— Мне кажется, для нас обоих было бы полезно, если бы какое-то время мы могли привыкать друг к другу, — настаивал Харан. — Такое духовное общение было бы весьма благотворным для нас, как переходная ступень от простого знакомства к супружеской жизни, как союз без обязанностей, без отягчающего чувства долга.
— Обо всем этом лучше было бы спросить Шучориту, — предложил Пореш-бабу.
— Но ведь она уже дала свое согласие раньше, — настаивал Харан.
Однако Пореш-бабу питал кое-какие сомнения относительно истинных чувств девушки и, позвав ее к себе, сообщил о предложении Харана-бабу.
В том состоянии, в каком находилась Шучорита, ей было безразлично, за что ухватиться, лишь бы дать покой своим взбаламученным чувствам, поэтому она согласилась без всяких колебаний и с такой готовностью, что все сомнения Пореша рассеялись. Он еще раз напомнил ей об обязательствах, которые налагает официальная помолвка, но, когда и это на нее никак не подействовало, сказал, что в таком случае день помолвки будет назначен сразу после праздника у судьи Браунло.
Некоторое время после этого разговора Шучорита испытывала большое облегчение, словно мысли ее вырвались из страшного плена. Твердо решив посвятить жизнь после замужества служению делу «Брахмо Самаджа», она стала усиленно готовиться к этому. Она взяла себе за правило ежедневно читать вместе с Хараном английские книги по вопросам религии, чтобы проникнуться его идеями и суметь впоследствии приспособить к ним свою жизнь, и при мысли о трудной и далеко не приятной задаче, которую она сама поставила перед собой, Шучорита чувствовала даже некоторое воодушевление.
Последнее время она не читала газеты, редактором которой был Харан-бабу, но через несколько дней после разговора с Порешем ей принесли свежий, только что из-под пресса номер, специально посланный, очевидно, самим редактором.
Шучорита взяла газету к себе в комнату и уселась в кресло с твердым намерением прочитать ее всю от начала до конца и, как подобает преданной ученице, безоговорочно принять все поучения, которые заключались в ней.
Но вместо этого она, как корабль, несущийся на всех парусах, наскочила вдруг на риф. В газете была помещена статья под названием «Маньяки прошлого», содержавшая ожесточенные нападки на тех современников, которые упрямо продолжают жить прошлым. Нельзя сказать, чтобы доводы автора были неубедительны. Шучорита и сама с удовольствием воспользовалась бы такими аргументами, защищая свою точку зрения. Но лишь только она прочла статью, ей сразу же стало ясно, что мишенью для этих нападок был Гора. Правда, имя его не упоминалось и никаких ссылок на его статьи не было, и все же сомнений быть не могло. Подобно тому как солдат стремится, чтобы каждая пуля, посланная им, сражала врага, автор статьи со злобной радостью заботился только о том, чтобы каждое слово наносило рану невидимому противнику.
Самый тон статьи произвел отталкивающее впечатление на Шучориту. Она готова была в пух и прах разнести все доводы, приводившиеся в ней.
«Если бы Гоурмохон захотел, — думала она, — он бы камня на камне не оставил от всего этого «произведения». И снова перед ее мысленным взором предстало одухотворенное лицо Горы, и в ушах зазвучал его могучий бас. В сравнении с необыкновенной выразительностью этого лица и этого голоса сама статья и ее автор показались вдруг Шучорите такими жалкими и пошлыми, что она не выдержала и швырнула газету на пол.
Спустившись вниз в гостиную, девушка впервые после долгого перерыва сама подсела к Биною и завела с ним разговор.
— Да, а как насчет газет с вашими статьями и статьями вашего друга? — спросила она между прочим. — Ведь вы же обещали принести их мне почитать.
Биной не сказал Шучорите, что, смущенный происшедшей в ней переменой, он не решался исполнить свое обещание. Он только ответил:
— Я уже подобрал все газеты и завтра же принесу их вам.
На следующий день Биной явился к Шучорите с охапкой журналов и газет. Шучорита взяла их, но читать не стала, а сложила все в ящик стола. Не взялась же она сразу за чтение именно потому, что ей не терпелось сделать это. Она хотела прежде всего успокоить свое непокорное сердце, удержать его па правильном пути и заставить признать, что неоспоримая власть над ним принадлежит Харану-бабу.
Глава двадцать пятая
В воскресенье утром Биной отправился к Анондомойи. Анондомойи была занята приготовлением пана. Рядом с ней сидела Шошимукхи и крошила орехи бетеля, складывая их в аккуратные кучки. Как только Биной вошел в комнату, Шошимукхи вскочила, рассыпав по полу лежавшие у нее в подоле орехи, и выбежала из комнаты. Анондомойи улыбнулась.
