По ходу общения с ней я уже получил неопровержимые доказательства того, что ее нельзя считать надежным источником информации. Далеко не всегда она говорила правду и только правду.
Более того, эта всегда «готовая помочь» сумасшедшая сама предоставила мне эту информацию, стоило мне спросить, этим ли пультом дистанционного управления, что лежал на столе, контролируется бомба. И я до сих пор не мог понять, почему она это сделала.
Подождите. Поправка. В конце концов, одну причину я мог назвать, но больно жестокую, в духе Макиавелли.
Если благодаря невероятному стечению обстоятельств мне удалось бы завладеть пультом, она хотела запрограммировать меня так, чтобы я взорвал Дэнни, вместо того чтобы его спасти.
— Что такое? — спросил он.
— Дай мне фонарь.
Я обошел стул, присел на корточки, вновь осмотрел бомбу. За время, прошедшее с того момента, как я впервые увидел ее, мое подсознание осмысливало переплетение проводов и не смогло предложить дельного решения.
Нет нужды порицать мое подсознание. Одновременно оно занималось и другими важными проблемами, к примеру, составляло перечень болезней, которыми я мог заразиться из-за того, что Датура выплюнула вино мне в лицо.
Как и прежде, я попытался воспользоваться шестым чувством, проводя пальцем по отдельным проводкам. И по прошествии трех с тремя четвертями секунд понял, что это тактика отчаяния, которая может привести меня только к гибели.
— Одд?
— Все еще здесь. Эй, Дэнни, давай поиграем в словесные ассоциации.
— Сейчас?
— Позднее мы можем умереть, так что, если играть, то только сейчас. Рассмеши меня. Под смех лучше думается. Я что-то скажу, а ты отвечай первым же словом, которое придет в голову.
— Бред какой-то.
— Поехали. Черное и белое.
— Клавиши пианино.
— Попробуй еще раз. Черное и белое.
— Ночь и день.
— Черное и белое.
— Соль и перец.
— Черное и белое.
— Добро и зло.
— Добро.
— Спасибо.
— Нет. Теперь мне нужна ассоциация со словом «добро».
— Хорошо.
— Добро, — повторил я.
— Весело.
— Добро.
— Бог.
— Зло, — я назвал новое слово.
— Датура, — без запинки ответил он.
— Хорошо. — И повторил: — Датура.
— Лгунья, — тут же ответил он.
— Наши интуиции приводят нас к одному и тому же выводу, — сказал я ему.
— Какому выводу?
— Белая кнопка взрывает бомбу. — Я положил большой палец на черную кнопку.
Быть Оддом Томасом зачастую интересно, но далеко не так забавно, как быть Гарри Поттером. Будь на моем месте Гарри, он бы взял щепотку одного, добавил щепотку другого, пробормотал пару-тройку слов, сотворенное таким образом заклинание обезвредило бы бомбу, и все разрешилось бы наилучшим образом, после чего осталось бы только разрезать изоляционную ленту, которой привязали к стулу и Дэнни, и бомбу.
Вместо этого мне пришлось нажимать на черную кнопку, правда, результат получился тот же: все разрешилось наилучшим образом.
— Что случилось? — спросил Дэнни.
— Разве ты не слышал взрыва? Прислушайся… может, еще услышишь.
Я обхватил пальцами проводки, зажал в кулаке, дернул изо всей силы, вырвал.
Плотницкий уровень накренился, пузырек ушел в зону взрыва.
— Я не умер, — сообщил мне Дэнни.
— Я тоже.
Я подошел к груде мебели, вытащил рюкзак, который спрятал там часом раньше.
Из рюкзака достал нож, раскрыл и разрезал последние слои изоляционной ленты, которые привязывали Дэнни к спинке стула.
Килограмм пластита упал на пол. Шума было не больше, чем от килограмма пластилина. Пластит взрывается только от электрического разряда.
Как только Дэнни поднялся со стула, я сунул нож в рюкзак, выключил фонарик и зацепил его за пояс.
Освобожденное от необходимости разбираться с предназначением проводов, мое подсознание принялось подсчитывать секунды, прошедшие с того момента, как я покинул казино, и вывод из этих подсчетов получался однозначный: поторопись, поторопись, поторопись.
Глава 41
Между небом и землей словно началась война: молнии десятками врезались в пустыню, превращая песок в озерца стекла. Гром гремел так сильно, что у меня вибрировали зубы. Казалось, я попал на концерт рок-группы, практикующей хеви-метал. А через разбитое окно дождь продолжал лупить по груде мебели.
Поглядев на бурю за окном, Дэнни пробормотал:
— Срань Господня.
— Какой-то безответственный подонок убил черную змею и повесил ее на дереве, — ответил я.
