Стало настолько жарко, что мы передвигались теперь лишь по утрам и вечерами, когда солнце садилось. Самые холодные ночные часы мы проводили во сне, ежась под одеялами, и пытались отдыхать в самое жаркое полдневное время.
Однажды утром я опередил наш отряд и предпринял вылазку, желая разведать обстановку. В тот день мы отбили нападение весьма решительной группы бандитов, непохожих на обычных грабителей. Подобно нам они казались отрядом настоящего войска, хорошо вооруженным и дисциплинированным, их шайка даже отступила, не нарушая порядка, когда выяснилось, что они нарвались на профессиональных воинов.
Я поднялся повыше и, остановившись среди камней на пригорке, приставил ко лбу ладонь козырьком и принялся оглядываться по сторонам.
Меня окружали только скалы, сухие кусты, побуревшая от солнца трава… Лишь вдоль реки тоненькой полоской тянулась зелень.
Наверху, над скалистым холмом, я заметил столб серо-белого дыма. Он показался мне странным. Это был не дым костра, клубы которого уносит ветер. Передо мной действительно высился столб: плотный, вращавшийся, упиравшийся прямо в ослепительно ясное небо. Казалось, сам дым светился, словно нечто подсвечивало его изнутри. Оступаясь, я побежал по каменистой пустыне к дымной колонне. Уже у подножия холма я ощутил легкое покалывание в ногах. А когда поднялся на вершину, оно стало сильнее, почти причиняло боль.
Вершина горы оказалась голой; на ней росло лишь несколько иссохших кустов. Столб дыма вытекал прямо из скалы… Неизвестно каким образом. Ноги мои налились огнем – словно кто-то втыкал в них сразу тысячи игл.
– Сними сапоги, Орион, – раздался знакомый голос. – Гвозди в подошвах усиливают электростатические силы, я не хочу причинять тебе лишней боли.
Гнев и возмущение душили меня, но я скинул обувь и отбросил ее в сторону. Покалывание исчезло – пусть не совсем, однако теперь я мог его терпеть.
Золотой бог возник из основания дымного столба. Теперь он казался старше, чем когда-либо прежде, лицо его сделалось скорбным, а глаза горели затаенным огнем. Вместо роскошных одежд, которые я видел на нем на равнине Илиона, он был облачен теперь в простое белое одеяние из грубой шерсти. Оно слегка светилось… И столб серого дыма крутился за его спиной.
– Следовало бы уничтожить тебя за неповиновение, – проговорил он невозмутимо.
Руки мои тянулись к его горлу, но я не мог пошевелить ими. Я знал, что он во всем властен надо мной: стоит ему лишь повести бровью – биение моего сердца остановится, стоит ему пожелать – я опущусь на колени и припаду к его ногам. Ярость во мне вскипала и жгла сильнее, чем раскаленный солнцем камень, на котором я стоял босиком, сильнее, чем ослепительное небо над головой, сиявшее ярче расплавленной бронзы.
Бессильно стиснув кулаки опущенных рук, я сумел сказать:
– Ты не можешь погубить меня – не позволят другие творцы. Это они в Трое помешали тебе. Вини их в своей неудаче.
– Это так, Орион. Я отомщу им, но с твоей помощью.
– Никогда! Я и пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе. Я буду противостоять тебе изо всех сил.
Он скорбно вздохнул и шагнул ко мне:
– Орион, мы не должны враждовать. Ты – мое создание, я – твой творец. Вместе мы сможем спасти континуум.
– Ты убил ее и сделал меня своим врагом.
Он закрыл глаза и слегка склонил голову:
– Я знаю. Помню. – Он вновь требовательно взглянул на меня и негромко произнес: – Я тоже тоскую по ней.
Я хотел расхохотаться ему в лицо, но только оскалил зубы.
– Орион, я всесторонне изучил ситуацию. Возможно, – я говорю только «возможно», учти это, – возможно, я сумею вернуть ее к жизни.
Невзирая на то, что он явно старался удержать меня на расстоянии, используя свои таинственные для меня возможности, я метнулся вперед и почти схватил его за плечи. Но руки мои замерли на полпути.
– Не спеши, – попросил Золотой бог. – Это всего лишь предположение. Риск чудовищен, а опасность…
– Мне все равно, – проговорил я, и сердце стучало у меня в ушах. – Верни мне ее! Оживи!
– Я не могу сделать этого в одиночку. А все остальные – те, кто мешал мне в Трое, – вновь воспротивятся. Еще бы – тогда в континууме произойдет огромная сознательно организованная перемена. На подобный риск даже я не шел еще никогда.
Я слушал его, не вникая в смысл слов. Все же я не был уверен в том, что он говорит мне правду.
