— Вы ведь офицер? Это видно по взгляду, по выправке, по благородству манер. И коли находитесь здесь в разгар войны, на то, конечно же, имеются веские причины… Молчите, не возражайте. Но если вам что-нибудь говорит имя Д'Арборио, вы знаете, что я пламенный враг австрийцев и тевтонов. Вы читали речь, которую я на прошлой неделе произнес в Риме? «Италия, проснись!» Нейтралитет — позор для моей отчизны. Мы должны вынуть меч из ножен!
— Да, я читал. Вас слушали двадцать тысяч людей.
— Тридцать! А услышала меня вся Италия! Теперь скажите. — Он крепко схватил собеседника за плечо. — Что вы ищете здесь, в Сан-Плачидо? …Хорошо, попробую догадаться сам. Вам нужно проникнуть в бронированную камеру Зоммера. Я угадал?
Романов вздрогнул.
— Откуда вы…? Итальянец пожал плечами.
— Больше ничего интересного в этом болотце для русской разведки быть не может. Лишь «Шпионская биржа» господина Зоммера. Ради нее имело смысл прислать группу агентов во главе с таким бравым молодым человеком… — Д'Арборио сделался печален. — Я знаю о несчастье, постигшем ваших товарищей. Их автомобиль нашли на берегу, в десяти минутах езды от виллы Зоммера… Не нужно ничего говорить. Я всё понимаю. Вы потерпели фиаско, вам нужна помощь. Послушайте, я влиятельный человек, у меня связи в самых разных слоях общества. У нас говорят: «человек, у которого есть Друзья». Вы знаете, кто такие «Друзья»?
— Ну как, — удивился Романов. — Друзья — это друзья…
— Вы не знаете, кто такие «Друзья», — констатировал поэт. — Может быть, вам больше знакомо слово «Мафия»?
— Как-как? — переспросил русский. — Впервые слышу.
На закате дня
Игра продолжается, — сказал Козловский, потирая руки. Весь день он отсутствовал, а вернулся бодрый, брызжущий энергией. Прямо не верилось, что еще утром тот же самый человек стоял на коленях под дождем и стонал от отчаяния. — В Лозанне встретился с нашим резидентом. Доложил обстановку, получил полную свободу действий.
Полковник объяснил мне, что за «Мафия» такая. Красивое слово. Вашего Д'Арборио нам Бог послал, за наши страдания.
Они находились в номере у Романова, точнее на балконе. Красное солнце, выглянувшее из-за туч лишь на исходе пасмурного дня, уже коснулось своим румяным ликом верхушек гор.
Точно таким цветом пылали Алешины щеки. Он был полуодет, приход командира застал его врасплох.
— Отдыхали? — спросил с порога штабс-ротмистр. — Это правильно. Ночью опять не спать. Да посторонитесь вы, дайте пройти.
Сославшись на духоту, Алеша сразу увел гостя на балкон. Дверь платяного шкафа скрипнула, без видимой причины решив закрыться поплотней, но Козловский был слишком возбужден, чтоб обращать внимание на пустяки.
— Так что это — Мафия? — спросил Романов.
— Итальянская конспиративная организация. Возникла на Сицилии, но действует повсюду, где живут итальянцы. Очень влиятельная. Вроде карбонариев или эсеров, но только не за революцию, а наоборот. Разумеется, не в ладах с законом, но ведь и мы с вами действуем не дипломатическими методами. В общем, повезло вам с поэтом… Однако холодно здесь. Пойдемте внутрь.
Вернулся в номер и как назло сел к столу прямо напротив шкафа. Алеша заслонил собой дверцу — вроде как прислонился спиной.
— Алексей Парисович, на который час вы условились?
— Мы с Д'Арборио встречаемся в четыре пополуночи.
— Отлично. Я еду с вами.
Дверца была вся в поперечных прорезях, на манер жалюзи. В затылок Алеше дунуло щекотным ветерком. Сжав губы, чтобы не улыбнуться, Романов как бы в задумчивости похлопал ладонью по шкафу. Это означало: не шали.
— Я должен быть один, — сказал он, сосредоточенно сдвинув брови. — Таково условие.
— Ерунда. Я не в счет. У итальянцев солидный человек без свиты никуда не ездит, это неприлично… Стало быть, в четыре я у вас. Отправимся на ночную экскурсию вместе. Ну, отдыхайте. Я тоже немного посплю.
Князь направился к двери. Заметив, что молодой человек не тронулся с места, прикрикнул на него:
— Немедленно в кровать! Это приказ, ясно?
— Слушаюсь, господин штабс-ротмистр! — отчеканил Романов.
Из шкафа донеслось приглушенное хихиканье.