— Черную змею?
Передав ему рюкзак и схватив ружье, я встал на пороге номера и оглядел коридор. Фурии еще не прибыли.
Дэнни подпирал меня сзади.
— Ноги у меня горят поле прогулки из Пико-Мундо, а в бедро словно воткнули миллион иголок. Не знаю, на сколько меня хватит.
— Далеко тебе идти не придется. Как только мы переберемся через веревочный мост и минуем зал тысячи копий, об остальном можно не беспокоиться. Просто иди как можешь быстро.
Но быстро идти он не мог. Правая нога, которую он и так всегда подтаскивал, подгибалась, при каждом шаге он шипел от боли.
Если бы я планировал вывести его из «Панаминта», мы бы не успели даже спуститься на первый этаж: гарпия и орки догнали бы нас, схватили и стащили бы вниз за ноги, чтобы затылками мы пересчитали все ступеньки.
И хотя мне не хотелось выпускать из рук ружье, хотя я сожалел, что у меня слишком мало времени и я не могу биологически вживить его в мою правую руку и подсоединить к центральной нервной системе, я прислонил помповик к стене.
Когда начал раздвигать двери лифта, за которыми находилась кабина, Дэнни прошептал:
— Ты собираешься сбросить меня в шахту, чтобы моя смерть выглядела несчастным случаем, и тогда ты сможешь присвоить себе мой вкладыш с марсианской сороконожкой, пожирающей мозги?
Раздвинув дверцы, я рискнул на короткое время включить фонарик, чтобы показать ему кабину.
— Ни света, ни тепла, ни водопровода с канализацией, но и без Датуры.
— Мы собираемся там спрятаться?
— Ты собираешься там спрятаться, — уточнил я. — Я собираюсь отвлечь их и увести в другую сторону.
— Они найдут меня за двенадцать секунд.
— Нет, они не успеют остановиться и подумать о том, что двери лифта можно открыть снаружи. И у них не возникнет мысль, что мы попытаемся спрятаться так близко от того места, где они держали тебя.
— Потому что это глупо.
— Совершенно верно.
— И они не ожидают от нас глупости.
— Точно!
— А почему мы не можем спрятаться здесь вдвоем?
— Потому что вот это было бы глупо.
— Оба яйца в одной корзине.
— Ты начинаешь правильно оценивать ситуацию, приятель.
В моем рюкзаке лежали еще три пол-литровые бутылки с водой. Одну я оставил себе, две передал Дэнни.
Прищурившись, он сумел и в густом сумраке коридора рассмотреть этикетку.
— «Эвиан».
— Если тебе хочется так думать.
Я отдал ему и оба шоколадных батончика.
— Этого хватит, чтобы ты смог продержаться два-три дня.
— Но ты вернешься раньше.
— Даже если меня не будет несколько часов, они подумают, что наш план — выиграть время, дать тебе возможность добраться до города. Они испугаются, что ты приведешь полицию, и взорвут отель.
Он взял у меня пакетики в упаковке из фольги.
— А это что?
— Влажные салфетки. Если я не вернусь, значит, меня убили. Подожди два дня на всякий случай. Потом открой двери и доберись до автострады.
Он вошел в кабину осторожно, опасаясь, что под его весом она рухнет вниз.
— А как насчет… куда мне писать?
— В пустые бутылки из-под воды.
— Ты думаешь обо всем.
— Да, но потом я не смогу снова их использовать. Сиди тихо, как мышка, Дэнни. Потому что, если не будешь сидеть тихо, ты умрешь.
— Ты спас мне жизнь, Одд.
— Еще нет.
Я отдал ему один из двух ручных фонариков и наказал не пользоваться им в кабине. Свет мог просочиться в зазор между дверьми. Фонарик мог понадобиться ему для спуска, если бы ему пришлось покидать отель в одиночку.
Когда я сдвигал двери, он сказал:
— Я решил, что все-таки не хочу быть таким, как ты.
— Я не знал, что тебе в голову приходила идея личностного обмена.
— Мне очень жаль, что все так вышло, — прошептал он в сужающуюся щель. — Мне чертовски жаль.
— Друзья навек, — повторил я фразу, которую мы произносили неоднократно в десять или одиннадцать лет. — Друзья навек.
Глава 42
Проходя мимо номера 1242, где осталась бомба, которая так и не взорвалась, поворачивая из основного коридора в боковой, с рюкзаком на спине и ружьем в руках, я думал о том, как выжить. Желание сделать все, чтобы Датура провела остаток своих дней в тюрьме, оказалось мощнейшим стимулом: пожалуй, впервые за прошедшие шесть месяцев мне хотелось жить.
