Рубидус должен был разорвать наглеца, уничтожить, унизить. И он ринулся на соперника, который был ниже его почти на голову. Удар, который нанес принц Кирума, должен был не только выбить подставленный под него меч, он должен был снести с арены соперника вместе с мечом, но Черный устоял. Он не сдвинулся с места. Он принял удар на клинок. Он не отстранился ни на шаг. Меч Рубидуса словно наткнулся на скалу, а затем эта скала сверкнула и ударила его в живот. Без взмаха. И принц Кирума согнулся, лишившись дыхания, погрузился в сверкание магического панциря, упал за спиной развернувшегося противника и после удара гонга швырнул в него уже ненужный тупой меч.
Игнис, Алиус, весь амфитиатр поднялся на ноги.
Кама вздрогнула, припала на одну ногу, икра которой была разорвана. Мурус бросился к победителю поединка. Рубидус встал на ноги и, не кланяясь, пошел прочь. Кама стянула с шеи черный шарф, медленно, слишком медленно для человека, который все еще может сражаться, стала затягивать рану.
– Стоять! – снова поймал за локоть Игниса Алиус и силой усадил его на место. – Это пока что не твоя война!
Амфитеатр ревел. Кама затянула ногу, которая не была прикрыта поножем сзади. Шагнула вперед, прихрамывая. Оглянулась. За нею тянулась полоса крови. Мурус, который отбегал к Софусу, снова побежал к Каме, затем Софус подошел к пострадавшему претенденту, быстрыми жестами проверил колдовство, поплелся прочь с арены. Кама медленно, стараясь не хромать, но очень медленно пошла на край арены. Развернулась, встала спиной к рядам.
– О тебе забыли, – почти прокричал, повернувшись к Игнису, Алиус.
– Я никогда не забуду о себе! – крикнул в ответ Игнис и добавил: – И об этом тоже!
Со скамьи, на которой Игнис с удивлением узнал не только Софуса, но и Лаву и Фламму, словно вынырнувших из-под арены, поднялся Адамас. Он встал напротив соперника, но не поднимал меч и не надевал шлема. И Мурус не стучал молотком о бронзовый диск.
– Кровь! – прошипел сквозь стиснутые зубы Игнис. – Она не остановила кровь!
Кама посмотрела на противника, на Муруса, сделала один шаг вперед, другой, подняла перед собой меч. Кровяная дорожка оставалась за нею. И тогда Адамас Валор покачал головой, поклонился сопернику и положил меч на доски рукоятью в сторону Камы. Та замахала рукой, но Мурус как будто даже с облегчением ударил в гонг. И тогда, обернувшись к ревущей толпе, Кама сняла шлем, и Игнису пришлось заткнуть уши. Лава и Фламма бросились к принцессе Лаписа.
– Уходим, – дернул его за руку Алиус.
…Вирская площадь еще не начала погружаться в темноту, но тени стали резче, и сам сумрак уже таился под стенами цитадели, готовился захватить город. Торговцы пивом, вином и квачем раскатывали бочки по площади, пирожники шлепали на горячие противни первые пироги, фокусники снаряжали шесты с шутихами, – Ардуус намеревался окунуться в карнавальную ночь. Игнис хотел повернуть к ратуше, но Алиус уже в который раз придержал его и направил в сторону Храмовой площади. Над амфитеатром стоял гул.
– Куда мы? – спросил Игнис в тени крайнего зиккурата. – А Кама? Она ранена!
– Оставь сестру заботам ее наставника, – ответил Алиус. – Твоя мать сказала, что он справится.
– С чем справится? – скрипнул зубами Игнис.
– Тайно вывезет из города, – ответил Алиус.
– Тайно? – остановился Игнис. – Зачем? Зачем все это? И к чему такая спешка? Сегодня карнавал. Завтра еще день ярмарки. Королевские семейства будут разъезжаться только послезавтра!
– Через час твой отец, мать и почти вся свита покидают Ардуус через южные ворота, – ответил Алиус. – Камой будет наряжена служанка Катта. Прости, принц, но ей пришлось тоже постричь волосы. Она уже в ратуше, там ее встречает мастер стражи Долиум. Тобой наряжен мальчишка-стражник. Кажется, его имя Ассулум? Он щупловат против тебя, но в сумраке сойдет.
– Зачем? – не понял Игнис.
– Чтобы погибнуть за тебя, если кто-то захочет отправить тебе в горло стрелу или бросить нож, – прошептал Алиус. – И служанки это тоже касается.
– Стрелу? Бросить нож? – оторопел Игнис. – Кому это может прийти в голову? Или Литус Тацит не простил меня? Или мерзавец Рубидус не удовлетворится тем, что покалечил Каму?
