Вторую идею, которую выдвинул Йодль в своей памятной записке в конце июня – атаковать Британскую империю с периферии, – пока не развивали. Однако месяц спустя совершенно независимо друг от друга, но почти одновременно отдел «Л» и ОКХ сделали определенные шаги в этом направлении, хотя и в ограниченном масштабе. Началом послужило устное сообщение от германского военного атташе в Риме генерала Ринтелена, в котором тот высказался в том смысле, что не следует ожидать многого от наступления итальянцев в Египте, которого мы тщетно ждали несколько недель. Поскольку мы тогда все больше сомневались, действительно ли Гитлер намеревается приступить к высадке десанта в Англии, то отдел «Л» включил в «оценку общей ситуации», представленную Йодлю 30 июля 1940 года, предложение «предоставить итальянцам некоторое количество танковых сил для участия в нападении на Суэцкий канал». Йодль связал это предложение с аналогичным предложением главнокомандующего сухопутными силами, которое тот высказал в устной форме Гитлеру[103]. В результате ему удалось, хотя и не без трудностей, заставить Верховного главнокомандующего согласиться на то, чтобы в письменной форме попросить ОКХ и ОКМ исследовать более детально варианты помощи нашему союзнику в этом направлении. Вступительные фразы этого меморандума (от 12 августа) в окончательном виде, утвержденном Гитлером, еще раз ясно показали ту трясину неопределенности, в которой разрабатывалась германская стратегия в этот период. Меморандум гласил:
«Исходя из того, что: а) операция «Морской лев» не осуществляется в этом году, б) итальянское наступление на Суэцкий канал либо не принесет успеха, либо будет отложено до осени, существует вероятность, что фюрер, может быть, рассмотрит передачу нескольких танковых соединений итальянцам, чтобы помочь им в этом наступлении или в его во-зобновлении»[104].
По-видимому, получив урок из этого инцидента, а также в ответ на возобновившиеся заявления от ОКХ, требующие сообщить о дальнейших намерениях, Йодль на следующий день, то есть 13 августа, представил Гитлеру еще одну «оценку ситуации». Вновь он высказал исключительно собственную точку зрения, заявив: «Ни при каких обстоятельствах операция по высадке десанта не должна провалиться. Политические последствия провала могут оказаться гораздо серьезнее, чем военные». В том же духе он добавил, что, по его мнению, пока не будут выполнены все необходимые условия, включая те, что касаются обстановки на море, «высадку следует считать отчаянной авантюрой, которую мы могли бы предпринять в безвыходной ситуации, но у нас нет необходимости начинать ее в настоящий момент….Англию можно поставить на колени другим способом», – продолжил Йодль и начал затем предлагать другие варианты реальных совместных с итальянцами военных действий против Британской империи вместо нынешних бесполезных «параллельных войн»; например, итальянскую авиацию и подводные лодки можно было бы направить в максимально возможном количестве на усиление блокады Британских островов; кроме наступления на Египет, можно вести приготовления совместно с Испанией и Италией к захвату Гибралтара[105].
В той мере, в какой эти планы оказывали поддержку десантной операции в Англии, штаб Йодля их с энтузиазмом подхватывал и развивал. Однако Гитлер принимал все эти предложения с равным отсутствием энтузиазма, и в тех случаях, когда они каким-то образом касались Средиземноморья, рассматривал их только после длительной проволочки, а затем откладывал в сторону точно так же, как поступал с предложениями о высадке в Англии. В начале сентября 1940 года он распорядился исследовать возможность оккупации большой группы островов в Восточной Атлантике: Мадейры, Канарских, Азорских и Кабо-Верде, а также изучить «возможную оккупацию Португалии»; это выглядело скорее как тактика, задуманная для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание от операции «Морской лев», а не как серьезные намерения со стороны Гитлера. ОКМ подготовило несколько планов, и первому критическому анализу эти планы подвергались в оперативном штабе ОКВ; Йодль не возражал и даже издал несколько дополнительных инструкций на эту тему, в результате эта бесполезная и бесплодная работа затянулась на месяцы.
Тем временем произошло событие, которому, как ни одному другому, суждено было положить конец планам высадки в Англии: неожиданно мысли Гитлера обратились к Советской России! Быстрота, с которой принималось это ужасное решение, сравнима только с масштабностью его последствий, ряд которых мы ощущаем до сегодняшнего дня.
Краткий период времени ставка провела в Берлине, а после выступления Гитлера в рейхстаге 19 июля, когда он почти не оставил надежды на мирное соглашение с Англией, постепенно снова собралась в районе Берхтесгадена; отдел «Л» разместился в своем спецпоезде «Атлас» на станции Бад-Рей-хенхолл. Во время заседания рейхстага некоторым были пожалованы воинские почести, среди них повышение Йодля до звания генерала прямо из генерал-майора. Поэтому мы очень удивились, когда 29 июля Йодль дал знать, что хочет встретиться с офицерами отдела «Л». Хотя не так уж много мы и сделали, но все решили, что это необычное посещение должно быть связано с каким-то особым признанием вследствие нашей победы на западе[106]. Нас присутствовало четверо, и мы сидели за отдельными столиками в вагоне-ресторане[107]. Вопреки ожиданиям, Йодль прошелся по вагону, чтобы убедиться, что все двери и окна закрыты, а затем без всякого вступления объявил, что Гитлер решил «раз и навсегда» избавить мир от опасности большевизма, осуществив внезапное нападение на Советский Союз, которое намечено на ближайшее время, то есть на май 1941 года.
Эффект от слов Йодля был как удар током. Мы ужаснулись еще больше, когда из ответов на первые же наши вопросы поняли, что нет необходимости доводить сначала до конца войну против Англии и что победа над Россией, последней «влиятельной силой на континенте», – это наилучший способ заставить Англию заключить мир, если не доказана возможность добиться этого другими средствами. Возражали почти хором: не означает ли это, что такое решение приведет нас к войне на два фронта, чего до сих пор нам посчастливилось избежать? И если основная часть вооруженных сил должна направиться на восток, то как быть с воздушными налетами, от которых все больше и больше страдают наши города? Во всяком случае, откуда столь внезапная перемена, если всего лишь год назад с Москвой был подписан и с восторгом встречен пакт о дружбе и ненападении, если, насколько известно, условия этого договора о военных поставках России в Германию выполняются пунктуально и в полном объеме? Йодль отражал каждый вопрос, и на каждый у него имелся ответ, хотя никого из нас он не убедил. Мне особенно запомнились два из его ответов: первый – когда он повторил точку зрения Гитлера и, вероятно, свою собственную, заявив, что столкновение с большевизмом неизбежно, а потому лучше провести эту военную кампанию сейчас, когда мы находимся на пике нашей военной мощи, чем оказаться перед необходимостью снова призывать германский народ к оружию через несколько ближайших лет; второй – когда он сказал, что самое позднее к осени 1941 года всю мощь авиации, боеспособность которой поднимется на новый уровень благодаря грядущим победам на востоке, снова можно будет задействовать против Англии. В конце яростного, продолжавшегося около часа спора стало ясно, что мы должны делать: представить проект приказа о подготовке к немедленной транспортировке, передвижению и размещению большей части сухопутных и военно-воздушных сил на оккупированной территории Западной Польши (где, между прочим, были плохие коммуникации). Под заголовком «Развертывание сил на востоке» этот приказ был включен в протоколы обвинения в Нюрнберге в качестве первого документа, касающегося «агрессии» против Советской России[108].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