– Я никогда не лгу, Орион, – заявил он, словно прочитав мои мысли. – Чтобы вернуть ее к жизни, нужно воздействовать на пространственно-временной континуум с огромной силой, способной разорвать его, как случилось некогда с Ариманом.
– Но ведь и ты, и остальные творцы уцелели, – отвечал я.
– Некоторые из нас уцелели. Другие погибли. Я же говорил тебе – боги не всегда бессмертны.
– И не всегда справедливы и добры, – добавил я.
Он усмехнулся:
– Именно так… Именно.
– Так ты вернешь ее к жизни? – Я почти умолял.
– Да, – сказал он и, прежде чем сердце мое забилось в порыве восторга, добавил: – Но только если ты, Орион, будешь повиноваться мне абсолютно. Ее спасение в твоих руках.
Более мне было незачем сопротивляться ему или перечить.
– И чего же ты от меня хочешь?
Какое-то мгновение он молчал, словно начал строить планы только сейчас, а потом произнес:
– Ты направляешься на юг, в Египет.
– Да.
– Скоро ты встретишься с бродягами, бежавшими оттуда. Сотни семейств, странствующих со стадами и шатрами. Они хотят занять эту землю и сделать ее своей…
– Эту землю? – Я показал на голые скалы и мертвые кусты.
– Даже эту, – ответил Золотой бог. – Но местные сельские жители и горожане будут сопротивляться им. Ты поможешь скитальцам силами своего отряда.
– Почему?
Он улыбнулся:
– Потому что они поклоняются мне, Орион. Они верят, что я не просто самый могущественный бог из всех, но единственный сущий, и если ты поможешь мне, их вера станет абсолютно твердой.
И прежде чем я смог задать новый вопрос, прежде чем я успел даже подумать, о чем его еще спросить, Золотой бог бесследно исчез вместе с дымным столбом.
27
Мы продвигались на юг вдоль реки. На ее берегах то и дело попадались деревни, окруженные стенами из сырцовых кирпичей. Среди голых низин и серых скал ярко зеленели поля, орошаемые с помощью ирригационных каналов. Здешние люди боялись чужаков: слишком много грабителей шло этим путем, чтобы захватить плодородные земли, а если не выйдет – ограбить селения и двинуться дальше.
С нами торговали, но неохотно – явно стараясь побыстрей отделаться от пришельцев. Я прятал Елену от любопытных глаз в закрытой повозке и внимательно следил, чтобы не прозевать появления ахейцев.
Наконец жарким днем, когда над сухой каменистой долиной воздух плясал от зноя, я увидел передовой отряд тех людей, о которых рассказал мне Золотой бог. Среди двадцати пеших воинов не нашлось бы даже двоих одинаково одетых и вооруженных.
На первый взгляд сброд, невысокие, прокаленные солнцем, как и мы сами.
Они остановились, перекрывая нам путь в горловине ущелья. Мы ехали на лошадях и ослах и при необходимости могли легко прорвать эту тонкую цепь.
Однако Лукка, опытным взглядом оценив ситуацию, произнес:
– Перед нами оборванцы, но не дураки.
– Ты узнал их?
Он покачал головой, – трудно было передать отрицание более скупым жестом.
– Возможно, это и есть ябиру,[8] о которых нас предупреждали селяне два дня назад.
Я повернул коня в их сторону:
– Надо переговорить с их вождем.
Он подъехал ко мне:
– Я могу переводить, если они разговаривают на каком-нибудь языке из тех, что распространены в здешних местах.
– Я пойму их и так, – отвечал я.
Лукка странно поглядел на меня.
Пришлось объяснить:
– Это божий дар; я понимаю все языки.
Проехав немного вперед, я приподнял руку в знак мира. Не выпуская копья из правой руки, один из воинов направился в мою сторону. Пока он приближался ко мне, я спешился и ступил на пыльную землю. Раскалившая небо жара отражалась от огнедышащих скал, мы словно бы очутились в печи, крохотную тень давал лишь левый склон ущелья. Но молодого воина жара не смущала.
Звали его Бенджамин; он был старшим сыном вождя племени. Как он сообщил мне, его народ называет себя детьми Израиля. Бенджамин был молод, строен и мускулист. Борода его едва начала пробиваться. Зоркий взгляд не пропустил ничего, пока он обозревал две дюжины моих людей, их коней и ослов, каждую повозку. Он держался напряженно и подозрительно и крепко сжимал копье, чтобы пустить его в ход при малейшей опасности.
Когда я сказал, что перед ним воины-хетты, он как будто слегка расслабился, чуть улыбаясь.
– Кому же ты теперь служишь? – спросил он.
– Никому. Мы явились с великой войны, что свирепствовала в северных краях, мы были среди тех, кто разрушил великий город Трою.