– Ну, насчет Рубидуса не скажу, – пожал плечами, вглядываясь во тьму, Алиус. – Он ведь мстил за проигрыш незнакомцу? Кто его знает, вдруг за двойной позор, быть побежденным девчонкой, он и в самом деле захочет ее убить? Но нет, дело не в этом. Тебе, Каме, всему твоему семейству угрожает опасность. Только не со мной ты это будешь обсуждать. Со своей матерью. Или с отцом.
– Почему я сейчас с тобой? – уперся Игнис. – Я ничего не знаю про тебя. Только имя, и все. Кто ты? Почему я должен верить тебе?
– У меня только имя и есть, – улыбнулся Алиус. – Да и что еще может представить человек, кроме своего имени? И верить ты мне не должен, упаси меня, Энки, насильно обращать кого-то в такую веру, да и в любую другую. Но твоя мать поверила мне. Или получила поручительства от тех людей, которым она верит. В любом случае, мне она показалась очень мудрой женщиной.
– Она королева! – повысил голос Игнис.
– Тссс, – приложил палец к губам Алиус. – Мы и так слишком связно говорим для двух пьянчужек. Мне верить необязательно. Ему веришь?
Сквозь гул начинающей выплескиваться из амфитеатра толпы раздался цокот копыт, и из тени последнего из четырех зиккуратов появился всадник. За ним следовали две оседланных лошади.
– Все в порядке? – свесился из седла Вентер.
– Более или менее, – ответил Алиус.
– Упряжь из Бэдгалдингира! – поднял брови Игнис. – Золотые башни вышиты на седлах! И оружие…
– И плащи, – продолжил Вентер, – и новые ярлыки. Ну-ка, накиньте на себя плащик. Клянусь Энки, Ваше Высочество, если бы не голос, ни за что бы не поверил, что передо мной принц Лаписа. Так что вам пока что лучше помалкивать. Ярлыки у меня, а вы сойдете за немых.
– Куда мы? – только и выдавил сквозь подрагивающие губы Игнис.
– Прочь из Ардууса, – ответил Вентер. – Через Северные ворота.
– В Бэдгалдингир? – вовсе растерялся Игнис.
– Чего там делать? – изумился Вентер. – Нам теперь одна дорога – домой. Но когда заяц убегает от лисы, он же не о том, где будет прятаться, думает, а о том, как ему убежать.
– Мы убегаем? – вскочил в седло Игнис.
– Не так резво, Ваше Высочество, – нахмурился Вентер. – С таким лицом на лошадь нужно заползать с трудом, подогнав ее к забору или к скамье, а то ни один дозор нас просто так не пропустит.
– Мы убегаем? – повторил вопрос Игнис, взглянув на Алиуса, которые взлетел в седло ничуть не медленнее, чем он сам. – Если мы зайцы, то кто лиса?
Алиус надул губы и щелкнул пальцами. Вентер тяжело вздохнул.
– В том-то и дело, что заяц уже бежит, а кто лиса, и не знает пока еще.
– Почему? – нахмурился Игнис.
– Оборачиваться опасно, – ответил Вентер.
Когда часы на ратуше пробили без двух часов полночь, а на Вирской площади, а также на Ремесленной и Северных улицах, захватывая и торговые ряды, и даже Храмовую площадь и прилегающие улицы, уже горели костры, звенели бубны и гремели барабаны, пищали каламские рожки и так или иначе веселился народ, перед воротами цитадели остановился всадник. Стражи, которые с завистью косились на недалекое празднество, забегали, едва всадник наклонился к факелу. Заскрипели ворота, и гость, что было дозволено только особам королевской крови, миновал проездную башню верхом, хотя королем он не был. Зато он был мастером тайной стражи Ардууса или, как считалось при дворе, личным вестником короля. Его звали Кракс. Он происходил из руфов, но с детства обрел седину, и если сбривал бороду, то мог сойти и за атера, и за лаэта. Сейчас подбородок его покрывала рыжая щетина, глаза были красными, но взгляд оставался твердым. Кракс миновал вторые ворота, третьи и спешился только во внутреннем дворе главного укрепления, которое поднималось из цитадели и всех ее стен подобно сердцевине каменного цветка с высоченной башней по центру. Вынырнувший из темного проема слуга принял лошадь, Кракс на ходу сбросил перчатки, плащ и направился к лестнице, которая не менее пары сотен шагов змеилась по стене внутреннего двора, а затем через стальной разводной мостик ныряла в главную башню цитадели. Там она каменной спиралью поднималась в покои Пуруса Арундо, короля Ардууса. Не сбив дыхания, Кракс подошел к тяжелой двери, отдал появившемуся слуге меч и ножи и, ударив три раза по выгравированному на двери символу Ардууса калбу, с усилием потянул на себя створку.
