Появление в гавани корабля не осталось незамеченным. Не прошло и получаса, как к нему поспешили с берега на долбленых пирогах более сотни островитян. Подплыв к борту, мужчины предлагали для мены кокосовые орехи, грозди бананов и плоды хлебного дерева. Женщины, бесстыдно похлопывая себя по бедрам и поглаживая обнаженные груди, недвусмысленно давали понять, что и они кое-что могут предложить морякам.
Среди островитян особенно выделялся рослый, лет двадцати пяти, мужчина с сильным мускулистым телом, с головы до ног покрытым затейливой татуировкой. Используя спущенный с борта канат, с помощью которого моряки осуществляли обмен товарами, представлявшими интерес для обеих сторон, он поднялся на палубу и, тыкая в грудь пальцем, назвал себя Гута. Нукагивец сунул Матюшкину, приняв его за старшего, лист бумаги, испещренный непонятными письменами, из коей Врангель уяснил лишь то, что этот Гута встречался с заходившими на остров иноземными моряками, доказательством чего и служит предъявленная им бумага.
Бойкий туземец, объясняясь пальцами, выразил желание остаться на судне, чтобы помогать матросам и служить проводником во время походов на берег. Его круглое лицо так и сияло радушием и готовностью быть полезным иноземцам. И все же Врангель колебался.
— Чего ты боишься, Фердинанд? — постарался убедить его Матюшкин. — Разве не видишь, что он из того же племени тихоокеанских канаков, каких мы встречали во время похода на «Камчатке» на Сандвичевых островах? А канаки по самой своей природе не способны причинять зло.
После полудня Врангель, оставив старшим на судне лейтенанта Лаврова, в сопровождении Матюшкина и Дейбнера отправился на берег. Взятый проводником Гута вывел шлюпку к устью широкого ручья. Бурун не был сильным, и осмотр берега показал, что это место вполне подходит для забора пресной воды и заготовки дров.
— Право странно, Фердинанд, — задумчиво оборонил Матюшкин, пока в сопровождении Гуты и трех вооруженных матросов они с Врангелем исследовали примыкающий к ручью берег, — такое славное местечко, и никого из жителей не видать.
— Гута, — повернулся он к островитянину, — где селение?
Федору потребовалась изобретательная игра знаками, чтобы донести до нукагивца смысл вопроса. Непроницаемое лицо островитянина тут же изобразило широкую улыбку, и, что-то тараторя на своем языке, он дал понять с помощью знаков, что дальше в лесу есть несколько хижин, а основное селение — в долине, за холмами.
Ночь прошла спокойно, а утром на берег под командой Матюшкина был послан баркас с десятью вооруженными матросами для заготовки дров. Тщательный осмотр обшивки корабля подтвердил опасения Врангеля: от испытанной в тропиках жары смола вытекла и пенька едва держалась в пазах, что и стало причиной течи судна. По распоряжению капитана плотники тут же начали ремонт корабля. Чинить пришлось и поврежденные помпы.
К обеду вернулась с берега команда Матюшкина.
— Все прекрасно, Фердинанд, — сообщил Федор. — Гута привел своих сородичей во главе со старшиной, его зовут Магедедо, и они помогли нам нарубить дрова и поднести их к шлюпке. Они только с виду свирепые, а на деле-то милейшие люди. Я расплатился с ними гвоздями, и они были счастливы. Просили позволения навестить корабль.
Вскоре почтенного вида вождь Магедедо с более молодым спутником по имени Отомаго, оказавшимся сыном верховного жреца, подплыв на пирогах, поднялись на борт «Кроткого». Желая развить и укрепить добрые отношения, Врангель предложил гостям подарки — топоры, бисер, куски материи и постарался объяснить, что такими же подарками он готов платить островитянам за поставки на корабль продуктов питания.
Туземцы охотно приняли топоры и даже азартно помахали ими в воздухе, будто собираясь рубиться с противником. Остальные же дары, к удивлению русских моряков, не вызвали у них ни малейшего интереса. Через сопровождавшего его сородича, немного говорившего по-английски, вождь Магедедо твердил, что тряпки им не нужны, а нужны ружья и порох. Но оружие и боеприпасы Врангель, следуя полученным в Петербурге инструкциям, обменивать на что-либо или дарить туземцам отнюдь не собирался.
