— Пять штук?! Он совсем ёбнулся! Скотина! Пидораз! С чего он взял, что они у нас есть эти пять штук? А хотя… понятно — откуда. Ну, а что ещё? Дело-то он закроет? А, думаешь, не кинет?
— Не знаю, не сказал ничего насчёт дела. Говорит пять штук зеленью и ещё хочет, гад, чтоб я с ним в ресторан сходила. Зыркает на меня так нагло.
— Вот гандон!! Сука!
От собственного бессилья мне хочется выть и крутиться волчком на месте. Ненавижу их. Ненавижу. Слизь ебаная. Вот бы пристрелить этого следака! Выстрелить в лицо, как тому рыжему в шашлычной, только из боевого оружия. Секунду бы не колебался. Испытал бы оргазм.
— Хорошо, Юль. Завтра будут пять штук. Тебе позвонят и передадут.
Я постараюсь. я очень — очень постараюсь.
Тётя у меня хорошая. Стюардесса. Не, правильнее сказать — бортпроводник. Девятнадцать лет уже летает над просторами на глазах уменьшающейся в размерах родины.
С детства меня по самолётам таскала собой. Чтобы в детсадик не угодил. Берегла и максимального оттягивала всю паскудность знакомства маленького человечка с созданными человечеством уродливыми социально-общественными институтами. я ведь вам уже говорил, что тюрьма, детсад, пионерлагерь, армия и школа, это у нас суть разные ипостаси одного и того же беса.
Она взращивала меня на русских сказках, написанных людьми с неславянскими фамилиями, типа Агнии Барто, Самуила Яковлевича Маршака и Мойдодыра. И в кого я таким падонком вырос? Точно не в Корнея Чуковского.
— Тётьмарина, как здоровье у вас? Что? Да, нет нормально все! Милиция? Да что вы говорите? Нет. Нет. Да как вам сказать? Начальство химичило — списали всё на меня. Ну, это уж как водится. Да нет. Нет.
Рано беспокоится. Все утрясётся. В Москве сейчас. Угу. Да. Пока не успокоится всё. Все будет хорошо. Да. Да. Ну, вы-то меня знаете! Вот именно. Так и будет. Тётьмарин, мне помощь ваша нужна. Адвоката?
Нет. Пока нет. Не надо пока адвоката. И к зубному пока рано. Вы мне скажите одну такую вещь- кто завтра у нас обслуживает рейс шесть шесть восемь? Узнайте, а? Посылочку маленькую в Ташкент.
Конвертик. Ага. Ага. Сам и завезу прямо в Дармаедово. Да.
Через полчаса перезвонить? Хорошо. Спасибо заранее. Спасибо. И Светке вашей — привет. Конечно, а как же? Она у вас всегда была такая — самостоятельная. Умница.
— Юля приветы!
— Опять ты? Что тебе надо-то? Деньги, когда передашь?
— Юль, я уже отправил пять штук. Нужно поехать в аэропорт и встретить московский рейс. Он номер 668 когда в Москву идёт, а обратно 669.
Женщину зовут Ирина. Стюардесса. Вот её телефон, на всякий случай…
Понесёшь бабки — возьми с собой маму Вероники. На всякий пожарный. И не ходи с ним никуда, пошёл он на хрен, этот дрыщ. Пять штук ему за глаза… ладно? Все поняла? Точно? Я позвоню завтра, окей?
— Пока.
— Да и ещё — узнай, пожалуйста, закроет ли он моё дело.
— Ладно. А знаешь, кстати, как следователя того зовут? «Нафик»!
Азербайджанец он. Видный такой мужичок.
— Ну тогда его и на фиг, нафика этого.
* * *
… Булка поймал упаковку кофе Якобс и мы дуем его уже по третьему кругу. Ему понравился этот самый Якобс, когда Алишеру привозили грев из Самары. Так понравился, что он снарядил за ним Ганса в экспедицию в самую Фергану. Полкило кофе обошлось почти как полкило герыча.
Варим якобса таким густым, что ложка почти стоит. А запах! Весь коридор на втором этаже пропах. Чудесно! Запах кофе хорош даже в тюряге.
Все таки, знаете, чифир и кофе по разному торкают. Чиф он горяченько так, волной как одеялом стёганным накрывает.
А у кофе приход холодный, нервный, злой, дёрганный. Нужно ебнуть чифа и подправить это дело кофе, вот тогда будет нормальный ход. Ровнячок. Стимулирующий коктейль «Голуби летят над нашей зоной».
Бибика ещё нет. Не в силах более ждать, я взахлёб рассказываю Олежке о событиях вчерашнего дня. Крепкий кофе развязывает язык. Нужно сообща проанализировать происходящее.
Загадка заточек, которые благополучно добрались до главного барака нашей зоны, да ещё и под контролем оперчасти, не даёт покоя нам обоим. Надо бы задать вопрос Дяде в лоб, может и получиться выудить ответы. Хотя из этой щуки усатой обычно ни хрена не вытянешь. Тот ещё разведчик.
Ещё большую сумятицу вносит Бибик. Он влетает в ТБ и лупит с порога:
— Бурят в зоне! Бурята с крытой подняли! Вы по курсам? Охринеть!
— Какого в пизду Бурята? Кто такой Бурят?
— Ты откуда знаешь?