* * *
До разговоров дело дошло нескоро. Очень нескоро. Клара пришла прямо перед Козловским, и в те пять минут было не до объяснений: поцелуи, объятья, слезы, летящая под кровать одежда. Когда штабс-ротмистр удалился, любовники снова кинулись друг на друга, будто два изголодавшихся хищника.
Солнце давно уже спряталось за горы, свет померк, над озером взошла луна, когда в кровати прозвучала первая мало-мальски членораздельная фраза.
— Какое счастье! Ты живой! Потому что я тебе молилась, — промурлыкала Клара и вдруг сердито воскликнула. — Но он тоже живой! Я его видела! Он на меня не смотрел. Повернулся и не смотрел! Почему он живой?
— Д'Арборио благородный человек. Он понял, что ты любишь не его, а меня, и отступился. Если бы я его убил, я был бы хуже Дантеса!
— Хуже кто? — наморщила лобик Клара.
Но он не стал читать ей лекцию по истории русской литературы, а сказал то, о чем думал весь день:
— Теперь я понимаю, отчего ты… была с ним. Она скорчила гримаску.
— Ты будешь меня всегда accusare? Винять?
— Винить, — поправил Романов. — Нет, не буду. Ты говорила, он страшный человек. Это из-за Мафии, да?
Личико танцовщицы стало мрачным, и Алеше впервые пришло в голову, что она не так юна, как кажется. Наверное, ей больше лет, чем ему. Может быть, двадцать восемь или даже тридцать.
— Это очень опасные люди. — Она поежилась. — Ты тоже занимаешь опасное дело. Я не дура. Я слушала твой пианист. Он не пианист. И ты не певец. Не только певец.
— Не надо про это…
Теперь настал его черед закрыть ей рот поцелуем.
Ночная экскурсия
Обошлись без слов. Алеше поэт молча пожал руку, на его спутника мельком взглянул и ограничился кивком. Козловский ответил низким поклоном. Он нарочно оделся пообтрепанней, чтоб подчеркнуть сугубую незначительность своей персоны. Ничего объяснять не пришлось. Очевидно, штабс-ротмистр был прав относительно итальянских обыкновений.
Свидетелей у немой сцены не было. Ночной портье дремал в пустом фойе за стойкой и не поднял головы.
Д'Арборио был в черном плаще с пелериной, альпийская шляпа с перышком надвинута на самые глаза. Всё это делало его похожим на миниатюрного оперного Мефистофеля.
В глубине аллеи, на некотором расстоянии от подъезда, ждал «паккард» с темными стеклами — Алеша таких никогда не видывал. Из кустов на дорожку ступили двое мужчин в шляпах и строгих, чуть мешковатых костюмах.
Козловский и Романов переглянулись. Полицейские? Или люди Зоммера?
— Это крестники дона Трапано, — успокаивающе объяснил Д'Арборио.
Что за дон, было непонятно, а его крестники выглядели довольно зловеще, но Алеша чувствовал: вопросов лучше не задавать.
Поэт подал незнакомцам какой-то знак и добавил:
— Мы с вами сядем назад, ваш человек — вперед, к шоферу.
Так и сделали.
Но едва они расселись, люди в шляпах быстро подошли к автомобилю и тоже залезли внутрь, один вперед, другой назад. Пришлось подвинуться, причем Козловский оказался между водителем и первым «крестником», Алеша между Д'Арборио и вторым.
Не произнеся ни слова, новый сосед натянул на голову Романову черный мешок с отверстием для носа.
— Э, э! — запротестовал штабс-ротмистр, очевидно, подвергшийся такой же процедуре.
Д'Арборио положил Алеше руку на локоть.
— Прошу извинить, но таковы правила. К дону Трапано гостей с незавязанными глазами возят только в одном случае… Если не собираются отвозить обратно.
Фраза произвела должное впечатление. В автомобиле надолго воцарилась тишина, лишь шуршала земля под колесами, да сердито пофыркивал мотор.
— Ах, какая ночь, — мечтательно произнес Д'Арборио и продекламировал. — «Il paradiso mio apersi. Era una lima plena…»[30]
— Раз вы любуетесь красотами, делаю вывод, что вам мешок на голову не надели, — ворчливо заметил Алеша. Все-таки тревожно ехать вслепую невесть куда, непонятно к кому, да еще в сопровождении бандитов и полоумного декадента.
Чиркнула спичка, потянуло ароматом сигары.
— Я для дона Трапано не гость, а друг. Италия — единственная страна, в которой разбойники чтут поэзию…
Снова наступило молчание.
Будь что будет, подумал Алеша, откинул голову назад и уснул. Две ночи без сна — это чересчур даже для двадцати трех лет.
Пробудился он от толчка, когда «паккард» резко остановился.
— У нашего «руссобалта» тормоза помягче, — раздался голос Козловского.
Алеша не сразу сообразил, почему это глаза открыты, а ничего не видно. Потом вспомнил.