Гости, встретив отказ уважить их просьбу, надулись. Дабы не оставлять у них невыгодное впечатление о посещении корабля, Врангель велел позвать двух моряков-балалаечников и повеселить общество своей игрой. Обида тут же была забыта. Отомаго и Магедедо покачали от восхищения плечами и даже попробовали сплясать на палубе. А после обеда, устроенного в их честь в кают-компании, с умеренным, как положено, дегустированием спиртных напитков, дружеские чувства островитян по отношению к русским офицерам вознеслись на такую высоту, что вождь Магедедо и сын жреца никак уже не хотели покидать корабль без того, чтобы кто-либо из хозяев, желательно, разумеется, командир, не сопроводил их до селения.
Врангель и Матюшкин отправились на берег в двух гребных лодках в сопровождении пяти вооруженных, как и офицеры, матросов.
Селение располагалось в долине реки, той самой, если судить по карте Крузенштерна, которой капитан Лисянский дал имя Невка. Из-за сильного прибоя к берегу пришлось идти по пояс в воде. Оставив у шлюпок вооруженный караул, офицеры вместе с провожатыми двинулись к селению. Тропический лес дохнул на путников духотой и влажной сыростью. Ярко оперенные птицы пели в ветвях свои крикливые песни. Огромные папоротники колыхались по краям тропы; петли опутавших стволы лиан спускались к земле. Безотчетная тревога вдруг овладела Врангелем. Ему казалось, что кто-то невидимый в чаще леса караулит каждый их шаг. И он испытал явное облегчение, когда тропа вновь вывела к струившейся в тенистых берегах реке.
У построенной из бамбука, крытой листьями легкой хижины офицеров встретил верховный жрец, или таца, как называли его островитяне, старик лет шестидесяти по имени Тогояпу, отличавшийся от своей полуголой и вооруженной копьями свиты не только роскошным, по понятиям островитян, нарядом, но и ожерельем из акульих зубов, опоясывавшим его шею. Когда церемония знакомства была завершена, Тогояпу протянул Врангелю своего рода рекомендательное послание, оставленное, судя по дате, капитаном английского купеческого корабля, побывавшего на острове семь месяцев назад. Англичанин воздавал должное гостеприимству местных: жителей и их честности в торговых сделках.
— Если наша с вами торговля тоже будет успешной, — заявил жрецу Врангель, — вы тоже получите от меня бумагу с выражением благодарности. Но ее еще надо заслужить.
Не теряя времени, жрец выложил русскому капитану, что бы он хотел получить взамен за съестные припасы. На первом месте вновь фигурировали оружие и порох.
— Я понимаю, — вежливо ответил Врангель, — ваши нужды. Но на моем корабле, к сожалению, лишних ружей нет и запас пороха тоже ограничен. Однако есть много чего другого, что может вам пригодиться.
В целом же визит прошел успешно. Пришельцев угостили мясом зажаренной свиньи и тропическими плодами. Было предложено и молоко, которое пили прямо из надрезанных кокосовых орехов, и весьма крепкий напиток, называемый по дереву, из коего он изготовляется, ава.
У шлюпок на берегу офицеров поджидали в окружении группы туземцев и русских матросов два обросших европейца. Лицо одного из них, с продавленным носом, носило следы тяжелой формы сифилиса. Оба оказались моряками с некогда заходившего на остров в районе гавани Анна Мария английского корабля. То ли они сами бежали с судна, то ли были оставлены на берегу за какую-либо тяжкую провинность, Врангель из их путаных объяснений толком и не понял. Больным сифилисом оказался и второй, более здоровый с виду, моряк, назвавший себя Джеймсом Редоном.
— Нет ли, капитан, врача на борту вашего корабля? — спросил Редон.
Врангель ответил, что врач есть и он постарается оказать помощь.
Пока шлюпки возвращались к стоявшему на якорях «Кроткому», Джеймс Редон сообщил Врангелю, что месяцев девять назад одно русское судно заходило в гавань Анна Мария, и его моряки, угрожая оружием, силой забрали из тамошнего селения всех свиней.
— Да отчего же вы решили, что корабль был русский? — недоверчиво спросил Врангель. Насколько ему было известно, на Вашингтоновы острова после двадцатилетней давности визита сюда «Надежды» и «Невы» не заходил ни один русский корабль.
— Я понял это по оставленным в подарок туземцам курительным трубкам, — пояснил Джеймс Редон. — Ни английские, ни американские моряки такими не пользуются.
— Действительно «основательный» аргумент! — иронически хмыкнул Врангель.
На борту корабля он тут же поручил доктору Киберу обследовать англичан и назначить им курс лечения. Поскольку же, как сообщил осмотревший бедолаг Кибер, у Джеймса. Редона болезнь была лишь в зачаточной форме, Врангель подумал, что этого моряка, изучившего, по его словам, язык островитян, можно использовать в качестве переводчика.