— Да знаю вот! Я на андижанской крытке с ним в одном крыле сидел!
Беспредельная рожа. Ох неспроста он сюда приполз.
— А кто это- Бурят? Бибик, кто такой Бурят?
— Ты с ним в одном крыле сидел? Крупная же ты у нас птица, Бибик!
Настоящий бройлерный преступник. А я слышал, Буряту осенью прошлой хребет перебили мусора?
— В том-то и хуйня — ещё раньше перебили, он уже по Андижану в тележке своей рассекал, с хуя ли его к нам пригнали? Муть какая-то канает. Нездоровая.
— С крытой на зону только за хорошее поведение переведут. Может «встал на путь исправления»?
— Думаешь, он «наш»? Красный?
— ЭЭЭЙ, заебали вы оба!! КТО ТАКОЙ БУРЯТ?? Золотой пизды колпак? Отец русской демократии? Кто?
Булка и Бибик смотрят на меня как на свалившегося с Луны. Потом продолжают тереть между собой, оставив без внимания мои вопросы. Так обычно взрослые игнорируют непрерывные «почему» детей.
— Бурят не наш, сто пудово. Его чуть не короновали в Соликамске.
Это в «белых-то лебедях». Он с российской братвой якшается. Похуй ему бабайские авторитеты и грузинские маслюки. Жёсткий мужик, серьёзный.
— А на хуя он нам здесь? Блатата что ли наша жидко обосралась? Думаю, они в первую руку не буду его приезду особенно рады.
— А Дядя в курсах? Он-то должен быть в курсах?
— А я вчера заточки на жилую отработал! Штук тридцать, если не больше. На целую зондеркоманду. И скажите вы мне, в конце-то концов, кто этот ветеран в коляске?
— Этот «ветеран» сидит с шестнадцати лет. Безвылазно. Раскрутку за раскруткой хуярят ему. Крадун. Без пяти минут Вор. Настоящий авторитет.
Он, знаешь, когда в Карши заехал, шмотки прямо из баулов стал раздавать направо-налево, бабло. Все думали он совсем ёбнутый. А он вор. Почти вор.
— А знаешь, по ходу, за что ему хребет сломали? Хуйнул стулом в замминистра МВД в Ташкенте. Прямо в кабинете у того. Он дерзкий, Бурят.
— Дерзкий блять. Ага. Срёт теперь под себя твой дерзкий. Нечего тут с него Робин Гуда лепить. Все крупные блатные — стукачи. Таков мой приговор.
— В золотой горшок он срёт, по ходу. При большом общаке ходит. И это ещё вопрос — стучит или не стучит Бурят. Он мужик упёртый.
— Короче Бурят сюда оттолкнулся на разборку. Сто пудов. Жди у блатных революцию. А заточки — это они ему вместо цветов приготовили. Для тёплой встречи. Или проводов. Будет великая грызня, об чё спорим?
— Я считаю, Дядю надо курсовать!
— Думаю уже успели курсануть без нас. Наше дело маленькое — промка.
— Ага, промка, бляха. А ночевать теперь тоже на промке? Ночевать то туда — в логово самое пойдём. Спаси и сохрани Господи меня грешного. Что теперь будет?
— К Дяде надо нырять по любому. Пусть инструкции даёт. Нездоровая это все хуйня. Он и дежурит сегодня как раз. Загуляем по отбою.
Все узнаем из первых рук.
* * *
… Сегодня я буду говорить с тобой. Господи, боже мой, Вероника, я так безумно скучаю. Прошла целая вечность. Я за это время прожил огромную суетную и бессмысленную жизнь. Бессмысленную и бестолковую. В моей жизни без тебя нет, и не может быть никакого смысла. Никакого света. Никакой радости. Никакой надежды. Вероника, я люблю тебя, девочка!
Апатия и усталость это всё что у меня сейчас есть. Даже боятся ментов, я уже устал. Жизнь в бегах — жалкая копия нормальной жизни.
А наш сегодняшний разговор вернёт мне все, что я одним махом сломал и теперь вот никак не могу собрать.
Ровно в двенадцать я наберу Юлькин номер, и ты возьмёшь трубку.
И я снова услышу твой серебристый голос. Голос, который напоит меня жизнью и выведет из этой жутких сумерек…
— Алло! Алло! Юля? Где она, Юля, она у тебя? Что там происходит у вас?! Ты слышишь меня? Алло? Дай перезвоню, а?
— Не ори ты так. Сейчас. Сейчас позову.
— Алло?
Голос у неё теперь какой-то холодный. Мёртвый и безрадостный голос.
— Любимая как ты? Я люблю тебя, я так люблю тебя, слышишь? Я тебя люблю, Вероника Валентиновна.
— Я была в тюрьме… в тюрьме…
— Ну, прости меня, разве же я …
— Я сидела в ТЮРЬМЕ понимаешь?
— Ну, прости… пожалуйста. Если можешь… Я… виноват…
— Зачем ты это сделал?
— Зачем? Как это зачем? Я хотел… Ну ты же знаешь! Я хотел, чтоб мы вместе, чтоб мы в Москве… Ты же знаешь всё, Вероника!!!
— Разве может получиться из дурного что-то хорошее? Трудно было посоветоваться со мной? Раз ради меня, говоришь, делал?
