— Не буду врать, — ответил за Нину я. — Денег оно не печатает. Но отвечает своим целям.
— Понимаю, — кивнула Ки. — А вы не могли бы объяснить мне, на каких условиях вы сотрудничаете с его владельцем? Виктором, если я не ошибаюсь?
Я подавился бланшированным стручком гороха и перевел умоляющие глаза на Нину; она не спешила мне на помощь, садистка, так что мне пришлось продолжить разговор самому.
— Гарантированные пять процентов от прибыли через два года, — сказал я. — Ничего особенного, конечно, но и не мелочь. Нина, разумеется, вела все переговоры, у нее это блестяще получается. Извините. У меня к гортани прилипло какое-то волокно. Да. Так вот. В любом случае деньги это шальные — я не ожидал, что так выгодно продам книгу, — так что любой процент, обгоняющий инфляцию, нам подходит.
Мир моей лжи был настолько уютен, что меня охватило желание забраться в него, как на теплый пыльный чердак с игрушками, и не вылезать. Я с нетерпением ждал, чтобы Ки спросила у меня еще что-нибудь о книге. Я был готов говорить о Кольшицком часами, если это означало, что я не должен думать о «Кольшицком».
— Ах, книга. Разумеется, книга. Это чудесно. Мои поздравления, — сказала Ки и, отрывисто извинившись, вышла припудрить нос.
Когда она ушла, Нина потянулась через стол и шутливо растрепала мои волосы.
— Ты отлично держишься, — прошептала она. Я поймал ее руку возле своего уха и поцеловал в запястье.
— Все равно что-то здесь не так, — сказал я и почувствовал, как зачастил Нинин пульс. — Она не глотает наживку. У меня скоро червей не останется.
— Может, она наконец чуть-чуть расслабилась, — предположила Нина.
— Ничего подобного. Она заведена как… а-а-а, вот и она, — я отпустил руку жены и сладко улыбнулся приближающейся госпоже Ляу.
Ки выглядела более энергичной — если бы я не так хорошо ее знал, подумал бы, что нос она припудрила кокаином.
— Ниночка, — объявила она, — у меня есть для тебя прекрасная новость. — Она произнесла эту фразу с легким нажимом на «тебя», что меня припугнуло.
— Ура! — ненатурально обрадовался я. — Хорошая новость!
Как и ожидалось, Ки даже не взглянула в мою сторону.
— Я только что закончила большое дело, — продолжила она тише обычного, — и клиентка мною очень довольна. Она вице-президент в… о, Нина, ты бы видела, против какого брачного контракта мы выступали. Я от него камня на камне не оставила. Я такое ходатайство написала… Ладно, извини, не буду надоедать. Это не твоя область практики, и слава богу. Так вот, она вице-президент в «Петронас».
Ки сделала многозначительную паузу, из тембра тишины стало понятно, что «Петронас» — серьезная штука. К сожалению, раскаты от грохота оброненного имени не достигли моих ушей, так как я понятия не имел, кто или что это такое. У меня в голове слово «Петронас» почему-то хранилось рядом со словом «башни». Башни Петронас.
— Я рассказала ей о тебе. Она просто великолепна. Даже немного напоминает тебя, тот же характер. Вы обязательно найдете общий язык.
Меня менее волновал очевидный выпад, скрытый в том, что Нине в сестры по духу определили веселую разведенку, чем это безапелляционное «найдете». Я посмотрел на Нину; та приветливо улыбалась. Ки продолжила:
— Короче, я дала им твое резюме, и они были бы рады взять тебя в штат. Они скупают полмира в следующем году, и им очень нужны юристы. То есть, конечно, нужно будет пройти через всякие формальности, заполнить всякие реквизиты, но Нора в этих делах весьма влиятельна, так что вопрос практически решен. Она не дура и понимает, что, наняв тебя, получает в придачу меня. Нина, послушай. Триста тысяч за годовой контракт. Компания стопроцентно государственная, так что риска никакого. Ты знаешь, какой у них там ВНД? Слова «Вавасан двадцать—двадцать» [70] тебе что-нибудь говорят?
Мне и эти слова абсолютно ничего не говорили, но опять же меня никто и не спрашивал. К этому моменту у меня возникло чувство, что я могу забраться на стол, пуститься на нем вприсядку и остаться незамеченным.
— Но, мама, — сказала Нина, — это же на другом краю света.
Ее тон внезапно помог мне вспомнить, где я видел словосочетание «башни Петронас» — в восторженной статье в журнале «Уоллпэйпер» о новых башнях-близнецах в Куала-Лумпуре, сверхсовременных и вместе с тем глубоко исламских по дизайну. Они успели побывать самыми высокими зданиями на земле, пока какое-то дубайское чудовище не перехватило титул. В начале наших отношений Нина позвонила мне из поездки на похороны одной из своих многочисленных двоюродных бабушек рассказать, что торговый комплекс под этими зданиями продает футболки с надписью «Петронас: теперь единственные башни-близнецы в мире». Должно быть, «Петронас» — нефтяной гигант, владеющий башнями.