У Биноя был дар легко сходиться с людьми. С Шошимукхи они были большими друзьями и очень любили подшучивать друг над другом. Девочка придумала прятать туфли Биноя и возвращала их только после обещания рассказать сказку. В отместку Биной рассказывал действительные события из жизни Шоши, сильно приукрашивая их всякими небылицами. Возмущенная его коварством, девочка обвиняла рассказчика в клевете, отчаянно спорила, стараясь перекричать его, и в конце концов спасалась бегством. Иногда она пыталась отплатить ему тем же и придумывала нелепую историю из его жизни, но в области фантазии ей было нелегко тягаться с Биноем.
Несмотря на это, стоило Биною прийти, как Шошимукхя немедленно бросала свои занятия и со всех ног бежала к нему играть. Когда она уж слишком надоедала Биною, Анондомойи приходилось ее останавливать, однако справедливость требует сказать, что обвинять в этом одну Шоши было нельзя — Биной напрашивался на неприятности сам, и очень охотно.
И вот теперь эта самая Шошимукхи сконфузилась при виде Биноя и убежала из комнаты. Анондомойи, правда, улыбнулась, но улыбка вышла невеселая. Да и Биной был так смущен этим, казалось бы, пустячным эпизодом, что некоторое время сидел молча. У него словно открылись глаза, и он понял, насколько неестественны, в сущности, были эти новые отношения с Шошимукхи. Давая согласие жениться на ней, он думал только о дружбе с Горой и совершенно упускал из виду, что у брака есть еще и другие, не менее важные стороны. Ведь он неоднократно писал статьи о том, что брак в Индии имеет общественное, а никак не личное значение, и не допускал и мысли, что к женитьбе можно подходить с точки зрения своей симпатии или антипатии. И только сегодня, когда смущенная Шошимукхи убежала, едва завидев своего предполагаемого жениха, Биной вдруг ясно представил себе, во что выльются их будущие отношения.
Впервые он совершенно отчетливо понял, что, безвольно следуя за Горой, зашел слишком далеко, и почувствовал досаду на друга. Горько упрекал Биной и себя самого. Тут он вспомнил, что Анондомойи с самого начала была против этой свадьбы, и сердце его наполнилось чувством глубокого уважения к ней, смешанного с восхищением и признательностью.
Анондомойи догадалась, что творится на душе у Биноя, и, чтобы отвлечь его от неприятных мыслей, сказала:
— Биной, я вчера получила письмо от Горы.
— Что он пишет? — рассеянно спросил молодой человек.
— О себе немного, все письмо о том, как тяжело живется у нас в Индии бедным людям. Он очень подробно описывает злоупотребления судьи в деревне Гхошпур.
Чувствуя, что в душе его поднимается раздражение против Горы, Биной вдруг вспылил:
— Гора всегда видит соломинку в чужом глазу. А вот когда мы сами ежедневно поступаем со своими соотечественниками и несправедливо и жестоко, он не только смотрит на это снисходительно, но даже еще называет такие поступки добродетельными.
Понимая, что горячая защита Биноем противников Горы объясняется его желанием излить свою досаду, Анондомойи улыбнулась.
— Ты вот смеешься, ма, удивляешься, наверно, почему это я вдруг так разозлился? Я скажу тебе почему. Недавно Шудхир пригласил меня в гости к одному своему приятелю, который живет за городом. Не успели мы отъехать от Калькутты, как хлынул дождь, и когда мы сошли на своей остановке, нашим глазам представилась такая картина: на перроне, раскрыв над головой большой зонт, стоял одетый по-европейски бенгалец и смотрел, как выходит из вагона его жена. Она держала на руках ребенка и кутала его своей шалью; самой же ей укрыться было нечем, и она, дрожа от холода и смущения, буквально сжалась в комок, а ее муж невозмутимо стоял под своим зонтиком, во всеуслышание отчитывая ее за что-то, — причем никто на станции не находил, по-видимому, в этом ничего необычного. В этот миг я подумал, что во всей Бенгалии не отыщется ни одной женщины, ни богатой, ни бедной, которая была бы как следует защищена от дождя и солнца. И я поклялся никогда не повторять ложь о том, что мы боготворим наших женщин и преклоняемся перед ними. Мы называем нашу страну «Мать-родина», но если мы не видим проявления ее женственного величия в женщинах, не видим в них полнокровного и яркого проявления ее разума и воли, ее щедрого служения делу, если мы не можем отрешиться от привычки видеть наших матерей и жен поглощенными домашними заботами, ограниченными, слабыми и безвольными, мы никогда не поймем, в чем же сила нашей родины.