— Да, это неблизко, — согласилась Ки. — Но мы отлично тебя устроим. Я куплю там квартиру, сто лет уже собираюсь это сделать. Рынок растет как сумасшедший, но я нашла неплохую сделку. Разумеется, придется занять немного под твою квартиру, если ты не возражаешь, дорогуша, разумеется. Ты же мне все время говоришь, как она поднялась в цене.
Левое веко Нины дернулось — доселе не виданный мною тик.
— О, ты бы только посмотрела на эту квартиру, — продолжила Ки. — Очаровательный район, в здании полно экспатов с Запада. Очень важно окружить себя американскими соседями. Иначе эти бомжи-бумипутра решат, что ты из Гонконга или, еще хуже, из Сингапура. — Сингапур, судя по всему, был Бруклином Малайзии. — Вот увидишь, мы ее продадим через два года, удвоив цену.
Я праздно размышлял, требуется ли от меня какая-либо реакция. Предложить Нине работу и квартиру в Куала-Лумпуре в моем присутствии было столь явным и грубым афронтом, что у меня попросту не хватало амуниции для ответного удара. И как бы он выглядел, пропорциональный ответ? Вмазать по-хрущевски кулаком по столу? «Нина, пошли отсюда»? На фоне неумолкающей болтовни Ки я с болью ощутил молчание Нины. Она готова была либо взорваться, либо принять предложение. Когда она наконец заговорила, ее голос был по-прежнему спокоен, но каждое слово сочилось возмущением. Я едва не зааплодировал ей.
— Мама, — произнесла Нина, глядя в тарелку. Даже сквозь челку были видны напряженные линии, прорезавшие ее лоб. — Я решу, брать ли мне в долг под залог квартиры или нет. К тому же, ты же не думаешь, что Марк сможет просто ко мне присоединиться, правда?
— Почему? — искренне удивилась Ки. — Я понимаю, если бы речь шла о том, чтобы оставить здесь карьеру. Никто не хочет такой нагрузки на отношения. Но у вас тут всего лишь кафе, правильно? И, Марк, дорогой, разве вы в следующем году не пишете книгу?
Мы попрощались между каменных львов при входе в «Пенинсулу». Мы с Ниной пошли домой, держась за руки, по ярко освещенной южной кромке великого парка. Когда мы добрались до квартиры, Нина внезапно оттолкнула меня, юркнула в ванную и отвернула до упора оба крана, чтобы замаскировать звуки рвоты. Она вышла минутой позже, посеревшая, с пустыми глазами.
— Ты выглядишь как Ахматова на картине Модильяни, — сказал я и тут же устыдился.
— А?
Что я несу, в самом деле.
— Извини, — сказал я. — Ты в порядке?
— Нет. — Нина подняла Кацуко и прижала извивающуюся кошку к груди.
Я попытался приободрить ее:
— Ну и пусть она покупает квартиру в Куала-Лумпуре. Это ее деньги, в конце концов. Не значит, что ты должна туда ехать.
Нина опустила голову.
— Мне кажется, она пытается нас спасти.
— Размахивая у тебя перед носом ключами и билетами?
— Наверное… в этом есть своя логика… для нее.
— Нет в этом никакой логики. Она повторяет трюк, загнавший тебя на юридический. Жмет на чувство вины, — я начал ходить кругами, как одержимый. — О, Нина, Нина, Нина, Нина. Ты что, не видишь, что она пытается избавиться от меня?
— Как?
— Я боюсь, она поняла, что вся история с книгой — чепуха, как только я о ней заговорил. Она, конечно, злой гений, ничего не скажешь. Отсюда и блестящая идея с Куала-Лумпуром.
— Марк, — мягко сказала Нина. — Я боюсь, ты тут ни при чем.
— Неправда. Она хочет от меня избавиться, — я прекратил метания. — Ладно, хорошо, не важно. Только обещай мне, что ты не собираешься туда ехать.
— Разумеется, никуда я не поеду.
— Пообещай!
Я еле удержался от выкрика «Громче!» или «Я тебя не слышу!». Не уверен, откуда взялся этот сержантский лай. Нина закрыла голову руками.
— Обещаю, — прошептала она.
Открытие выставки удалось — в том узком смысле, что люди на него собрались. Сперва толпа состояла в основном из Нининых личных приглашенцев. Комнату заполнил типичный галерейный гвалт: перестук высоких каблуков, вежливый полушепот, редкий взрыв светского смеха. Самые занимательные беседы складывались вокруг портрета Вика, которого Нина включила в проект после Радиного неустанного лоббирования и под сомнительным предлогом, что работа музыканта — это тоже род мелкого предпринимательства. Вик был снят стоящим по пояс в сорняках в местном коммунальном садике, [71] с шаткой двадцатиметровой фолк-скульптурой под названием «Башня игрушек» на заднем плане. Это соседство как нельзя больше гармонировало с мерзким имиджем Фиоретти. Место съемки явно было его идеей. Большинство гостей его, кажется, узнавали.
